Страница 27 из 32
История взаимоотношений Александра II и Екатерины Михайловны не так давно стала достоянием Государственного архива России — семейство Ротшильдов передало на родину княгини ее архив: более 6000 писем и записок императора и княгини, которыми они обменивались на протяжении 15 лет. Если учесть, что влюбленные практически не расставались (разве что ненадолго в 1866-м и во время Балканской кампании 1877—1878 годов), то можно представить силу их притяжения — они практически ежедневно виделись, общались и обязательно посвящали друг другу несколько строк.
Юрьевская от имени Юрий
Княжна Екатерина Михайловна Долгорукая, в будущем княгиня Юрьевская, родилась в Москве 14 ноября 1847 года и принадлежала к одной из самых древних и знатных фамилий: князья Долгорукие были потомками Рюрика, а дочь одного из них, Мария Долгорукая, стала в свое время женой основателя династии Романовых — царя Михаила Федоровича. В прямом родстве княжна находилась и с основателем Москвы Юрием Долгоруким. Именно поэтому Александр II повелел называть Екатерину Михайловну княгиней Юрьевской, пожаловав ей титул «светлейшая».
Начало их романтических взаимоотношений похоже на любовные истории, описанные в литературе: он увидел ее еще девочкой, образ юного создания врезался в его память, а когда она подросла, судьба свела их. Начались прогулки, беседы и дружба, которая впоследствии как-то незаметно переросла в любовь. Так все и было. Впервые император увидел одиннадцатилетнюю Екатерину на сороковом году жизни в августе 1857 года, когда присутствовал на военных маневрах и остановился в имении ее отца, Михаила Михайловича Долгорукого, в Тепловке. А два года спустя царю пришлось вспомнить о Екатерине в связи с печальными событиями: ее беспечный отец потерял свое немалое состояние и вскоре умер, оставив судьбе на испытания шестерых детей. Александр II взял имение князя под опеку и распорядился о воспитании осиротевших чад. Так княжна Екатерина вместе с младшей сестрой Марией оказались в Смольном институте. Свидетель дальнейших событий, собиратель материала о княгине Юрьевской, французский дипломат Морис Палеолог пишет, что девушки были очень красивы, что лицо Кати, словно выточенное из слоновой кости, обрамляли роскошные каштановые волосы, что сложена она была изумительно. Да и сам Александр был статным красавцем. Вот что пишет о внешности императора побывавший в России и видевший его на балу Теофиль Готье: «Александр II одет в элегантный военный костюм, выгодно выделявший его высокую, стройную фигуру. Это нечто вроде белой куртки с золотыми позументами, спускающейся до бедер и отороченной на воротнике, рукавах и внизу голубым сибирским песцом. На груди у него сверкают ордена высшего достоинства. Голубые панталоны в обтяжку обрисовывают стройные ноги и спускаются к узким ботинкам. Волосы государя коротко стрижены и открывают большой и хорошо сформированный лоб. Черты лица безупречно правильны и кажутся созданными для медали…» Император обожал лошадей, любил давать роскошные балы. Правда, в быту, по словам Екатерины Михайловны, он оставался более чем неприхотлив. В его кабинете в Зимнем дворце, расположенном рядом с комнатами челяди, почти всегда было не топлено, гуляли сквозняки…
Отказаться от всего
Попечительницей Смольного института была императрица Мария Александровна, урожденная принцесса Гессенская — супруга Александра II. По легенде, царь обратил внимание на юную Екатерину Михайловну как раз в тот день, когда императрица неважно себя чувствовала и не смогла поехать с мужем на традиционное чаепитие в Смольный. (Со времен основания института Екатериной II все венценосные особы оказывали этому учебному заведению большое внимание и всяческую поддержку.) А царь тем временем угощал сестер конфетами, вкус которых Екатерина Михайловна будет помнить всю жизнь, потому что именно с этой встречи началась ее восторженная влюбленность. Впоследствии она вспоминала, как была счастлива видеть императора: «…его визиты возвращали мне бодрость. Когда я болела, он навещал меня в лазарете. Его подчеркнутое внимание ко мне и его лицо, столь идеальное, проливали бальзам на мое детское сердце. Чем более я взрослела, тем более усиливался его культ у меня. Каждый раз как он приезжал, он посылал за мной и позволял мне идти с ним рядом. Он интересовался мною; я считала его покровителем, другом, обращалась к нему как к ангелу, зная, что он не откажет мне в покровительстве... Он посылал мне конфеты, и не могу описать, как я его обожала…»
В 1864 году в семнадцатилетнем возрасте княжна завершила образование, поселилась в Петербурге на Бассейной в доме старшего брата Михаила и в общем-то стала далека от своего высокого попечителя. Но год спустя, гуляя в Летнем саду, она случайно увидела императора, и тот тоже ее заметил. Он подошел к ней и осыпал комплиментами, смутив Екатерину Михайловну окончательно. Не стесняясь прохожих, он гулял с ней по аллеям, оказывая знаки внимания. Но еще целый год после этой встречи княжна оставалась малообщительной и замкнутой.
Вскоре их души сблизило несчастье: после трагической смерти сына, цесаревича Николая, в апреле 1865 года безутешный отец послал за Екатериной Михайловной. Она прибыла к нему, и во время беседы ей стало безудержно жалко убитого горем человека. А выйдя из дворца, княжна поймала себя на мысли, что ей впервые захотелось к нему вернуться.
В этом же году, в июле, произошло одно из самых памятных свиданий княжны с царем. Екатерина по его просьбе приехала в Петергоф, в павильон Бабигон, который построил для своей супруги отец Александра II — Николай I. Это был чудесный июльский вечер, все вокруг утопало в цветах… Расставаясь, он сказал ей, что теперь отныне и навеки считает ее своей женой, что пока он несвободен, но при первой же возможности женится на ней. Неизвестно, что тогда подумала о клятве императора Екатерина Михайловна, но с этих пор чувство в ее сердце нарастало с каждым днем.
Поворотом в развитии их истории стал день 4 апреля 1866 года, когда после прогулки с княжной император вышел из Летнего сада и попал под пули революционера-террориста Дмитрия Каракозова. Княжна вспоминала, что, вернувшись домой после покушения на государя, она очень плакала, так как «была растрогана видеть его счастливым от встречи», и после долгих раздумий решила, что сердце ее принадлежит ему и что она «не способна связать свое существование с кем бы то ни было». На следующий день Екатерина Михайловна объявила домашним, что предпочтет умереть, чем выйти замуж. Последовали бесконечные сцены, но настроение княжны было непреклонным. С того момента она приняла решение «отказаться от всего, от светских удовольствий, столь желанных юным персонам… и посвятить всю свою жизнь счастью Того, кого любила». Что это было: восторженная любовь-самопожертвование романтичной барышни, ослепленной блеском императора, или действительно большое чувство? Ведь если вдуматься в эту историю и вспомнить всех ее участников, то она оказывается не очень красивой, как и клятва о совместном будущем, данная княжне императором. Получалось, что царь отмерял срок жизни своей жене, Марии Александровне, матери его восьмерых детей. Описывая личные перипетии Александра II, биографы часто уточняют, что после рождения такого количества детей здоровье императрицы пошатнулось и что царь охладел к ней. Особый урон ее самочувствию нанесла смерть цесаревича Николая, такая нелепая и ранняя, после которой ее болезни начали стремительно прогрессировать. И если прибавить ко всему этому детали взаимоотношений между царем и княжной, особенно тот факт, что после Балканской кампании 1878 года он поселил ее во дворце над своими покоями, то вырисовывается не очень приятный портрет Александра II — не политика, конечно же, а человека. Его прогрессивные реформы, в том числе отмена крепостного права, — тема другого разговора.
Примечательно, что сама княгиня Юрьевская позже, в воспоминаниях, будет всячески уходить от темы о супруге царя и благоговейно описывать последнего как тончайшего, удивительного, деликатного человека: «Он находил счастье в том, чтоб быть приятным другим людям, и во множестве случаев забывал о самом себе; его снисходительность равнялась доброте его сердца; он умел приобщаться к слабостям человеческой натуры…» Наверное, он действительно все это умел, но почему-то делал так больно своей законной избраннице — Марии Александровне, благословение на союз с которой много лет назад он вымолил у своих родителей. Император с императрицей были против принцессы гессен-дармштадтской, потому как знали тайну ее рождения: отцом Марии был не Людвиг II, ко времени появления девочки на свет он не имел брачных отношений с ее матерью Вильгельминой Баденской, но признал ребенка своим, сохраняя корону. Все это никак не остановило юного цесаревича Александра, как и теперь ничто не могло остановить его в новой любви. А гордой и непреклонной императрице оставалось лишь делать вид, что ничего не происходит, хотя все, включая ее детей, знали, кто живет над покоями царя.