Страница 3 из 9
«Ну, знаешь… — тотчас же осадил он себя, поняв, как далеко могут зайти эти гарнизонные страдания. — Не хватало еще только любовных интриг! Все остальное, вплоть до братских могил, уже имеется».
— Давайте, — предложил Глодов, — решим так: если Войтич согласна, пусть идет. Кто возразит, что она — боец, в полном смысле этого слова?
— Согласен, — несколько резковато подчинился «воле большинства» капитан. — Пусть. Если, конечно, на то будет ее воля.
Пока они выясняли, стоит ли привлекать к операции Калину, совершенно неожиданно появилась она сама.
— Знаю-знаю, собираетесь идти в деревню на том берегу.
Мужчины удивленно переглянулись, пытаясь выяснить, откуда утечка информации, кто за это время выходил из КП.
— Да не мучайтесь, это мне Ищук сказал, — объяснила Войтич. — Заглядывал, когда вы, — обратилась к Беркуту, — разговаривали со штабом. Ну а потом случайно встретил, вспомнил, что я из той деревни, знаю дорогу…
— И что же вы решили? — сухо поинтересовался капитан.
— Не собираетесь же вы посылать туда группу без меня?
— Как раз это мы и собирались делать. Пойдут лейтенант Кремнев, двое его бойцов и сержант Мальчевский.
— Ты бы еще полк туда послал, капитан, — возмущенно перешла на «ты» Калина. — Мы же таким табуном всех фрицев на ноги поднимем. Добавь еще с десять штыков, так мы их попросту выбьем из села, и все тут.
— А что, может, взять и выбить, а, Глодов, Мальчевский? Ведь божественная мысль!
— Словом, так, генералиссимусы аустерлицкие, — решил взять на себя инициативу Мальчевский, — на тот берег пойдем я и боец Войтич.
— А еще — Арзамасцев, — вставила Калина.
— И ефрейтор Арзамасцев, — не задумываясь над тем, почему именно эта фамилия вдруг всплыла, подхватил Мальчевский. — На этом совет в Филях будем считать закрытым.
— Арзамасцева — отставить, — сурово возразил капитан.
— Но он сам как-то напрашивался сходить в деревню, — возразила Войтич.
— «Сходить в деревню» — это одно, сходить в разведку совершенно другое.
— Да пусть проветрится, бык-производитель колхозный, на ферме застоявшийся! — поддержал Калину младший сержант.
— Не готов он к разведке, и точка! — не стал Беркут объяснять свое нежелание соглашаться с кандидатурой Арзамасцева. — Пойдете вы, Мальчевский, вы, Войтич, но лишь потому, что вы — местная, и что таково ваше желание; а еще — лейтенант Кремнев, с двумя бойцами. Он все же «разведка», ему виднее, что там и к чему. Ночью пойдете. Сейчас туман, мороза почти не ощущается, а значит, снег под ногами скрипеть не будет. Это важно. Собак немцы давно перестреляли, луны, судя по всему, не предвидится. Идеальная «ночь разведчика». Ищук!
— Здесь я, — возник тот из-за ширмы.
— Лейтенанта Кремнева сюда.
Лейтенант находился неподалеку. Буквально через две-три минуты он уже стоял перед капитаном.
— …Особое внимание обратить на огневые точки противника, на орудия и танкетки, — продолжил Беркут инструктаж уже в его присутствии. — Но, главное, попытайтесь взять языка.
— Разве нам уже понадобился язык? — удивленно пожал плечами Кремнев. Идти в разведку ему явно не хотелось. Ни теперь, ни когда-либо раньше «романтика линии фронта» его как разведчика не привлекала, и это огорчало Беркута, поверившего было, что перед ним истинный разведчик-профессионал.
— Не нам он понадобился, а генералу Мезенцеву.
— Тогда другое дело.
— Вчера днем в деревне наблюдалось скопление техники. Не исключено, что где-то там, возможно, на бывшем машинном дворе, находится склад горючего. Это очень важно выяснить. С горючим у немцев сейчас вообще трудновато. А уж доставлять его сюда для них — сплошная мука.
Несмотря на то, что сам Арзамасцев тоже попросился в разведку, в группу Кремнева комендант его так и не включил. Единственное, что он ему позволил, — довести группу до правого берега и засесть там, чтобы прикрывать, в случае неудачного рейда в село. При этом Беркут потребовал от ефрейтора дать слово чести, что попытки драпануть за линию фронта он не предпримет.
Пока разведчики отдыхали перед выходом на задание, Беркут, в сопровождении лейтенанта Глодова, осматривал северные рубежи своей скалисто-подземельной крепости. Он уже не впервые задавался вопросом: почему германцы до сих пор не бросили на это плато батальон пехоты при поддержке минометов и не загнали его гарнизон в штольни, чтобы затем довольно быстро выкурить оттуда?
Объяснений напрашивалось несколько: то ли немцы попросту не имели под рукой лишнего батальона, ибо все боеспособные части уже переброшены на тот берег реки; то ли мешали туманы и снегопады, не позволявшие противнику ни должным образом оценить угрозу, исходившую от засевшей в их тылу горстки красноармейцев, — ведь мирились же они все эти годы с существованием в их тылу довольно больших партизанских отрядов, и даже целых соединений.
Но теперь он все больше склонялся к мысли, что помог ему продержаться не кто иной, как гауптман Ганке. После его доклада о том, что с группой окруженцев покончено, в немецких штабах теперь уже не могли, или не желали, понимать, что тут в действительности происходит.
— Как думаете, капитан, сколько дней нам еще удастся продержаться здесь? — спросил Глодов, когда они приблизились к руинам цеха каменотесов, у которого все еще валялись незавершенные каменные блоки, балки перекрытия для каменных крестов да заготовки для надгробий.
— Теперь все зависит от противника. Если он и дальше особого значения придавать нам не будет, то еще, как минимум, дня три. Имею в виду на поверхности. И не менее недели — в катакомбах.
— Предполагаете, что сумеем продержаться целую неделю?
— Если сумеем создать достаточный запас еды и боеприпасов, то и дольше. По законам войны, мы уже должны были бы уйти туда, сузив наземный участок обороны до небольшого клочка побережья по обе стороны косы. Но ведь остались-то мы здесь не для того, чтобы выживать самим, а чтобы не давать жить врагам.
— И вовремя ударить с тыла, когда наши пойдут в наступление, — задумчиво поддержал коменданта Глодов. — Признаться, в подобной ситуации мне приходится быть впервые. До этого — обычная передовая, переформирование в ближних тылах…
Их беседа была прервана появлением Кобзача. Заметно исхудавший, давно не бритый, старшина становился все меньше похожим на солдата и все больше — на местного, камнереченского отшельника. И был он явно встревожен.
— Только что с двумя своими хлопцами по ничейной проползал, — сообщил он. — К немцам прибывает подкрепление. На моих глазах появилось три грузовика с солдатами. На одном из них — русские. То ли полицаи, то ли из этих, которые при генерале Власове состоят.
— Три машины — не то подкрепление, из-за которого стоит портить себе нервы, — хладнокровно заметил Беркут. — Но оно должно настораживать. Вполне вероятно, что уже завтра противник попытается прочесывать нашу монашескую пустынь.
— К тому же прибавьте два орудия, которые они притащили с собой.
— Это уже посерьезнее. На таких каменьях, при взрывах, больше солдат гибнет от щебня, нежели от осколков снаряда.
— Лучше бы их сразу же уничтожить, — мечтательно признал старшина. — Но только попробуй подберись к ним!
— Может, отменим поход на тот берег и бросим группу сюда, прощупать пополнение? — загорелся этой мыслью Глодов. — Тем более что, если в деревне поймут, что «языка» взяла наша группа, могут двинуться сюда, на усмирение.
— Именно так мы и поступили бы, если бы не существовало приказа генерала. В штабе дивизии уже ждут наших разведданных. Этим все и оправдывается.
Лейтенант растерянно развел руками:
— Понятно, что с генералом лучше не спорить.
— Старшина, обойдите заставы и прикажите бойцам держаться поближе к таким укрытиям, где можно спасаться от осколков, то есть к пещерам, гротам, каменным навесам, руинам… К ночи все заставы отвести ко второму валу и предельно усилить бдительность.