Страница 96 из 120
Артур имел случай убедиться в этом, когда Тибо пропел ему с большим искусством и приятным голосом балладу о похождениях одного трубадура по имени Вильгельм Кабестен. Этот Кабестен был влюблен в знатную и прекрасную даму Маргариту, супругу барона Раймонда де Руссилиона. Ревнивый муж, удостоверясь в своем бесчестии, умертвил Кабестена и, вынув из его груди сердце, велел приготовить из него кушанье и подать на стол жене; когда она начала есть это ужасное блюдо, барон объявил ей, из чего оно было приготовлено. Несчастная женщина отвечала, что после такой драгоценной пищи она не станет есть никакой другой. Она не изменила своего решения и умерла от голода. Трубадур, воспевший это печальное событие, с большим искусством оправдывал проступок любовников злой судьбой, стараясь возбудить сильное участие к их плачевной истории.
В заключение он изобразил слепую ревность мужа, порицал ее со всей силой поэтического негодования и, наконец, с чувством внутреннего удовлетворения добавил, что все храбрые рыцари южной Франции, собравшись вместе, осадили замок барона, взяли его приступом, не оставили в нем камня на камне, а самого варвара предали позорной смерти. Эта печальная повесть так тронула Артура, что он даже прослезился, но потом, вдумавшись хорошенько в содержание повести, он изменился в настроении и довольно строгим голосом сказал:
— Тибо! не пой мне больше таких песен. Я слыхал от моего отца, что ничем так легко не развращается сердце христианина, как изъявлением жалости и сочувствия к пороку. Твой барон Руссилион — чудовище жестокосердия, это верно; но и твои несчастные любовники виноваты не менее его. Никогда не следует давать привлекательные названия дурным поступкам, потому что те, которые испугались бы порока, если б увидели его во всей отвратительной наготе, заражаются им и начинают следовать его примеру, когда он замаскирован и выставлен под личиной добродетели.
— Прошу вас, сударь, заметить, — отвечал Тибо, — что баллада о Кабестене и Маргарите Руссилионской признана одним из превосходнейших произведений в этом роде. Нет, сударь, вы слишком молоды, чтобы быть строгим моралистом. Что вы станете делать, когда голова ваша поседеет, если вы уже и теперь так суровы, когда на ней еще вьются густые русые кудри?
— Голова, которая слушает вздор в молодости, не приобретет к себе уважения и в пожилых летах.
— Я не хочу спорить с вашей милостью. Я только думаю вместе со всеми истинными почитателями рыцарства и трубадуров, что рыцарь без любви то же, что небо без звезд.
— Это я сам знаю, но лучше оставаться во мраке, чем следовать за ложным сиянием, ведущим в бездну порока.
— Может быть, вы и правы. Даже в Провансе мы уже не умеем так хорошо судить о любви, с тех пор как трубадуры потеряли свое прежнее значение и с тех пор как высокий и благородный суд любви прекратил свои заседания. С некоторого времени сами короли, герцоги и владетельные принцы, вместо того чтобы быть первыми и вернейшими почитателями Купидона, сделались рабами эгоизма и корыстолюбия. Вместо того чтобы приобретать всеобщую любовь, ломая копья на турнирах, они разоряют своих подданных жестокими угнетениями; вместо того чтобы стараться заслужить улыбку и благосклонность красавиц, они грабят замки, города и области своих соседей. Но да здравствует на многие лета наш добрый король Рене! Пока у него останется клочок земли, столица его будет убежищем храбрых рыцарей и певцов, умеющих прославлять верность и мужество.
Артур, желая несколько подробнее узнать об этом короле, о котором ему было известно только по слухам, легко склонил словоохотливого провансальца к разговору о его старом короле. Тибо изобразил его справедливым, веселым и кротким, любящим охоту и турниры, а еще более поэзию и музыку; тратящим больше, чем он получает, на подарки приезжим рыцарям и певцам, которыми вечно переполнен его небольшой двор.
Таков был начертанный проводником портрет последнего монарха-трубадура; хотя он несколько преувеличил свои похвалы, но в изображении его было много истины.
Рожденный от королевской крови, Рене всю жизнь свою не мог достигнуть обладания тем, что ему принадлежало. Из королевств, на которые он имел право, у него не осталось ни одного, кроме графства Прованс, прелестной и миролюбивой области, но урезанной с одной стороны отошедшими к Франции участками за выданные ею суммы на собственные расходы короля, а с другой — сделанной Бургундии уступкой за выкуп короля Рене, когда он был взят в плен. В молодости своей он предпринимал многие войны, надеясь приобрести хотя часть земель, королем которых он еще считался, хотя только номинально.
Он не имел недостатка в храбрости, но счастье никогда не улыбалось его рыцарским подвигам, и, по-видимому, он наконец сам сознался в том, что удивляться военным подвигам и воспевать их не значит еще успевать в них. В самом деле, Рене был государь с очень посредственными способностями, страстно преданный изящным искусствам и одаренный добрым, веселым нравом, который не позволял ему сердиться на свою судьбу, но делал его счастливым в таких обстоятельствах, в которых другой государь, имеющий более пылкие чувства, умер бы с отчаяния. Этот беспечный, легкомысленный и веселый характер, предохранив Рене от страстей, наполняющих огорчениями нашу жизнь и часто сокращающих ее, довел его до здоровой, веселой старости.
Даже семейные потери, часто сражающие тех, которые равнодушно переносят прочие удары судьбы, не произвели сильного впечатления на этого старого монарха. Многие из детей его умерли в юности; Рене не принял этого к сердцу. Брак дочери его Маргариты с могущественным Генрихом, королем английским, был сочтен превышающим все, чего мог ожидать король трубадуров. Но впоследствии, вместо того чтобы приобрести от этого союза какие-либо выгоды, Рене запутался в бедствиях своей дочери и неоднократно был принужден лишать себя последнего, чтобы выкупать ее. Может быть, в глубине души старый король не столько еще терпел от этих бед, как от необходимости принять Маргариту к своему двору и в свое семейство. Пылая гневом при воспоминании о понесенных ею потерях, оплакивая похищенных у ней друзей и королевство, гордая и пылкая принцесса эта не могла ужиться с самым веселым и самым беспечным из государей, привычки которого она презирала и которому не могла простить легкомыслия. Горькие воспоминания, которым она предавалась, тяготили старого короля, хотя и не могли лишить его веселости и спокойствия духа.
Другое несчастье еще более угнетало его. Иоланда, его дочь от первой жены Изабеллы, передала полученное ею от матери право на герцогство Лотарингское сыну своему Ферранду графу де Водемону, умному и храброму молодому человеку. Но в это самое время герцог Бургундский вторгся в это богатое герцогство и завладел им как наследством, принадлежащим ему по мужской линии. В довершение всего в то самое время, когда этот престарелый король видел, с одной стороны, свергнутую с престола дочь свою в безнадежном отчаянии, а с другой — лишенного наследия внука, он узнал, что племянник его Людовик, король французский, и двоюродный брат его, герцог Бургундский, тайно спорят между собой о том, кому из них достанется небольшая частичка Прованса, которой он еще владел, и что одна только взаимная их зависть мешает им совершенно отнять у него остальные его владения. Однако, несмотря на все эти несчастья, Рене давал пиры, плясал, пел, сочинял стихи, занимался живописью, придумывал празднества и старался, по возможности, поддержать хотя бы внешнее веселье своих подданных, если не мог прочнее обеспечить их благосостояние; поэтому подданные иначе не называли его как добрым королем Рене, титул, который и теперь еще приписывают ему и на который он имеет неоспоримое право если не по умственным, то по сердечным своим качествам.
Между тем как проводник говорил Артуру все эти подробности о короле Рене, они вступили во владения этого веселого монарха. Это было в глубокую осень, когда юго-западные области Франции представляются не особенно привлекательными. Оливковые деревья, которыми изобилует эта страна, блекнут и засыхают, и так как цвет их листьев похож на спаленную зноем почву, то они придают унылый и бесплодный вид всей окрестности. В гористых и лесных местах попадались, однако, более оживленные картины с зеленеющими деревьями, ласкающими взор даже в это мертвое время года. Вообще вся страна заключала в себе нечто особенное.