Пандемониум

— Не спеши,— говорит девушка.

Но я не могу остановиться, внутри меня вдруг поселяется голод, он как черная всепожирающая бездна. Бульон исчезает в этой бездне, и я, хоть у меня сразу начинаются спазмы в желудке, отчаянно хочу получить добавку.

Девушка берет у меня пустую миску и качает головой.

— Так тебя может вырвать.

— А можно еще? — каркающим голосом спрашиваю я.

— Попозже.

— Пожалуйста.

Голод, как змея, свернулся кольцом в моем желудке и пожирает меня изнутри.

Девушка вздыхает, встает и уходит в черный дверной проем. Мне кажется, что шум голосов в коридоре становится громче, потом они вдруг смолкают, и в комнату возвращается черноволосая девушка со второй миской бульона в руках. Она передает мне миску, снова садится на стул и, как маленькая девочка, поджимает коленки к груди. Коленки у нее смуглые и худые.

— Ну, рассказывай. Где ты перешла границу? — Девушка видит, что я не готова ответить, и продолжает: — Все нормально. Если не хочешь, можешь не говорить.

— Нет, нет, все хорошо.

Теперь я уже медленнее, мелкими глотками, пью бульон, смакую странный привкус, как будто его сварили из земли и камней. Насколько я знаю, такое вполне возможно — Алекс как-то сказал мне, что заразные (люди, которые живут в Дикой местности) научились обходиться минимальным набором продуктов. Миска очень быстро оказывается пустой, а змея у меня в желудке все равно продолжает бить хвостом.

— Я из Портленда. А где мы сейчас?

— В нескольких милях к востоку от Рочестера,— говорит девушка.

— Рочестер. Это в Нью-Гемпшире? — спрашиваю я.

— Ага,— Девушка ухмыляется,— Наверное, ты его весь протопала. Долго шла?

— Не знаю.

Я снова прислоняюсь к стене. Рочестер, Нью-Гемпшир. Значит, хоть я и пересекла северную границу города, потом, уже в Дикой местности, я сделала крюк и в итоге оказалась в шестидесяти милях к юго-западу от Портленда. Я проспала, наверное, не один день, но меня снова одолевает слабость.

— Я потеряла счет времени.

— А ты крутая,— говорит девушка. Я не понимаю значения этого выражения, но догадываюсь,— Как перешла границу?

— Я не... я переходила не одна.— Змея внутри меня еще яростнее колотит хвостом,— То есть я не должна была быть одна.

— С тобой был кто-то еще? — Девушка пристально смотрит на меня, глаза у нее почти такие же черные, как ее волосы,— Друг?

Я не знаю, как ее поправить. Мой лучший друг? Мой парень? Моя любовь? Я еще не научилась вот так запросто произносить это слово, мне кажется это кощунством. Поэтому я просто киваю в ответ.

— Что случилось? — уже мягче спрашивает девушка.

— Он... он не смог.

Когда я говорю «он», в глазах девушки вспыхивает искра понимания. Если мы вместе бежали из Портленда, города сегрегации по половому признаку, значит, мы были больше чем просто друзья. Я благодарна, что девушка не делает на этом акцент.

— Мы смогли пробиться к границе, но потом появились регуляторы и пограничники...— Боль у меня в желудке набирает силу,— Их было слишком много.

Девушка резко встает со стула, приносит к кровати одно из жестяных ведер, которые стоят под раковиной, и снова садится.

— До нас доходили слухи,— говорит она,— Рассказывали о серьезном побеге из Портленда. Говорят, задействовали большие силы полиции, власти все сделали, чтобы замолчать этот инцидент.

— Так вы знаете? — Я снова пытаюсь сесть, но спазм в желудке не дает это сделать.— Вам говорили, что случилось с моим... с моим другом?

Я спрашиваю, хотя сама знаю ответ. Конечно, я его знаю.

Я видела, как он там стоял, весь в крови, а они набросились на него, как черные муравьи из моего сна.

Девушка не отвечает, она просто сжимает губы, так что они превращаются в тонкую линию, и встряхивает головой. Но ей не надо ничего говорить, все и так ясно, ответ написан на ее лице.

Змея окончательно распускает свои кольца и начинает дергаться с бешеной силой. Я закрываю глаза. Алекс, Алекс, Алекс. Он для меня — все, он — моя новая жизнь, надежда на лучшее. Теперь все это рухнуло, обратилось в прах. Больше ждать нечего.

— Я надеялась...

У меня перехватывает дыхание, эта гадина в желудке начинает продвигаться к моему горлу.

Девушка снова вздыхает, я слышу, как она встает и отодвигает стул от кровати.

— Я думала...— Тошнота не дает говорить, я с трудом выдавливаю из себя слова,— Я думала, что еще...

Тут я свешиваюсь с кровати и меня рвет в ведро, которое девушка уже поставила рядом, мое тело выкручивает от накатывающих спазмов.

— Я так и знала, что этим кончится,— говорит девушка и качает головой, потом исчезает в темном коридоре, но через секунду снова заглядывает в комнату,— Кстати, меня зовут Рейвэн[1].

— Лина,— говорю я, после чего меня рвет с новой силой.

— Лина,— повторяет за мной девушка, постукивая костяшками пальцев по стене,— Добро пожаловать в Дикую местность.

После этого она исчезает, а я остаюсь наедине с ведром.

Позже днем Рейвэн возвращается, и я снова пытаюсь усвоить бульон. На этот раз я пью маленькими глотками, и у меня получается удержать его в желудке. Я все еще такая слабая, что с трудом удерживаю миску у рта, поэтому Рейвэн мне помогает. Мне следовало бы смутиться, но я ничего не чувствую. Тошнота отступила, и ее место тут же занял ступор, я словно погружаюсь под воду.

— Хорошо,— одобрительно говорит Рейвэн, после того как я выпиваю половину миски, и снова уходит из комнаты.

Теперь, когда я в сознании, все, чего мне хочется,— это заснуть. Во сне я хотя бы могу вернуться к Алексу, могу перенестись в другой мир. Здесь, в этом мире, у меня нет ничего — ни семьи, ни дома, ни места, куда можно было бы пойти. Алекса больше нет. Но теперь и я никто.

Я не могу даже плакать, внутри меня все превратилось в пепел. Снова и снова я вспоминаю, как в тот последний момент обернулась и увидела его за стеной дыма. Мысленно я пытаюсь вернуться туда, за пограничное заграждение, за стену из дыма. Тянусь к нему, хватаю за руку и тяну к себе.

«Алекс, вернись».

Все кончено, остается одно — идти ко дну. Часы смыкаются вокруг меня, как стенки могилы.

Спустя какое-то время я слышу шаркающие шаги, а потом эхо смеха и разговоров. Ну, хоть на этом можно сконцентрироваться. Я пытаюсь угадать, сколько людей принимает участие в разговоре, но мне удается лишь различить низкие голоса парней и мужчин, тоненькое хихиканье и редкие вспышки смеха. Один раз я слышу, голос Рейвэн, она кричит: «Ну хватит! Хватит!» Но в основном все это похоже на звучащую где-то вдалеке песню.

Конечно, то, что в Дикой местности девушки и парни живут в одном доме, логично. В конце концов, в этом весь смысл — свобода выбирать, свобода быть рядом, смотреть друг на друга, касаться, любить. Но одно дело — представлять это, другое — оказаться в такой реальности. Разница так велика, что я невольно начинаю паниковать. До встречи с Алексом я все свои неполные восемнадцать лет свято верила в систему, на сто процентов была уверена в том, что любовь — это болезнь, что мы должны защищать себя от нее, что девушки и юноши не должны общаться, потому что заразиться можно даже от одного взгляда, от одного прикосновения. И хоть общение с Алексом изменило меня, я не могу взять и стряхнуть с себя этот страх. Просто не могу.

Я закрываю глаза, делаю несколько глубоких вдохов, стараюсь пробиться сквозь реальность и снова погрузиться в сон.

— Ладно, Блу[2], уходи отсюда. Пора спать.

Я распахиваю глаза. В дверном проеме стоит девочка лет шести-семи и с интересом за мной наблюдает. Она худенькая и очень загорелая, на ней грязные джинсовые шорты и хлопчатобумажный свитер размеров на четырнадцать больше, чем надо, он такой большой, что падает у нее с плеч и обнажает острые лопатки. Волосы у нее светлые и сальные, они длинные, почти до пояса, а на ногах у нее ничего нет. Рейвэн с тарелкой в руках пытается обойти девочку.