Страница 75 из 120
— Странное и опасное предприятие! — сказал Артур.
— Я никогда еще не бывала так встревожена, — продолжала она, — как получив этот приказ, заставляющий меня покинуть тайком доброго и любящего меня дядю и идти неизвестно куда. Однако мне нельзя было не повиноваться. Место свидания было с точностью обозначено. Ночная прогулка вблизи людей, готовых мне покровительствовать, ничего для меня не значила; но расставленные у выходов из предосторожности часовые мешали исполнению моего намерения, и потому я принуждена была открыться двоюродным моим братьям Бидерманам, которые охотно согласились пропустить меня взад и вперед, не опрашивая. Вы знаете моих братьев: они благородны и добры, но имеют очень ограниченный ум. (Тут она бросила взгляд на Аннету Вейльхен.) Им непременно хотелось, чтобы я скрыла мое намерение от Сигизмунда, и так как они всегда любят подшучивать над этим простодушным молодым человеком, то потребовали, чтобы я прошла мимо его таким образом, чтобы он мог счесть меня привидением, в надежде позабавиться над ужасом его при виде сверхъестественного призрака. Я была слишком огорчена разлукой с моим дядей для того чтобы думать о чем-нибудь другом. Но я очень удивилась, когда, сверх ожидания, нашла вас у моста на часах вместо моего брата Сигизмунда. Не спрашиваю, какие были мысли ваши в эту минуту.
— Мысли безумца, — отвечал Артур, — настоящего безумца. Если бы я не был дурак, то предложил бы вам проводить вас, и меч мой…
— Я бы не приняла ваших услуг, — сказала Анна хладнокровно. — Цель моего выхода, во всяком случае, должна была остаться тайной. Я нашла моего отца. Свидание, которое он имел с Рудольфом Донергугелем, переменило принятое им намерение увести меня в эту ночь с собой. Однако сегодня рано утром я отправилась к нему, между тем как Аннета представляла меня в свите швейцарских депутатов, потому что отец мой желал, чтобы не было известно, когда и с кем я оставила моего дядю и его спутников. Мне не нужно напоминать вам, что я видела вас в тюрьме.
— И что вы спасли мне жизнь! Возвратили мне свободу! — вскричал юноша.
— Не спрашивайте меня о причинах моего молчания. Я действовала тогда по приказанию других, а не по собственной воле. Вашему бегству способствовали для того, чтобы учредить сообщение между швейцарцами, находящимися вне крепости, и солдатами внутри ее. После ла-феретской тревоги я узнала от Сигизмунда, что шайка разбойников преследует вашего отца и вас с тем, чтобы напасть на вас и ограбить. Отец мой доставил мне средства превратиться из Анны Гейерштейнской в германскую баронессу. Я тотчас отправилась и очень рада, если предостережением моим мне удалось избавить вас от опасности.
— Но отец мой? — спросил Артур.
— Я по всему должна надеяться, что он жив и невредим, — отвечала молодая девушка. — Многие кроме меня заботятся о том, чтобы охранять его и вас, в особенности же бедный Сигизмунд. Теперь, Артур, когда вся таинственность вам объяснилась, пора нам расстаться, и навсегда.
— Расстаться!.. И навсегда! — повторил юноша голосом, похожим на умирающее эхо.
— Так судьбе угодно. Вы завтра рано утром отправитесь в Страсбург и… и… мы больше никогда не увидимся.
Будучи не в состоянии обуздать своей пламенной страсти, Артур бросился к ногам красавицы, прерывающийся голос которой ясно доказывал, как сильно она была тронута, произнося последние слова. Она оглянулась было на Аннету, но горничная исчезла в этот миг, и на несколько минут госпожа ее, может быть, не сердилась за ее отсутствие.
— Встаньте, Артур, — сказала она, — встаньте! Вы не должны предаваться чувствам, которые могут быть пагубны для нас обоих.
— Выслушайте меня, баронесса, прежде чем я скажу вам: прости навеки. Я рыцарь, сын и наследник графа, имя которого известно в Англии, во Франции и везде, где только уважается мужество.
— Увы! — произнесла красавица слабым голосом. — Я давно уже подозревала то, что вы мне теперь объявляете. Но встаньте, прошу вас, встаньте.
— Не прежде, чем вы меня выслушаете, — сказал юноша, схватив ее руку, которая трепетала, но не старалась от него освободиться. — Выслушайте меня, — продолжал он со всей пылкостью первой любви, сбросившей все оковы, налагаемые на него робостью и недоверчивостью к самому себе. — Признаюсь, что отец мой и я обязаны выполнить опасное поручение, успех которого сомнителен. Вы скоро узнаете, какой будет конец, хороший или дурной. Если предприятие наше увенчается успехом, вы услышите обо мне под моим настоящим именем. Если же я паду, то я должен… я могу… я буду требовать слезы от Анны Гейерштейнской. Но если я спасусь, то у меня есть еще конь, копье и меч; и до вас дойдет похвальная молва о том, которого вы три раза спасли от великой опасности.
— Встаньте, встаньте! Я уже довольно слышала — слушать более было бы истинное безрассудство и для вас и для меня.
— Еще одно слово, — прибавил юноша, — пока Артур имеет сердце — оно бьется для вас, пока он в состоянии владеть рукой — она будет готова защищать вас.
В эту самую минуту Аннета вбежала в комнату.
— Уходите! Уходите! — вскричала она. — Шрекенвальд воротился из деревни с какими-то неблагоприятными вестями, и я боюсь, чтобы он не пришел сюда.
Артур вскочил на ноги при первом знаке тревоги.
— Если госпоже твоей угрожает какая-либо опасность, Аннета, то здесь есть, по крайней мере, один искренний друг ее.
— Но Шрекенвальд, — сказала она, — Шрекенвальд управитель вашего батюшки, его поверенный! Подумайте об этом хорошенько, я бы могла где-нибудь спрятать Артура.
Гордая девушка уже овладела собой и величественно сказала: — Я не сделала ничего оскорбительного для моего отца. Я не имею здесь гостей, которых принуждена была бы от него скрывать. Садитесь, — продолжала она, обращаясь к Артуру, — и примем этого человека. Введи его тотчас, Аннета, и пусть он представит нам свои донесения; но напомни ему, чтобы, говоря со мной, он не забывал, что я его госпожа.
Артур опять сел на свое место.
Аннета, ободренная смелостью своей госпожи, захлопала в ладоши и вышла из комнаты, говоря про себя:
— Теперь я вижу, что не шутка быть баронессой, если умеешь таким образом поддерживать свое достоинство. Почему же этот грубый человек мог так напугать меня?
ГЛАВА XXIII
Итак, наше небольшое общество безбоязненно ждало прихода управителя. Артур, восхищенный и ободренный твердостью, которую показала Анна при известии о прибытии этого человека, наскоро обдумал, как ему вести себя в предстоящем деле, и благоразумно решился избегать всякого непосредственного и личного в нем участия до тех пор, пока из поступков Анны не заметит, что оно для нее будет полезно или приятно. Для этого он сел в некотором от нее расстоянии у стола, где они ужинали. Анна, со своей стороны, казалось, приготовлялась к важному свиданию. Величественная уверенность заступила место сильного волнения, еще недавно ею обнаруженного, и, занявшись женским рукоделием, она, по-видимому, спокойно ожидала посещения, так перепугавшего ее горничную.
На лестнице послышались скорые и неровные шаги человека, который, казалось, был сильно встревожен и очень торопился; дверь растворилась, и Отто Шрекенвальд вошел в комнату.
Этот человек, с которым сообщенные Бидерманом старшему Филипсону подробности познакомили уже немного наших читателей, был высок, строек и воинственного вида. Одежда его, подобно носимой в те времена знатными особами в Германии, была украшена вышивками, позументами и превосходила своим щегольством употребляемую вообще во Франции и Англии. Соколиное перо, воткнутое по всеобщему обычаю в его шапку, прикреплялось золотой бляхой, служившей вместо пряжки. Платье его было из буйволовой кожи и обложено по всем швам богатыми галунами, а на шее висела золотая цепь, означающая его должность в доме барона. Он вошел поспешно, с сердитым, озабоченным видом и довольно грубо сказал: