Страница 12 из 29
Я спросил:
— Нет ли дороги на восток?
— Одно время был дорога, — сказал он. — Теперь он забыт.
— Никто туда не ходит? — спрашиваю.
— Нехорошо, — говорит, — очень много дьяволов живет там.
— Ого! — говорю. — Так этот лес полон дьяволов?
— Мужчина — дьявол, женщина — дьявол, очень много дьяволов. Все время там. Человек он пойдет туда, он не придет назад, — сказал мой приятель.
Я подумал: "Если человек так хорошо осведомлен о дьяволах и так свободно говорит о них, то не мешает выудить кое-какие сведения относительно себя и Умэ".
— Вы меня считаете дьяволом? — спросил я.
— Не дьявол, а все равно дурак, — сказал он успокоительно.
— Умэ, она дьявол? — спросил я снова.
— Нет, нет, не дьявол. Дьявол живет в лесу, — сказал молодой человек.
Я смотрел на бухту и видел, как передняя завеса лесов вдруг открылась, и на черный берег, освещенный солнечным светом, вышел Кэз с ружьем в руках. Он имел блестящий вид в своей легкой, почти белой куртке со сверкающим ружьем, и земляные крабы разбежались от него к своим норам.
— Эге, приятель, вы сказали мне неверно, — сказал я. — Эз пошел, но пришел назад.
— Эз не то же самое. Эз — Тиаполо, — сказал мой друг и со словом, "прощайте" скрылся среди деревьев.
Я проследил, как Кэз прошел берегом и мимо меня домой в Фалеза. Он шел, задумавшись, что должно быть знали птицы, бегавшие около него по песку или кружившиеся и щебетавшие у него над самым ухом. По движению губ я понял, что он разговаривает сам с собой, а чем я был ужасно доволен, так это тем, что у него еще виднелось на лбу мое торговое клеймо. Скажу по правде, мне пришло в голову пустить ружейный заряд в его противную рожу, но у меня было лучшее намерение.
И здесь, и по дороге домой я все время твердил то туземное слово, которое я помнил по фразе: "Полли поставь котелок и приготовь нам чай" — теа-полло.
— Умэ, — спросил я, вернувшись домой, — что значит Тиаполо?
— Дьявол, — ответила она.
— Я думал, он называется Эту, — сказал я.
— Эту другой сорт дьявола. Живет в лес, есть канака. Тиаполо — важный, главный дьявол, живет дома как христианский дьявол.
— В таком случае, я дальше не подвинулся, — огорчился я. — Как может Кэз быть дьяволом?
— Не то, — пояснила она. — Эз принадлежит Тиаполо. Тиаполо очень любит Эза, все равно как сына. Положим, Эз что-нибудь хочет, Тиаполо ему сделает.
— Это очень удобно Эзу, — сказал я. — Что же он для него делает?
Последовал бессвязный рассказ всевозможных историй, из числа которых многие (вроде вынутого из головы мистера Терльтона доллара) были для меня совершенно понятны, но в других я ровно ничего не понимал. То, что больше всего удивляло канаков, меня удивляло меньше всего: а именно то, что он ходил по пустырю, населенном Эту. Некоторые из наиболее смелых сопровождали его и слышали, как он разговаривал с умершими, отдавал им приказания и невредимо возвращался, охраняемый покровителями. Некоторые говорили, что у него там есть церковь, где он поклоняется Тиаполо, и Тиаполо является ему; другие клялись, что колдовства тут вовсе нет, что он совершает чудеса силою молитв и что церковь вовсе не церковь, а тюрьма, в которой он содержит одного опасного Эту. Нему как-то раз ходил с ним в лес и вернулся, славословя Бога за эти чудеса. Наконец-то начало для меня выясняться положение этого человека и способы, которыми он достиг его, и хотя он был твердым орехом для раскалывания, я в уныние отнюдь не впадал.
— Отлично, — сказал я, — я сам пойду посмотреть на место поклонения мистера Кэза, и мы увидим, как он поклоняется.
При этом Умэ ужасно заволновалась. Если я пойду в лес, так никогда не вернусь: без покровительства Тиаполо туда никому нельзя ходить.
— Положусь на Божие покровительство, — сказал я. — Я хороший малый, Умэ, как мужчина, и надеюсь, Бог научит меня.
Она немножко помолчала.
— Я думаю, — начала она торжественно и затем скороговоркой докончила: — Виктория важный старшина.
— Еще бы! — сказал я.
— Она вас очень любит? — спросила она снова.
Я ответил осклабясь, что считаю старушку несколько пристрастной к себе.
— Отлично! — сказала она. — Виктория важный старшина и вас очень любит, а помочь вам в Фалезе не может — очень далеко отсюда. Миа — маленький старшина, живет здесь. Положим, он вас любит, он все вам сделает. Так вот Бог и Тиаполо: Бог — он важный, большой старшина, у него очень много дела; Тиаполо — маленький старшина, он тоже очень любит показывать вид, что много работает.
— Я бы сдал тебя в руки мистеру Терльтону, — сказал я. — Твое богословие невыносимо.
Как бы ни было, мы целый вечер разбирали это дело. Передавая мне истории о пустыне и ее опасностях, она сама пугалась чуть не до припадка. Я и четверти, конечно, не помню, так как придавал ее рассказам очень мало значения, но два из них послужили мне средством к разъяснению. Милях в шести вверх по берегу есть небольшая бухта, которую они называют Фанга-анана — гавань, полная пещер. Я сам видел ее с моря настолько близко, насколько мог уговорить своих молодцов подъехать к ней. Она представляет собою маленькую полоску желтого песка. Над нею висят мрачные скалы с темными жерлами пещер. Утесы покрыты огромными деревьями и спускающимися вниз лианами, а в одном месте, около середины, льется каскадом ручей. Ну, так вот около этого места ехало в лодке шестеро молодых людей фалезских, "все красивые", по словам Умэ, и это погубило их. Дул сильный ветер, волнение было на море большое. Они все устали, им хотелось пить, и вот они увидели Фанга-анана и светлый ручей. Решили причалить, добыть напиться — они все были народ смелый, безрассудный, кроме самого молодого, по имени Лоту. Он был очень молодой и очень умный господин и уверял, что они с ума сошли, говорил, что это место отдано духам, дьяволам и покойникам, что нет живой души ближе, чем на шесть миль в одну сторону и на двадцать миль в другую. Но они смеялись над его словами и, так как их было пятеро против одного, поехали, причалили и вышли на берег. Место было изумительно красивое, говорил Лоту, и вода превосходная. Они ходили вокруг, но нигде не было дороги, по которой можно было бы взобраться на утесы, что их успокоило, и они уселись у подошвы их угоститься привезенной провизией. Только они расселись, как из одной пещеры вышло шесть таких красавиц, каких вряд ли когда-либо можно было видеть, с цветами в волосах, прекрасной грудью и в ожерельях из красных семян. Они начали шутить с молодыми людьми, а те начали шутить с ними, все, кроме Лоту, Лоту, понимая, что живой женщины в таком месте быть не может, побежал, бросился в лодку, закрыл лицо руками и начал молиться. Молился он все время, пока дело не кончилось; потом пришли его приятели, подняли его и снова выехали в море из совершенно пустой бухты, и ни слова о шести дамах. Но что больше всего испугало Лоту, это то, что ни один из пятерых не помнил ничего из того, что произошло, только все они были как пьяные: пели, хохотали, боролись. Ветер усилился, и море поднялось необыкновенно высоко. Погода была такая, когда всякий островитянин поворачивает спину и бежит домой в Фалезу, а эти пятеро как сумасшедшие натянули все паруса и направили лодку в море. Работал один Лоту, никто и не думал помочь ему; все продолжали петь, спорить, говорили какие-то недоступные для понимания вещи, и говоря их, громко хохотали. Так весь остаток дня Лоту боролся за свою жизнь на лодке, облитый потом и холодною морскою водою, и никто не обращал на него внимания. Против всяких ожиданий, они в страшную бурю благополучно добрались до Папа-малулу, где пальмы скрипели, а кокосовые орехи летали как пушечные ядра вокруг деревни. В ту же ночь все пятеро молодых людей заболели, и ни одного разумного слова от них не слышали до самой смерти.
— Ты хочешь сказать, что веришь подобным рассказам? — спросил я.
Она ответила, что случай этот всем хорошо известен, а для молодых людей даже зауряден, только это был единственный случай, что пять молодых людей были сразу убиты любовью дьяволих. Это волновало весь остров, и надо было быть безумной, чтобы сомневаться.