Страница 8 из 17
— Новый легион, к чему бы это? — хитрее прежнего прищурился Гермий.
— Земли на северном берегу реки охранять.
— Думай, как хочешь. — Гермий обиженно поджал губы. — А еще лучше расспроси своего приятеля Тиресия. Неужто он тебе ничего не сказал? — Гермий демонстративно отвернулся, давая понять, что разговор окончен.
Данубий, вырываясь из скальной теснины, возле Дробеты разливался широко и вольготно. Приск стоял на мосту и смотрел вдаль, вверх по течению. Небо было синим, и таким же радостно-синим становился Данубий, впитывая в себя небесную лазурь, меняясь подобно Протею.
Поначалу казалось, что построить через такую реку постоянный мост — дело немыслимое. Но Рим справился — как всегда. Приск прежде всегда полагал, что на такой-то стройке, к которой римляне относились как к важному сражению, он сумеет отличиться. Как бы не так! Он-то планировал заняться чертежами да расчетами, а вместо этого Аполлодор решил, что юному центуриону самое место на строительстве каменных опор. При канцелярии сумел устроиться Фламма — почерк у него был идеальный, да и считал он быстро, чуть ли ни мгновенно, Аполлодор таскал бенефициария за собой и все время давал задания что-то считать. Приска же поставили руководить центурией саперов: когда летом Данубий обмелел, саперы вбивали в дно шпунтованные дубовые сваи, в пазы закладывали крепкие доски, потом воду откачивали помпами: Филон, умница, самолично руководил их изготовлением. Впрочем, карьера Филона на строительстве моста Аполлодора оказалась столь же проблематичной, как и возвышение Приска. Филон был клиентом Адриана, Аполлодор же терпеть не мог племянника Траяна — за то, что тот, будучи римлянином, пытался с ним, греком, соперничать в архитектуре и математике. Так что Филону доверили только изготовление машин, обслуживающих строительство. Приск же следил за тем, чтобы на низко сидящих суденышках постоянно подвозили потребную смесь для бетона — песок с обожженным мергелем да битый кирпич. Центурион сновал туда-сюда на крошечной лодчонке с парой гребцов, давал указания, подгонял лодырей, контролировал пропорции смеси, следил за тем, чтобы строителям доставляли тесаный камень без задержки, а рабы на помпах работали не останавливаясь, но и не свыше сил — менял пары каждую стражу. Туника была с утра до вечера мокрой, голос сорван — за грохотом стройки приказы приходилось орать, будто в самой гуще сражения, от едкого раствора с рук сползала кожа. Вечером центурион растягивался на койке, но только начинал засыпать, как перед глазами начинали прыгать мелкие речные волны да мнилось — кровать качается и уплывает утлой лодчонкой за поворот реки. В те дни Приск думал лишь об одном: когда же треклятые быки поднимутся выше уровня воды! Тогда, он надеялся, наступит хоть какое-то облегчение. Но просчитался: лишь только начали подниматься опоры над водою, как центурию Приска отправили строить стену по берегу — огораживать будущий порт. Теперь центурион издали смотрел, как растут над водой грандиозные опоры моста — каждая по сто сорок футов высотой и шестьдесят — в ширину. Мост строился не на годы — на века. Архитектор из Дамаска раздувался от гордости, когда запечатывал послание императору с известием об окончании строительства каменных опор, честолюбивый грек ожидал личного приезда Траяна — поглядеть на новое чудо, но император так и не приехал. Зато вызвал Аполлодора в Рим — в столице намечалось строить нечто грандиозное. Так что уже без пригляда главного архитектора деревянные конструкции сложились в изящные арки, и прямая стрела моста длиной в четыре тысячи футов легла на плечи берегов от одного к другому.
С тех пор Приск понял одно: грандиозность замысла ничего не гарантирует отдельному человеку. Главное — место, которое ты займешь. Если с краю — то и возведение великолепного моста покажется тебе ничуть не лучше строительства городской клоаки. Но Приск больше не собирался оставаться в дураках, держать, как Антей, неподъемный каменный свод, когда другие ловкачи лакомятся яблоками. Теперь он будет в центре, даже если это место сопряжено с риском.
На мосту тем временем кричали, вопили, суетились люди: в последний момент Требоний приказал установить на арке моста присланную из Рима статую своего отца императора. Статую эту привезли из Рима еще месяц назад, но она так и стояла в Дробете, пока в последний момент Требоний не вспомнил, что с пренебрежением отнесся к отцу нынешнего императора, консуляру Марку Ульпию Траяну, [32]и посему приказал срочно украсить статуей мост.
Теперь статуя беспомощно висела на клюве подъемного крана, а упревшие от натуги рабы вращали колесо из последних сил. Фабр, задрав голову, в отчаянии смотрел, как покачивается в воздухе несчастный медный консуляр, будто повешенный.
— Что делать? — в отчаянии повернулся он к центуриону.
«Сбросить в реку», — едва не сказал Приск.
Но вовремя опомнился.
— Оставьте так. Наверняка на Лонгина произведет очень сильноевпечатление.
И тут как раз раздался сигнал — Лонгин приближался к Дробете.
Военный трибун в сверкающем анатомическом доспехе, из-под которого на бедрах во все стороны топорщились белые птериги из новенькой кожи, сделался пунцовым от волнения, когда увидел Лонгина, въезжающего на дородном сером жеребце в ворота лагеря.
Лонгин не зря провел день на почтовой станции: в начищенных доспехах с пышным плюмажем на шлеме, он выглядел как и положено выглядеть приближенному к императору легату, как будто не было никаких стычек в дороге, и Лонгин не оставил в лапах разбойников практически весь свой багаж.
Тиресий, благополучно проспавший побудку, встал рядом с Приском в самый последний момент, уже когда весь гарнизон выстроился для встречи важного гостя. Лонгин легко спрыгнул с жеребца и принялся обходить шеренги легионеров. Если он и замечал какие-то недочеты, то вслух ничего не говорил, лишь кивал время от времени, судя по всему, одобрительно.
Очутившись рядом с Приском, Лонгин остановился и сказал, будто старому приятелю:
— Вечером жду на обед. Ты, центурион Приск, приглашен, — потом скользнул взглядом по лицу Тиресия и добавил: — Бенефициарий — тоже. После обеда поговорим. Обо всем.
О делах заговорили, когда все приглашенные насытились и большинство уже покинули триклиний. Остались, кроме самого легата, только Требоний, Приск, Асклепий и Тиресий, для них принесли легкое, сильно разбавленное вино, и начались возлияния. Только вместо шутливого трепа разговор был самый что ни на есть серьезный.
Прежде всего Лонгин приказал Тиресию рассказать о его поездке в дакийские земли, обстоятельно и не торопясь. Поздней весной и половину лета Тиресий вынюхивал, соблюдают ли даки заключенный с Римом договор, в самом ли деле Децебал срыл крепости, как обещал Траяну, когда склонял непокорную голову перед римским императором.
— Я побывал в Деве, [33]— начал свой рассказ Тиресий. — Крепость уничтожена до основания, и никто вроде там не бывает. Тихо все… Да только тишина обманчива. Подле Девы есть карьеры андезита — так вот, там по-прежнему рубят камень. Даки говорят — для своих святилищ, да только как проверишь — для чего на самом деле. Что касается крепости, то камни из стенной кладки не раскиданы и не разбиты, а сложены аккуратно. Знаешь эту дакийскую кладку — она без глины, с деревянными костылями. Взял — разобрал. Взял — собрал… Если Децебал прикажет, его люди вмиг сложат стены вновь. Из Девы я двинулся дальше вверх по Марису. На первый взгляд кажется — все тихо. Даки из тех, что живут в горах, вообще по большим рекам на открытых местах крепости ставят редко.
— А что Апул? — спросил Лонгин. — Тоже отстраивают?
— Нет, — покачал головой Тиресий. — Апул срыли до основания. Там все чисто — в прямом смысле этого слова. Даже камней от фундамента не найти. Стены разобрали по камешку. Не иначе — на новую крепость где-то недалеко.
32
Марк Ульпий Траян— отец императора Траяна. Предыдущий император Нерва усыновил Траяна, дабы сделать его своим наследником.
33
Дева— название современное. Теперь на скале стоит средневековая крепость, но прежде там находилась крепость дакийская. Дева — искаженное «дава», окончание названий многих дакийских укрепленных городов.