Страница 39 из 47
Союзу Юстиниана и Феодоры летописец отвел множество страниц. В негодовании блюститель нравов описал жизнь императрицы не стесняясь. Нанизывая один скабрезный сюжет на другой, он обвинил императора в том, что тот «не счел недостойным назвать своей всеобщую скверну, не стыдясь ничего, что было известно о ней» и сошелся с замаранной женщиной.
Императрица Феодора (?). Византийская скульптура. VI век
Как известно, жениться по любви издревле было привилегией простонародья. Из истории государств Западной Европы известно, как ее правители устраивали свои браки, следуя политическому расчету, будь то поиск друзей и союзников, стремление присвоить славное имя или наложить руку на оставшийся без наследников край. Византийские императоры ощущали себя иначе. Из своей женитьбы они, в общем-то, не делали вопроса большой политики, а брали в жены одну из подданных, не имея другой цели, кроме создания семьи. Любая красивая женщина могла стать супругой императора. Что же касается Юстиниана и Феодоры, то их брак отличался еще большей экстравагантностью и нарушал даже эти не слишком строгие правила. Будущая императрица, мало сказать, не была знатной особой. Она не сидела за рукоделием и молитвой, как это требовалось от честной девушки, а была актрисой и куртизанкой. Чтобы жениться на ней, надо было переменить законы, воспрещавшие лицам, достигшим сенаторского звания, брать в жены актрис. Самое интересное то, что по прихоти влюбленного законы были действительно переписаны, и Феодора стала женой наследника престола, а вскоре и византийской императрицей.
Да и сам Юстиниан выбился в люди совсем недавно. Он унаследовал власть от своего дяди императора Юстина, который был родом из иллирийских крестьян и в молодости пришел в столицу наниматься в солдаты. Тогда все его достояние составляли козий тулуп и запас прихваченных из дому сухарей. Рассказывают, что Юстин был первым императором, так и не выучившимся грамоте. Для подписания государственных документов ему изготовили деревянную дощечку с прорезями букв. «Юстин, — сообщает летописец, — не сумел сделать подданным ни худого, ни хорошего, ибо был совсем прост, не умел складно говорить и вообще был очень мужиковат. Племянник же его Юстиниан, будучи еще молодым человеком, стал заправлять всеми государственными делами». А к старости Юстин и вовсе стал посмешищем в глазах подданных. Злые языки сравнивали его с вьючным ослом, который идет туда, куда ведут, и лишь потряхивает ушами. Он жил с женщиной по имени Луппицина. Вместе с мужем она выбилась в императрицы из простых крестьян. Стесняясь своего деревенского имени, она велела называть себя Евфимией. Ничего не смысля и не участвуя в государственных делах, Луппицина-Евфимия тем не менее как могла противодействовала скандальному увлечению своего племянника. С ее подачи патрицианки ежедневно обменивались мнениями о том, какой необузданной наглостью обладает блудница: истории, конечно, известны примеры, когда знатные особы превращались в куртизанок, но когда происходит наоборот — это неслыханно! Не римское право, а строгая тетка стала для Юстиниана настоящим препятствием на пути к желанному браку: он смог жениться на своей черноокой красавице только после смерти Луппицины. А при жизни тетки ему, как уже говорилось, удалось лишь возвести Феодору в патрицианки. Для этого он отправил возлюбленную побеседовать с дядей — императором Юстином, и тот, по всей видимости, тоже попался в «сети» красавицы.
Не подумайте дурного: император был уже стар и болен.
Образец римской мозаики для пола в спальне с изображением влюбленной пары
Молодость циркачки
Как ни грустно, но о юности Феодоры нам поведал опять же Прокопий Кесарийский, без обиняков утверждающий, что Юстиниан был самим дьяволом, а Феодора до замужества — публичной женщиной. При этом автор справедливо опасается, что его чересчур эксцентричное описание может вызвать недоверие читателя. Впрочем, по мнению большинства современных исследователей, летописца, скорее, можно упрекнуть в излишней тенденциозности, нежели в прямой неправде. По большому счету, Прокопий передает то, о чем шептались в Константинополе, когда куртизанка Феодора оказалась на троне. И если созданный портрет императрицы не слишком соответствует оригиналу, то он как минимум является «портретом» ее репутации.
Подобно греческой богине любви Афродите, Феодора родилась на Кипре, но его благоухающие, покрытые зеленью горы и лазоревое море помнила едва ли: когда ей исполнилось четыре года, семейство переехало в Константинополь. Здесь Акакий — то ли отец, то ли отчим Феодоры — устроился смотрителем за медведями в зверинце при партии Зеленых, то есть при прасинах, выражавших интересы земледельческой и высшей сенаторской аристократии. А их оппоненты — венеты, партия Синих, представляли интересы торговых и ремесленных объединений. Эти партии были вечными врагами на Ипподроме. Игры тогда, в том числе и прославленные состязания колесниц, являлись неотъемлемой частью столичной жизни. Ставки делались на все и на всех, а гибель наездника и лужи крови на арене лишь распаляли азарт игроков. Гул, крики, вопли синих и зеленых трибун — вот что врезалось в память четырехлетней девочки, которая постоянно подсматривала за действом, разворачивающимся на Ипподроме, — женщин туда не пускали. Не успело семейство обосноваться в столице, как случилась беда: Акакий, раненный цирковым медведем, умер, обрекая тем самым Феодору и двух ее сестер на голодное существование. Правда, через некоторое время его место занял другой человек, некто Ородонт. Но должность Акакия, на которую он претендовал, ему не досталась. И тогда мать Феодоры решилась на крайность: выставила трех сестер на арене Ипподрома прямо перед началом скачек, и оробевшие от криков девяноста тысяч зрителей дети, одетые в белые туники, стали просить о милости. Так состоялось их первое выступление при «полном аншлаге». Когда же разъяренная толпа стала требовать выкинуть их с арены, партия Синих публично сжалилась над семейством (в пику Зеленым), и Ородонт был принят смотрителем зверей…
Помимо состязаний колесниц на Ипподроме с гигантской ареной в форме копыта устраивались театральные сценки, выступления циркачей и другие незамысловатые народные зрелища. Мать Феодоры стала рано приучать своих девочек к сцене — семья нуждалась постоянно. Старшая Комито, по одной из версий, играла на флейте, а по другой — была актрисой-куртизанкой. Сначала маленькая Феодора сопровождала сестру на сцене и прислуживала ей. А потом принялась выступать в пантомиме. Пантомимом назывался сольный танец на мифологический сюжет. Костюм актеров пантомима, особенно женщин, отличался предельной вольностью, а многие жесты и движения носили весьма откровенный, эротический характер. Прокопий Кесарийский пишет, что, выходя на сцену, Феодора скидывала платье. Из всей одежды на ней оставалась узенькая полоска ткани чуть ниже пояса. Исполняемый номер, например, мог состоять в том, что ей, лежавшей на сцене, «бросали на срамные места ячменные зерна, и специально обученные гуси вытаскивали их клювами и съедали»… Девушка была необычайно изящной и остроумной, гораздой на выдумки и очень красивой. Гордясь своим гимнастическим искусством и женскими прелестями, юная Феодора научилась забавлять публику.
Именно в этих подробностях из жизни будущей императрицы историк Прокопий Кесарийский отказывается видеть что-либо, кроме голого разврата. Бесспорно то, что народный театр на рубеже поздней античности и раннего Средневековья славился крайним натурализмом показа сцен любви (более того, демонстрация сексуального сближения героев той или иной сцены, согласно некоторым свидетельствам, не всегда была имитацией). Вместе с тем некоторые христианские моралисты судят о том театре тоньше. Так, по словам христианского апологета Тертуллиана, театральные зрелища суть замаскированный языческий храм, где чтят богиню любви Афродиту и бога вина Вакха. В самом деле, по своему происхождению непритязательные театральные сценки, о которых идет речь, были связаны с культом плодородия и ритуальным осмеянием божества, народным праздником и карнавалом. Правильнее будет увидеть в них явление народной культуры, непонятной и неприемлемой для лидеров культуры официальной, увлеченных абсолютом христианских ценностей. В конце концов, грубый эротизм народного театра времени Феодоры являлся законом жанра, которому с юношеским задором она всего лишь следовала.