Страница 19 из 23
Эмма кивнула.
— Да, пожалуйста.
Она пошла в гардеробную и стала перебирать вешалки с одеждой. Что же надеть в такой ситуации как эта, которая неизбежно станет минным полем, усугубленная присутствием шовинистически настроенных мужчин семейства Кардини?
В конце концов, она выбрала простое кашемировое платье кремового оттенка с мягким кожаным поясом и гармонирующие с ним по цвету сапоги.
Эмма вошла в гостиную, где отец с сыном ждали ее, и на мгновение сердце молодой женщины пропустило удар. Джино был похож на ангелочка, весь в белом, и казался таким счастливым, устроившись на руках отца! Вместе они смотрелись просто идеально и могли бы служить хрестоматийным примером неразрывной связи между отцом и сыном.
Черные глаза скользнули по ней оценивающим взглядом. Лучше бы он не смотрел на нее так!
Эмма нервно затеребила пояс кончиками пальцев.
Я хорошо выгляжу?
Ты выглядишь просто изумительно. Зеркало не лжет, Эмма.
Она вздохнула и взяла сумочку.
— Я просто хотела узнать, должным ли я образом одета для большого собрания Кардини?
Он широко улыбнулся.
Indubbiamente.
Что это значит?
Несомненно.
Полезное слово. Воспользуюсь им следующий раз в магазине.
Или сегодня ночью в постели, когда я спрошу, доставил ли тебе удовольствие, — пробормотал он.
Как будто тебя надо спрашивать!
То-то и оно, — бросил Винченцо с беззастенчивой надменностью, и Эмме пришлось быстро отвернуться.
Все становится слишком сложным, подумала она. И если не поостерегусь, буду страдать.
Винченцо увидел, как ее плечи внезапно напряглись. И взгляд его сразу сделался жестким. Почему он позволил себе забыть, что она просто терпит свое пребывание здесь? Потому что ее красота ослепила его, вот почему — точно так, как ослепляла всегда.
— Идем, — резко бросил он, беря Джино на руки.
Дорога, ведущая на виноградник, была пыльной и ухабистой. Как-то Эмма спросила Винченцо, почему дорога в роскошную семейную усадьбу грунтовая, а не заасфальтированная, на что он ответил:
— Потому что мы, сицилийцы, не кичимся своим богатством. Нам это не нужно. Мужчина остается мужчиной, живет он в хижине или в замке.
Это в некоторой степени объясняло сложную натуру сицилийцев, и Эмма была заинтригована. Ей хотелось узнать побольше, хотелось начать понимать этих людей и, вместе с тем, быть может, лучше понять загадочного и сложного мужчину, за которого вышла замуж. Но Винченцо пресекал все ее попытки копнуть чуть глубже.
Она взглянула на суровый, твердый профиль мужа, когда они въезжали в огромный внутренний двор, запруженный множеством машин.
О господи, сколько народу! — ахнула Эмма. — Вся родня в сборе!
Ну, разумеется, — согласился Винченцо. — Все приехали, чтобы познакомиться с Джино.
Джино. Эмма сознавала, что то, что есть у него здесь, гораздо больше того, что он мог бы иметь в Англии. И дело тут не только в богатстве. Здесь семья. Люди, которые будут любить его всем сердцем. Если с ней что-то случится, Джино не будет одинок.
— Почему мы не начали нашу супружескую жизнь здесь, на Сицилии? — неожиданно спросила она.
Его глаза сузились.
— Потому что моя работа в Риме. — Но…
— Да, знаю. Я мог бы работать где угодно. — Винченцо положил руки на руль, хотя уже заглушил мотор. Нелегко ему объяснить свои чувства. Всегда было нелегко. Мама умерла, когда он был еще маленьким, и ему не к кому было пойти со своими тревогами и страхами. И хотя бабушка очень любила его, она была человеком старых понятий. По ее убеждению, мужчина должен быть сильным и никогда не показывать своих эмоций.
Эмма смотрела на него выжидающе.
— Полагаю, я думал, что остров покажется тебе слишком маленьким и изолированным, — наконец проговорил он. — Что Рим — более подходящее место для молодой женщины, приехавшей из Англии.
Но Рим казался слишком большим. Слишком шумным, стремительным и искушенным. Все это ослепляло и смущало Эмму, и она ушла в себя, чувствуя свою изолированность и то, что муж отдаляется от нее.
Эмма устремила взгляд прямо перед собой.
— В любом случае теперь это уже не имеет значения, не так ли? Мы должны думать о настоящем.
Последовала напряженная пауза.
— Пойдем в дом, — сказал Винченцо голосом, искаженным чем-то вроде сожаления, затем поднял Джино с детского кресла и передал ей.
Но Эмма вскинула на него глаза и впервые позволила маске хладнокровия соскользнуть.
— Винченцо, я боюсь, — прошептала она. Он смотрел, как она прижимает к груди ребенка, и у него перехватило дыхание. И в этот момент ему захотелось… захотелось…
— Ну, что ты, — неровно проговорил он. — Это же семья.
Да, твоя семья. И Джино. Но не моя, подумала Эмма с отчаянием.
Когда они вошли в холл, Эмме показалось, что не меньше сотни девочек разных возрастов, все в белоснежных платьицах с разноцветными поясами, с радостными криками бросились им навстречу. За ними следовали черноволосые, смуглые мальчики с серьезными лицами.
— О, бог мой, — пробормотала Эмма, когда Джино с силой сжал ручонками ее шею, восторженно взвизгивая от такого внимания к себе.
Последовали бесконечные представления Розам, Беллам, Мариям, Серджио, Томассо и Пьетро. Сказав ciao всем и каждому из них, Эмма прошла вслед за Винченцо в официальный салон, сознавая, что некоторые из женщин смотрят на нее, подозрительно прищурившись. И если быть честной, разве она может винить их? Разве на их месте она не чувствовала бы то же самое? Ведь они не знают никаких подробностей, Винченцо ничего им не рассказал.
Так легко было бы очернить ее имя, характер и нравственность, но Винченцо не сделал этого, и Эмма знала почему. Потому что он человек гордый, и гордость не позволила ему. Но, поступая таким образом, он ведь защитил ее, не так ли?
Эмма лишний раз отметила, как убийственно красив ее муж, когда он начал заново знакомить с ее с лицами из прошлого и представлять новые.
— Тут есть кое-кто, кто не нуждается в представлении.
Одной рукой крепко обнимая Джино за спину, Эмма повернулась, чтобы поздороваться с мужчиной, который стоял позади них.
Сальваторе Кардини. Всего на год старше Винченцо. Эмма знала, что эти двое мужчин ближе чем братья. После смерти матери Винченцо жил с бабушкой, но проводил много времени в доме Сальваторе. Они вместе ходили в школу, вместе учились ездить верхом и стрелять, плавать и удить рыбу. А когда повзрослели, сводили с ума всех девушек в округе.
Они были поразительно похожи с их твердыми, гордыми чертами, надменными манерами и великолепными фигурами, но Сальваторе всегда казался излишне суровым. Впрочем, сейчас выражение его лица было более мягким, чем обычно.
— Ciao, Эмма, — поприветствовал он молодую женщину. — Хорошо выглядишь.
Интересно, что бы он сказал, если б я появилась в том, в чем обычно ходила в Англии? — подумала Эмма. Она наклонилась чуть вперед, чтобы принять по поцелую в каждую щеку, заметив, что Винченцо отошел в другой конец комнаты, оставив их наедине. Словно бросил на съеденье львам.
— Ciao, Сальваторе, — отозвалась она. — Ты тоже неплохо.
Он удостоил ее тусклой улыбкой, затем стал пристально рассматривать Джино, словно запечатлевая его образ в своей памяти. Потом кивнул.
— Да, он копия Винченцо, — с теплотой в голосе проговорил Сальваторе.
А он сомневался, что Винченцо отец? Впрочем, конечно, и кто бы стал винить его в этом? Сальваторе вновь перевел взгляд на Эмму.
— И как вы жили?
Ну, как-то справлялись, — непринужденно ответила она.
Да, вижу. — Он помолчал. — Винченцо говорит, что ты хорошая мать.
Для кого-то, кто не привык к особенностям сицилийских мужчин, это могло прозвучать покровительственно, но Эмма поняла: Сальваторе только что сказал ей громадный комплимент. Она кивнула, ощутив внезапно нахлынувшую грусть.
Это не трудно, он такой чудесный малыш.
Ему нравится Сицилия. Он здесь дома.