Страница 29 из 46
Правда и вымысел
Ошибок и неточностей в «Хожении», как любом подобном сочинении, немало. Такой текст по определению не может не быть субъективным: ведь все, что видел в далекой стране автор, неизбежно накладывалось на его представления и предрассудки. Например, разве могли жители южной Индии не казаться путешественнику «нагими», если их одежда состояла лишь из цельных кусков ткани, обернутых вокруг нижней части тела (ткань эту Никитин называет «фатой»). Афанасию не нравится вегетарианская пища, которую к тому же едят руками, раздражает отсутствие вина и меда. С другой стороны, купец не осуждает индусов за то, что они «верят по-иному», описывает их обряды и храмы спокойно-нейтральным тоном. Представьте, даже мусульманам, пишет он далее, «Мухаммедова вера годится». Конечно, для Афанасия важно сохранить свою веру, но именно потому, что она для него — синоним принадлежности к Русской земле. Индусы же и магометане живут в земле другой, и для них следовать другим обрядам непредосудительно. Что касается столь характерной для Средневековья «фантастики», то ее у тверича очень немного: «князь обезьяний», который ходит «с ратью своею» и разоряет дома тех, кто нанес обиду его подданным; сказочная птица «гугук», выпускающая огонь изо рта и предвещающая смерть человеку, на чей дом она сядет... «Сказки» о них Афанасию наверняка рассказывали на постоялых дворах и базарах: причем истории первой «группы», вероятно, навеяны «Рамаяной», где действуют государь обезьян Сугрива и его мудрый министр Хануман. Так что в отличие от разнообразных «географий» того времени и «историй о чудесах» у автора «Хожения» Индия — невыдуманная, в ней есть прекрасное и безобразное, великолепие дворцов и нищета лачуг. А главное, несмотря на всю экзотику (слоны, дворцы, храмы), путешественник постоянно сравнивает эту страну с Русью. Вот, мол, там, как и на родине, «сельские люди очень бедны, а бояре власть большую имеют и очень богаты». И, подобно русским, индийские «князья и бояре» ведут между собой кровопролитные войны, разоряют города, режут и «уводят в полон» жителей. Русь ничего не знала о записках Никитина многие века, а уж Индия не знала и подавно — только ученые время от времени цитировали «Хожение», в 1856 году переведенное на английский язык известным русским любителем словесности Михаилом Виельгорским. В Бидаре, возможно, и жили какие-то легенды: когда в середине ХХ века советский индолог Вячеслав Крашенинников расспрашивал там местных краеведов, ему ответили: «Где он жил, точно никто не знает… Торговал помаленьку. Говорят, женился на индуске и имел от нее детей. А когда собрался в обратный путь, то оставил ей большую часть того, что сумел накопить. Кто знает, может, и сейчас в жилах иных бидарцев текут капли русской крови». Настоящий же взлет интереса к Афанасию совпал с романтическим периодом советско-индийской дружбы. Тогда опубликовали прекрасное сувенирное издание «Хожения» с оригинальным текстом, переводом на современный русский, английский и хинди (недавно в Мумбае стараниями Русского культурного центра его переиздали). В 1958 году на экраны сразу в двух странах вышел совместного производства фильм «Хождение за три моря» (на хинди он назывался «Пардеси» — «Чужестранец»). В роли героя выступил Олег Стриженов, а индийская звезда Наргис, известная нашей публике по легендарному «Бродяге», сыграла девушку Чампу, влюбившуюся в путешественника (он, по воле авторов, отверг эту любовь, храня верность оставленной в Твери невесте). Главным же врагом Никитина в фильме выступает португалец Мигел, который стремится первым «открыть» Индию и строит русскому всякие козни. С индийцами же у Афанасия — тесная дружба. Они, в конце концов, провожают его песней на хинди, в припев которой вплетено русское «до свидания». Так и началась новая жизнь тверского путешественника. Он вернулся и на родину, и в Индию, он оказался востребованным. На родине ему поставили памятник, назвали в его честь сорт пива и пассажирский поезд. А в Ревданде (так теперь называется Чаул, где Афанасий впервые высадился на индийский берег) 17 января 2002 года на участке земли, специально выкупленном местными энтузиастами, ему была торжественно открыта мемориальная стела. Кроме того, время от времени предпринимаются попытки повторить маршрут купца. Последняя из них имела место в ноябре—декабре 2006 года. Группа журналистов, ученых и бизнесменов из Индии решила пройти по пути Афанасия на джипах. Путешественников, слава богу, никто не грабил (по российской земле автопробег сопровождался кортежем ГИБДД), напротив — в приволжских городах их развлекали экскурсиями, разнообразными творческими вечерами и индийскими танцами русских девушек. И все равно маршрут оказался компании не под силу и закончился в Иране! Многие участники пробега, видимо, знали о России не намного больше, чем Афанасий, направляясь в их страну, знал о ней. Слишком утомительными и непривычными оказались езда по российским зимним дорогам без специальных шин, славянская еда, мороз и ранняя темнота, да и бюджет путешественники не рассчитали. Так что, выходит, русский купец проявил большую выносливость, чем путешественники XXI века, избалованные современным комфортом.
Памятник Афанасию Никитину работы скульптора Сергея Орлова открыли на высоком берегу Волги в Твери (тогда — Калинине) в 1955 году
Море третье, черное
Трудно сказать, что за переворот случился в душе Афанасия во время паломничества, но сразу после него в Бидаре его вдруг охватывает печаль. Он словно впервые задумывается о том, что живет среди иноверных, а праздников и обрядов христианских не соблюдает. Не зная точно, когда должен наступить Великий пост, Никитин попытался высчитать его приблизительно, взяв за основу мусульманский праздник курбан-байрам, которому предшествовал пост (ураза), и стал поститься вместе с мусульманами. Но от этого на душе у русского стало еще хуже: «…Погибла вера моя, постился я бесерменским постом». Он мучительно размышляет о том, как вернуться на Русь: обратно через Ормуз или на юг — через Каликут (Кожикоде), затем на Цейлон, где «на горе высокой лежит праотец Адам», оттуда — через пристани Бенгальского залива в Пегу (Бирму), а после — вообще в Китай, где «делают фарфор и продают его на вес, дешево»!
Однако путь через Ормуз стал очень опасен: «…повсюду усобица князей повыбивала». Если присоединиться к паломникам, идущим в Мекку, — окончательно погубишь душу…
Встретив на чужбине пятую Пасху, Никитин наконец перешел от размышлений к делу. Через Гулбаргу и крупный порт Дабхол на Аравийском море он отправился обратно на север. Плыть ему вновь пришлось на индийском паруснике, и вновь видел он на пути много неведомого дотоле. Через месяц плавания появились «горы Эфиопские» — гористый берег полуострова Африканский рог (на стыке современных Эфиопии и Сомали), где «много роздали рису, да перцу, да хлеба эфиопам. И они судна не пограбили». Оттуда шли до Маската, затем до Ормуза. Оттуда Афанасий поспешил уже по суше — через Иран до Тебриза. Там снова путь преградила война: местный правитель Узун Хасан-бек сражался с турками. Посетив мельком ставку этого князя, наш герой сумел в итоге через город Эрзинджан добраться до Трабзона (Трапезунда), где напоследок власти «много зла причинили: добро мое все велели принести к себе в крепость, на гору, да обыскали все. И что было мелочи хорошей — все выграбили. А искали грамоты, потому что шел я из ставки Узун Хасан-бека». Видимо, Никитина под горячую руку приняли за тебризского шпиона. Но все же он сел вновь на корабль и «божией милостью дошел до третьего моря — Черного». Дважды из-за штормов и сильного ветра корабль возвращался в Трабзон, а затем из-за непогоды был вынужден зайти в Балаклаву. Оттуда через Гурзуф Афанасий наконец добрался до Кафы. Здесь записки завершаются: «Милостию Божией прошел я три моря. Остальное Бог знает, Бог Покровитель ведает».