Страница 17 из 17
— Ты куда? — спросил Тиресий.
— К Требонию! Пусть пошлет нас в погоню за Лонгином!
Друзья не стали его останавливать.
— Тиресий наверняка и алмазов-то не видел в жизни! — бормотал Кука, шагая к принципии. — Вот же лысая задница! Откуда ему знать, что перстень алмазный? Встречали мы таких пустобрехов! Мало их, что ли, на курорте в Байях? — припомнил свое давнее уже прошлое бывший банщик. — Напялят тряпок желтых да зеленых, все руки в перстнях, и огромный хрусталь торчит на среднем пальце. Вот, тычет в нос каждому, глянь, какой у меня алмаз. Алмаз, как же! Так пусть теперь наш оракул скачет в погоню вместе со мной. И Фламму возьму, и Оклация. Все отправимся. Как в старые добрые времена. На любую гору залезем, хоть в эту самую таинственную Сармизегетузу проберемся, чтоб псы Гекаты ее сожрали, но Приска спасем.
Однако, как ни спешил Кука, оторвавшись от остальных и вышагивая по дороге всю ночь уже без коня (несчастная животина захромала, и ее пришлось оставить в кастелле), так Лонгина и не догнал. Только ногу ободрал, споткнувшись о камень, неведомо почему лежащий посреди дороги.
К вечеру прибыли в лагерь Бумбешти остальные: Тиресий верхом на мелкой, но выносливой лошадке, Оклаций, Фламма, Молчун. Молчуна они прихватили с собой в последний момент — потому как прежде Молчун находился при наместнике в Томах, но вдруг объявился в Дробете — не угодил, значит, в чем-то наместнику. Требоний счел за лучшее отправить Молчуна вместе с остальными: о Приске и его друзьях ходили слухи весьма сомнительные. А то, что Молчун служил в Томах палачом [44](о чем военному трибуну было известно), заставляло Требония опасаться этих парней еще больше.
Не было из старой их компании только Малыша — тот застрял возле машин в лагере Пятого Македонского под началом префекта фабрума.
Кука, все еще заметно хромавший, встретил друзей у ворот лагеря.
— Не догнал, — без тени вопроса в голосе сказал Тиресий.
Кука кивнул.
— Что теперь? — спросил бывший банщик, глядя на Тиресия вопросительно. — Пойдем по следу?
— У нас приказ трибуна: если не догоним Лонгина до Бумбешти, следовать в лагерь на Бистре, передать письмо тамошнему командиру. Значит, на Бистру и отправимся. — Приказ этот давал возможность попытаться догнать Приска уже на той стороне перевала.
Вечером они сидели в принципии, в схоле [45]ветеранов, пили вино с горячей водой и обсуждали предстоящий поход. За окнами завывал ветер не хуже стаи волков, и Кука невольно ежился, представляя, каково это — сидеть в таком лагере зимой.
Впрочем, идти сейчас через перевал было тоже делом нелегким.
— Хочу вот что сказать, — произнес трибун Анний, подсаживаясь к друзьям. — Даже если вы доберетесь до лагеря на Бистре, вам придется остаться там до весны. В горах снег лежит по три месяца, а то и дольше. Не советую вам тащиться зимой ни обратно в мой лагерь, ни через Тапае к Тибуску. Если, конечно, вам жизнь дорога.
— А Лонгин? Приск? — огрызнулся Кука.
— Если даки собирались захватить их в плен, уже наверняка захватили. И спрячут так, что вы никогда не найдете следов. Ваша задача теперь — предупредить гарнизон на Бистре — не исключено, им тоже угрожает опасность.
— Удивительная вещь, Анний, — проговорил задумчиво Кука. — Ты, оказывается, прав: с тех пор как лишился руки, здорово поумнел.
Глава VI
РАЗРУШЕННОЕ ГНЕЗДО
Октябрь — ноябрь 857 года от основания Рима
Перевал Вылкан — Банита
Приск следил за Сабинеем, за каждым его шагом, прислушивался к каждому слову. Нет, ничего подозрительного — полное спокойствие и даже какая-то снисходительная небрежность чувствовались в этом опасном варваре. Сабиней всем видом показывал, что даки больше не представляют для римлян угрозы. Даже когда на перевале их встретили два десятка коматов и присоединились к отряду, Сабиней сделал вид, что это всего лишь жест гостеприимства: даки привезли соленое мясо, ячмень, овес, новые попоны и одеяла из плотной овечьей шерсти — такие теплые, что спать под ними можно было в самые сильные морозы. Еще привели свежих лошадей. Командовал вновь прибывшим отрядом уже немолодой комат с клочковатой бородой и недобрым взглядом из-под кустистых бровей. Длинное одеяние из овчины делало его фигуру по-медвежьи огромной. Сделав вид, что римлян он не видит в упор — даже блестящие доспехи Лонгина не произвели на него впечатления, — комат протопал прямиком к Сабинею и торопливо и невнятно заговорил с царским посланцем. Как ни старался прислушиваться к их разговору Приск, в чужой речи разбирал лишь отдельные слова: долина, река, горы, крепость, стены, северный склон… Речь явно шла об укреплениях.
— Это гости царя, — ответил Сабиней громко, — я дал слово их проводить, куда они захотят. Захотят увидеть Баниту — поедут в Баниту.
Комат повернулся, смерил взглядом сначала Лонгина, потом Приска. Неведомо, как почувствовал себя Лонгин, встретив этот «дружелюбный» взгляд, а Приску показалось, что дак прикидывает, какого размера погребальный костер понадобится для римлян, — столько ненависти было в его прозрачных глазах.
— Да, мы хотим увидеть Баниту! — сказал Лонгин с вызовом.
— Значит, мы едем сначала в Баниту, — опять же громко, для своих и римлян, объявил Сабиней. — Великий царь повелел беречь гостей, если надо — на руках нести, но доставить к нему целыми и невредимыми.
Старый комат демонстративно сплюнул, погрозил кому-то невидимому кулаком и ушел. А его отряд остался, присоединившись к людям Сабинея. Даков сделалось теперь почти в два раза больше римлян.
— Путь опасный, — пояснил Сабиней.
И все же хорошего лазутчика не так-то просто было обмануть. Острый глаз Приска приметил пару раз за стволами деревьев мелькание силуэтов — и вряд ли это были олени или волки. Центурион был уверен, что еще один отряд идет теперь за ними по следу, хотя даки соблюдали осторожность и не разводили костров.
«Как глупо», — сам себе повторял Приск.
«Глупо» могло относиться к дакам, решившимся захватить послов римского императора.
«Глупо» могло звучать оценкой опрометчивого поступка Лонгина.
«Глупо», — сам себе мог сказать Приск, вообразивший, что сумеет свершить то, что никому было не под силу.
Перевал Вылкан
Сразу за перевалом Кука нашел следы посланцев трибуна Анния: в одном месте — щит ауксилария, в другом — разорванную дорожную сумку.
Обыскав кусты, легионеры наткнулись на тела: вернее, на их останки — зверье успело попировать, обгладывая тела убитых и растаскивая куски. Варвары даже не сняли с римлян лорики: горцы не особенно жаловали римские доспехи. Только шлемы унесли, как и мечи. Кука в ярости стукнул кулаком по дереву: пришлось признать — прав был Анний, зря погибли эти парни, абсолютно зря!
— Тиресий, ты что-нибудь видишь? Ну хоть что-нибудь? — окликнул Кука товарища.
Слабый вдох за спиной — даже не вдох, а просто намек на движение. И следом порыв ветра ниоткуда, холодом обдало затылок и спину. Пальцы Куки вмиг легли на рукоять меча, клинок взвизгнул, как живой, выходя из ножен. Поворот. Никого. Лишь вздрагивают тонкие ветви орешника, задумчиво роняя листья, да гудит в кронах ветер. И все же Кука почуял опасность — нутром, по-звериному. Легионер метнулся в сторону, краем глаза увидел, как стрела впилась в ствол молодого дерева.
— Засада… — рухнул рядом с Кукой на землю Тиресий.
— И сам вижу.
Фламма растянулся там, где был, — благо рядом торчал здоровенный камень, на который Фламма опустился сделать путевые заметки. Теперь в этот камень, дзинькнув, ударила стрела.
— Не высовываться, — приказал Кука. — Сколько их?
В ответ Тиресий приподнял левую руку и растопырил три пальца. [46]Пальцы были в крови — прорицатель ободрал их о камень.
44
В таком поручении для легионера не было ничего унизительного.
45
Схола— отдельное помещение для отдыха младшего командного состава в принципии.
46
Для каждого числа у римлян был свой жест — число «два» обозначалось большим, указательным и средним пальцами, растопыренными на манер пистолета (безымянный и мизинец были поджаты).
Конец ознакомительного фрагмента. Полная версия книги есть на сайте ЛитРес.