Королева Виктория

Сэр Генри Кэмпбелл-Баннерман, который в качестве министра правительства посетил королевский замок Балморал, сообщал своей жене:«Это самая веселая жизнь, которую только можно себе представить. Мы встретились за обеденным столом: завтрак — в 9.45; ленч — в 2.00; ужин — в 9.00. А после окончания каждого приема пищи все были предоставлены сами себе... В такую погоду я предпочитал лежать на диване и читать книги в своей комнате... Дворец покрыт коврами, а все окна занавешены были портьерами в клеточку. Повсюду какие-то странные коридоры и переходы, в которых так легко запутаться. Однажды я вышел погулять, а потом долго не мог найти свою комнату... Снег идет с 10 часов утра... Я отправился в церковь... Мои собеседники завидовали, что у меня есть меховое пальто... Однако самое интересное заключается в том, как придворные справляются с такой скукой. За ужином все начинают шептаться и переговариваться, обсуждая каждого из присутствующих... Они так устали друг от друга, что даже вскакивают от появления незнакомого человека».

Конечно, была там и некоторая компенсация за такую смертельную скуку. Так, например, Кэмпбелл Баннерман познакомился и «неплохо поладил» с принцессой Луизой и принцессой Беатрисой, которые развлекали его все это время. Да и Генри Понсонби оказался довольно милым и приятным человеком, который знал невероятное количество интересных историй. К примеру, он рассказал Кэмпбелл-Баннерману, как миссис Гладстон писала письмо: «Дорогой лорд Бортвик, не позволите ли вы моему сыну ловить рыбу в ваших водах Инверколда?» Через некоторое время она получает ответ: «Дорогая миссис Гладстон, во-первых, не лорд, во-вторых, я не живу в Инверколде, а в-третьих, у меня нет рыбы».

Что же до королевы, то, по словам мистера Кэмпбелл-Баннермана, она «всегда либо серьезна, либо улыбается». Когда его однажды пригласили на ужин, он едва досидел до конца, так как не мог вынести бесконечного разговора ни о чем, в то время как за дверью неустанно играл «замечательный» и «восхитительный», по ее собственным словам, королевский оркестр. А после ужина королева развеселилась и принялась со смехом рассказывать о своих тетушках, которые в годы ее юности очень забавно выговаривали некоторые английские слова. Так, например, они произносили «умен» вместо «вумен», «гулд» вместо «гоулд», «оспитал» вместо «хоспитал» и т.д. и т.п. [56].

Жизнь в Балморале не казалась бы такой тоскливой, если бы его обитателям предоставили гораздо больше свободы. Однако все в этой резиденции было подчинено строгому контролю со стороны самой королевы. Она определяла время приезда и отъезда, не дозволяла кому бы то ни было покидать пределы дома, пока сама находится внутри, а если придворным все-таки нужно было отлучиться, то разрешала им брать только тех пони, которые отводились исключительно в их распоряжение. Фрейлинам королевы категорически запрещалось вступать в контакт с любыми мужчинами во время прогулок, а по воскресеньям все придворные должны были посещать церковь.

Несмотря на всю требовательность королевы, большинство придворных с удовольствием выполняли все ее предписания и неустанно восхищались своей хозяйкой. Настоятель Виндзорской церкви Рэндалл Дэвидсон попытался следующим образом определить этот незабываемый шарм королевы:

 «Я полагаю, это было некое сочетание абсолютного доверия и простоты с инстинктивным признанием богоизбранного положения королевы... Я знал многих выдающихся людей своего времени, но ни с одним из них нельзя было так легко и просто иметь дело, как с королевой. Меня часто интересовал вопрос, сохранилось это удивительное сочетание у человека, который постоянно и профессионально занимается важными государственными делами или обладает прекрасной внешностью. Может быть, именно недостаток внешней привлекательности и сугубо профессиональных обязанностей в сочетании с личными качествами придают ей тот неповторимый шарм, который не оставляет равнодушным практически никого, кому выпало счастье общаться с королевой. Люди часто бывают застигнуты врасплох необыкновенной силой ее личности. Это может показаться странным, но, несмотря на свою природную стеснительность, скованность и даже некоторую неловкость, на самом деле она не была ни стеснительной, ни скованной, ни неловкой и прекрасно справлялась со своими обязанностями».

48. КОРОЛЕВА И ИМПЕРАТРИЦА

«О, англичане всегда останутся англичанами! Мы отстоим свои права, свою позицию, и нашим лозунгом навсегда станут слова: «Британцы никогда не будут рабами».

24 мая 1874 г. королева Виктория отметила свой пятьдесят пятый день рождения. За три месяца до этого на очередных парламентских выборах либералы во главе с Гладстоном потерпели сокрушительное поражение, а победу с огромным преимуществом одержали консерваторы. Королева не скрывала своего удовлетворения результатами выборов, которые впервые после 1841 г. давали консерваторам не только власть, но и подавляющее число мест в палате общин. Мистер Гладстон подал в отставку, заявив, что нуждается в отдыхе «в период времени между работой в парламенте и могилой».

Освободившись от гнетущего давления «старого лицемера» и поддавшись льстивым обещаниям Бенджамина Дизраэли, королева стала больше времени и сил уделять вопросам политической и общественной жизни и все чаще уступала Джону Брауну и другим влиятельным людям, которые подталкивали ее к более активной социальной позиции. Иначе говоря, королева стала делать то, на что ее раньше никто не мог сподвигнуть. «Дизраэли нашел подход к королеве, — говорил по этому поводу Генри Понсонби. — Мне кажется, что он говорит загадками... прикусив язык... демонстрирует безграничную любовь и преданность. Он чрезвычайно умен. На самом деле намного умнее Гладстона».

Королева прекрасно осознавала хитрость и подкупающую лесть, которые Дизраэли так эффективно использовал для оказания на нее давления и получения нужных себе результатов. Фактически он пытался навязать ей свою волю и часто добивался в этом нелегком деле успеха. «У него был свой метод разрешения тех противоречий, которые иногда возникают у нас по самым разнообразным вопросам, — говорила королева лорду Роузбери вскоре после смерти Дизраэли. — Он так нежно произносил «дорогая мадам», что ему невозможно было отказать». При этом так мило склонял голову на одну сторону, что его кудрявые локоны спадали на виски.

Однако несмотря на всю свою лесть и убедительный тон, Дизраэли далеко не всегда удавалось добиться от нее уступок. Часто он вынужден был соглашаться с королевой и подчиняться ее решениям. Так произошло, например, при обсуждении законопроекта об отправлении общественных культов. Дизраэли сделал все возможное, чтобы отложить обсуждение законопроекта в парламенте, а королева настояла на том, что его нужно срочно принимать, чтобы хоть как-то ограничить внедрение папистской практики в деятельность англиканской церкви. Она также одержала верх в споре с Дизраэли по поводу закона о королевских титулах, который давал королеве реальную возможность называть себя императрицей Индии, несмотря на крайне неблагоприятную политическую ситуацию в мире.

Откровенно говоря, королева давно вынашивала идею присовокупить этот титул к числу ее традиционных титулов и тем самым уравнять себя с такими уже известными императорами, как германский кайзер или российский император. Тем более что отношения с Российской империей заметно ухудшились из-за событий на Дальнем Востоке. Королева не без оснований считала, что титул императрицы повысит не только ее собственный статус в мире, но и станет знаменательным наследством для детей. «Я — императрица, — заявила она однажды в 1873 г., хотя на самом деле таковой не являлась, — и в частных разговорах меня нередко называют императрицей Индии». Почему же в таком случае, недоумевала королева, она не может претендовать на «официальное признание этого титула»? Словом, она чувствовала, что может добиться такого решения, и хотела получить для этого «всю предварительную информацию».

56

Гладстон был одним из немногих министров, которому нравилась жизнь в Балморале. «Я очень неохотно простился с Балморалом, — сказал он жене, когда оставил пост министра при королеве в 1871 г., — поскольку здесь все очень просто, уютно и по-домашнему, как только это может быть вдали от городской суеты. Кроме того, здесь совершенно не нужно опасаться неожиданного вторжения посторонних людей». (Roy Jenkins, «Gladstone», 347). А лорду Роузбери жизнь в Балморале показалась как один «большой и невкусный обед». Обед в Балморале по воскресеньям имел две характерные черты. Первая из них заключалась в том, что он начинался с бараньей похлебки, а вторая — во время обеда подавали странное на вкус березовое вино. «Попробовав его, я заметил, что бутылка была закупорена пробкой». (Robert Phodes James, «Rosebery», 66).