По следам Адама

Пока городской совет собирался послать бульдозеры, чтобы снести пирамиды, Фред не терял времени даром и в одночасье скупил всю землю в этом районе. Никто и оглянуться не успел, как вокруг пирамид вырос забор, а на листах ватмана появились планы реконструкции древних домов племени гуанчи как свидетельств параллельного развития цивилизации на противоположных берегах Атлантического океана. Фред рассчитывал в дальнейшем финансировать проект за счет прибыли от туристов. Я должен был организовать комитет из археологов, который отвечал бы за функционирование выставки и распределял бы денежные потоки. Фотограф пирамид Кристина, яростная сторонница Фреда, наняла мою младшую дочь Беггину, чтобы та занималась практическими вопросами, пока я буду мотаться взад и вперед между пирамидами Перу и Канарских островов. Другой моей дочери, Марион, художнику по керамике, предстояло графически оформить доказательства родства культур, разделенных водами Атлантики.

Так появился на свет ФРИ — Фонд развития и исследований.

На вершине одной из этих ступенчатых пирамид я и познакомился с Жаклин. Какая-то газета поместила статью, что я приехал на остров с целью спасти пирамиды и что эти пирамиды — ближайшая родня перуанских и мексиканских. Этого оказалось достаточно, чтобы разбудить любопытство Жаклин, и она первой перебралась сюда с другого края острова. Та встреча круто изменила нашу жизнь, и долине пирамид отныне суждено было стать нашим общим домом.

Когда Жаклин прервала мой диалог с аку-аку на крыше гостиницы в Эль-Аюне, мы как раз собирались вернуться в эту долину. Мы решили сделать все, что в наших силах, чтобы спасти древний комплекс, а заодно и обгорелые руины испанского монастыря, где вполне мог бы разместиться музей. А для себя мы планировали восстановить старый флигель в саду. Когда-то я уговорил моего старого друга Фреда Ольсена купить землю, на которой стояли пирамиды, — ведь он с детства связал свою жизнь с Канарскими островами. Жаклин, не теряя времени даром, организовала мою встречу с местными властями, а те запустили бюрократическую машину, чтобы объявить этот район памятником культуры и взять его под охрану государства. «Пирамиды Чакона» должны были стать исследовательским центром, со своей страничкой в Интернете, посвященном изучению древних культур и старинным путям морских коммуникаций.

Свадебное путешествие в Западную Сахару планировалось как короткий перерыв в работе, однако из-за бюрократических проволочек оно затянулось на целых семь дней. Но вот теперь мы наконец были на борту самолета. Жаклин спала, а я наслаждался видом африканского побережья, похожего на золотую цепочку, брошенную на границе земли и моря. Пески Сахары постепенно уплывали вдаль, уступая место голубым водам Атлантики. Я и сам начал клевать носом, но тут вновь подал голос мой невидимый спутник.

— Посмотри вокруг — узнаешь?

Я бросил взгляд в иллюминатор и не увидел ничего, кроме голубых вод Атлантического океана. Наверное, мы находились уже на полпути между Африкой и Канарскими островами. Ну конечно же, я ведь проплывал здесь и на «Ра», и на «Ра И» перед тем, как выйти в открытый океан. Отсюда, сверху, океан вовсе не казался таким могучим, просто бескрайнее голубое пространство. Даже не видно белых верхушек волн, несущихся к берегам Америки. Да, чтобы составить правильное впечатление о нашей планете, ее надо разглядывать либо в упор, либо откуда-нибудь с Луны.

— Ты веришь в легенду о затонувшей Атлантиде?

Но тут как раз шасси самолета коснулись посадочной полосы, и в последующей суете и беготне я позабыл о заданном мне вопросе. А дома, в долине пирамид, меня ждали рулоны факсовых сообщений и ворох новостей о новорожденном проекте под названием ФИОК — Фонд исследования очагов культуры. Так что если мой аку-аку даже и пытался до меня докричаться, то я ничего не заметил.

— Тебе пора стричься, — заметила Жаклин несколько дней спустя. Я как раз собирался побриться, и зеркало тут же подтвердило справедливость ее слов. Вообще-то моя шевелюра вовсе не отличается пышностью, но зато шея зарастает с невероятной быстротой. Короче, несколько часов спустя она подбросила меня на машине до столицы острова, и едва я с наслаждением погрузился в глубокое кресло парикмахера, мой внутренний собеседник оказался тут как тут.

— Ты так и не ответил на мой вопрос. Может, ты боишься науки или, наоборот, страшишься, что тебя отнесут к числу тех, для кого пирамиды — лишь повод порассуждать об инопланетянах или таинственных обитателях океанских глубин?

— Я боюсь и того, и другого. Но больше всего — тех «авторитетных» личностей, кто утверждает, будто пирамиды — это всего лишь бестолковые груды камней. Остальные не так опасны. Лично я считаю, что пирамиды возводили обыкновенные люди, задолго до европейцев приплывшие из Африки на незамысловатых судах, груженных запасами семян и домашними животными. Но и гипотеза об Атлантиде не достойна того, чтобы ее с пренебрежением отбрасывали ученые мужи или дискредитировали заумные парапсихологи. Слишком просто с важным видом водрузить очки на нос и уверить себя, будто все о прошлом можно узнать, покопавшись в современных книгах, а свидетельства древних авторов — не более чем примитивное отражение мифов и легенд.

— Например, легенда о Ное и Потопе?

Положение становилось более серьезным. Парикмахер хотел узнать, следует ли ему постричь волосы, торчащие у меня из ноздрей, а аку-аку интересовался Ноем и Потопом.

«И в носу, и в ушах», — ответил я первому. Тонкий же вопрос Потопа и Атлантиды остался ждать своего часа.

На следующий день, к удивлению Жаклин, я отказался от привычной послеобеденной сиесты и вместо этого устроился с ручкой и блокнотом в гамаке под сенью авокадо.

Аку-аку не заставил себя долго ждать.

— Как получилось, что ты, с детства боявшийся воды, в зрелые годы вышел в море на старинных судах, в надежность которых никто не верил?

Я согласился, что логикой здесь и не пахло. И действительно, чему я обязан проснувшейся во мне в молодые годы уверенностью в своих силах? Я вспомнил, как я рассуждал в те, уже очень далекие, времена.

В студенчестве я часто ходил в горы, невзирая на непогоду. Моим единственным компаньоном была собака гренландской породы. Снег сдирал кожу у меня со щек, словно наждачной бумагой, а я твердил про себя: «Только так мальчик становится мужчиной!»

Я просто устал от самого себя. Устал от собственной робости и скромности. Мне надоело теряться в присутствии девочек и проигрывать в играх со сверстниками. Я хотел обрести уверенность в себе. Заставить себя расстаться со скорлупой, в которой я привык прятаться. И я сознательно пытался освободиться от своих внутренних оков. Снежный вихрь словно выдувал меня из теплого убежища.

После того, как я чуть не утонул во второй раз, к воде я начал испытывать примерно такие же чувства, как к дантистам и к темным кладбищам. Все мои друзья выучились отлично плавать и летом весело резвились во фьорде Ларвика. У каждого из них в семье была либо яхта, либо катер. К счастью, мы не имели ни того, ни другого, и я возносил хвалу Создателю, что мои родители только недавно переехали в Ларвик и что им принадлежали два домика в горах. Отец предпочитал свой, расположенный в лесу над деревушкой Эстейтс. Там была железнодорожная станция, множество дачных домиков и вообще масса возможностей для развлечений. Мама купила свою избушку в Восточной Норвегии, недалеко от моря, в горах между долинами рек Гудбансдаль и Эстер даль. Туда вела дорога, по которой не смог бы проехать ни один автомобиль, но зато в деревне имелась гостиница — правда, она редко могла похвастаться хоть одним постояльцем. Еще там была дюжина низеньких бревенчатых домиков. Зимой они стояли пустые и занесенные снегом по самые соломенные крыши. Но летом в них кипела жизнь. Одни использовались как небольшие летние фермы — их хозяева держали коз и варили сыр. В другие, как на дачи, приезжали отдохнуть горожане. Горожане держались замкнуто и ловили с лодок форель в горном озере либо уходили в долгие пешие прогулки высоко в горы.