Экспедиция “Тигрис”

К этому времени тихий приют на берегу реки успел превратиться если не в сумасшедший дом, то, во всяком случае, в нечто вроде перенаселенного морского курорта. Первыми в гостиницу ввалилась обвешанная со всех сторон камерами и треногами пятерка арабов-телевизионщиков из Багдада, которые тотчас принялись целиться в нас своими объективами из-за каждого угла. Их устраивал только номер Шакера, и он перешел в комнату к директору и инженеру. Не успели они разобрать свои вещи, как другая пятерка, операторы Би-би-си, оккупировала вестибюль и заставила все лестницы и коридоры несметным количеством ящиков, сумок и жестяных коробок, пока их арабские коллеги не согласились любезно освободить бывший номер Шакера и занять комнату на втором этаже рядом с «вертолетной базой», забронированной мной для индейцев. Следующим прибыл учтивый, безупречно владеющий английским языком, тихий молодой араб — Рашад Назир Салим, студент-искусствовед из Багдада. По рекомендации Норвежского консульства он должен был представлять Ирак в составе моей команды. На первый взгляд столь утонченная натура не очень-то подходила для опасного морского предприятия, но я все же вселил Рашада к Эйч Пи. Дальше один за другим стали появляться какие-то потные, усталые субъекты, мечтающие о холодном пиве, ванне и кровати после семичасовой тряски на багдадском такси под палящим солнцем. Немецкий журналист. Фоторепортер из США. Газетчик из Багдада. Шведский журналист. Два норвежских репортера. Еще один немец. Потом я сбился со счета. Кроткий директор гостиницы всех привечал и несколько человек разместил в кладовой на матрацах между горами постельного белья, которое грозило обрушиться на постояльцев от громкого храпа.

Казалось, стены гостиницы «Сады Эдема» оттопыриваются от напора изнутри, а ведь еще не приехали главные действующие лица. Кроме индейцев из Южной Америки ожидались трое индийских кормчих из Бомбея, не говоря уже о членах экспедиции, уроженцах Азии, Европы и Америки. В отчаянии я связался по телефону с Багдадом; из министерства ответили, что страна по-прежнему закрыта для туристов и журналистов, однако власти, верные своему слову, впускают всякого, кто ссылается на меня. Мне пообещали впредь руководствоваться составленным мною списком, но предупредили, что из Багдада уже едут в Эль-Курну еще репортеры...

Было условлено, что через знойную равнину индейцев провезут к нам ночью. В жаркий полдень перед битком набитой гостиницей остановилась многоместная легковая машина, из которой выбралась пятерка коренастых коротышей в тяжелых шерстяных пончо и вязаных шапочках с наушниками. Они молча обняли меня — так у аймара принято приветствовать вождей, и так они в Осло обнимали норвежского короля, — поздоровались с остальными за руку и поднялись следом за мной на второй этаж. Каждый нес в руке маленькую сумку, и я знал, что в сумке лежит озерный голыш и деревянный крючок: единственный инструмент, которым они пользовались, работая с камышом и веревками. Войдя в номер, вся пятерка замерла перед благодатным ящиком, рычавшим голосом белого медведя. Пока они наслаждались прохладой, я рассматривал сияющие радостной улыбкой знакомые лица. Паулино Эстебан и братья Хуан, Хосе и Деметрио Лимачи — индейцы племени аймара с острова Сурики на Титикаке; пятым был их боливийский переводчик Луис Себальос Миранда, сотрудник Музея Тиауанако в Ла-Пасе.

Стоические лодочные мастера не проявили никаких эмоций при виде нескончаемых штабелей камыша в Садах Эдема. Но перед Адамовым древом они почтительно остановились и обнажили черноволосые головы. После чего снова обратились лицом к берди.Взяли несколько стеблей, разломали на мелкие куски и невозмутимо вынесли приговор: для строительства судна не годится. Наши местные друзья, болотные арабы во главе с Гатаэ, окружив нас любопытствующим кольцом, смотрели на заморских коротышей, как на пришельцев с другой планеты. С удивлением услышали они, что племя этих лодочных мастеров называется аймара, но еще больше изумили их мои слова, что соседи аймара зовут себя уру и живут на плавучих островах, совсем как здешние арабы. Названия-то какие знакомые: Амара — один из соседних городов, и до развалин Ура не так уж далеко!

Гатаэ попросил меня объяснить индейцам, что сейчас камыш и впрямь ломкий, как бумага, но стоит его намочить, и он будет тугим и гибким, не хуже каната. Известное дело, сказали индейцы, такими же свойствами обладает камыш тоторана озере Титикака. Да только все равно бердине годится. Взять тотору— у нее сплошной ровный стебель, как и у папируса, из которого они вязали для меня «Ра II» в Африке. Папирус даже толще и лучше, чем тотора.А тут стебель расходится, как у травы, на тонкие листовые пластины, неизвестно, как и подступиться.

И индейцы поспешно ретировались в свою прохладную комнату с рокочущим ящиком. Как бы не надумали возвращаться домой!

И ведь они правы: разница большая. Нам предстоял совершенно новый эксперимент. Только сладковатый запах да рыхлая сердцевина сближает все три материала. У тоторыи папируса сердцевина плотно обтянута тонкой водонепроницаемой кожицей; от корня до зонтиковидного соцветия наверху тянется прямой трехгранный стебель. А у бердикожица и сердцевина свернуты в несколько слоев, как у луковицы; овальный в основании стебель раскрывается кверху длинными острыми листовыми пластинами. Правда, глянцевитая кожица такая же водонепроницаемая, как у папируса, но у бердиесть то преимущество, что нет нужды обрезать верхушку, так что вода может просочиться только с нижнего конца, тогда как обрезанные внизу и вверху стебли папируса и тоторывпитывают воду с обоих концов.

Под вечер, когда поунялась жара, индейцы спустились из своей комнаты, чтобы еще раз взглянуть на камыш. У сеньора Себальоса уже был опыт посредничества, и с его помощью мы с Гатаэ сумели убедить титикакских мастеров, что от них требуется только проследить за сборкой корпуса из готовых элементов, а болотные арабы сами подготовят по их указаниям связки нужной величины.

Едва ли не самыми радостными за весь экспедиционный период были для меня эти дни, когда на моих глазах между индейцами и болотными арабами, как только они вместе взялись за работу, сразу возникла дружба и взаимное уважение. Сеньор Себальос и четверо титикакцев с явным удивлением и одобрением смотрели, как арабы, отбирая лучшие стебли, туго-натуго связывают их в такие ровные и плотные пучки, что получается нисколько не хуже пучков из отборной тоторы.Наши аймара пришли к выводу, что иракские арабы в работе с камышом явно превосходят марокканских — недаром они прямые потомки Адама!

Первый день индейцы обращались со своими пожеланиями к сеньору Себальосу на языке аймара, он переводил мне на испанский, я — мистеру Шакеру на английский, а уже Шакер объяснял арабам, что от них требуется. Однако эта громоздкая система функционировала недолго. Выйдя на другое утро из гостиницы, я увидел, что индейцы в пончо и вязаных шапках и арабы в бурнусах и халатах сидят на корточках вокруг длинного мата, который плели вместе. Они переговаривались, кивали, улыбались, передавали друг другу веревки, стебли и прочие вещи — словом, царило полное взаимопонимание, как будто те и другие вдруг овладели в совершенстве эсперанто. Я постоял под пальмой, не веря своим глазам, потом подошел ближе и прислушался... На каком это языке они так свободно объясняются? Мой слух не улавливал ни одного знакомого слова. Дождавшись Себальоса и Шакера, я выяснил, что индейцы говорят на языке аймара, а арабы — на своем арабском. Между этими двумя языками столько же сходства, сколько между китайским и английским, но наших мастеров объединяли житейский опыт, камыш и живой ум.

Гости с озера Титикака объявили, что с такими отличными ребятами, как болотные арабы, они готовы построить судно любых размеров. А Гатаэ, сияя от удовольствия, сказал, что его землякам в жизни не доводилось работать с такими приятными и знающими людьми, как эти южноамериканские джентльмены. Прошел еще один день, и я увидел, что степенный рослый Гатаэ щеголяет в коротком коричневом пончо и вязаной шапочке, а Себальос и его коренастая бригада облачились в белые халаты и чалму — привидения, да и только, смеху не оберешься! Индейцы непрестанно путались в полах длинных одеяний; Гатаэ без конца чесался, томясь от жары. Мы постарались добыть в Басре соломенные шляпы для индейцев, но на другой же день они опять напялили свои шерстяные шапочки с длинными наушниками.