Страница 52 из 68
Впоследствии эту практику настолько активно продолжили его преемники, что вскоре ханские ярлыки стали основным источником права Улуса Джучи, оттеснив на второй план и торе — обычное право, и ясы — право монгольских хаганов. При этом и на торе, и на ясу Джучиды с пиететом ссылались в своих ярлыках в течение еще нескольких столетий! [см.: Rachewiltz 1993, р. 103; Почекаев 2004а, с. 539-540].
§ 27. Последние годы
Все не по-нашему свершается кругом,
Недостижима цель в скитании земном.
И в думах горестных сидим на перепутье —
Что поздно мы пришли, что рано мы уйдем.
Поначалу казалось, что в Монгольской державе установилась настоящая идиллия. Мунке заявлял посланцу Людовика IX Вильгельму де Рубруку: «Как солнце распространяет повсюду лучи свои, так повсюду распространяется владычество мое и Бату» [Вильгельм де Рубрук 1997, с. 138: ср.: Языков 1840, с. 152]. Великий хан всячески демонстрировал свое уважение к Бату и согласовывал с ним любые решения. Так, когда к Мунке прибыл царь Малой Армении Гетум I, хан выдал ему ярлык, а затем потребовал, чтобы царь направил к Бату посла, «чтобы показать ему грамоты и приказ Мангу-хана, дабы и тот написал приказ в соответствии с грамотами [хана]» [Киракос 1976, с. 225; Klaproth 1833, р. 212]. Младший современник событий — армянский втор Давид Багишеци в своей «Истории» сообщает даже, то к Бату приехал сам царь Гетум [Галстян 1962, с. 104]. Аналогичное сообщение встречается и у Вильгельма де Рубрука: «Мангу написал ему так, что если ему угодно что-нибудь прибавить, отнять или изменить, то пусть он это сделает» [Вильгельм де Рубрук 1997, с. 179-180: ср.: Языков 1840, с. 180]. Тем самым Мунке формально признавал фактический раздел Монгольской державы, в соответствии с которым ее западные владения находились под властью Бату, и решающее слово по поводу этих земель (в число ко-эрых входила и Малая Армения) и интересов их правителей принадлежало наследнику Джучи. Между кузенами сложились настолько дружеские отношения, что Бату, возможно, даже соизволил лично побывать у Мунке в Монголии, забыв о своих «болезнях» [Киракос 1976, с. 218; ср.: Федоров-Давыдов 1992, с. 77].
Однако постепенно в отношениях между Бату и Мунке начала проявляться напряженность, и причины ее коренились в активизации деятельности Мунке по реорганизации управления. Первые его шаги в этой сфере, казалось бы, вовсе не имели целью ослабить власть наследника Джучи, но...
Например, Мунке сохранил пост даруги Хорасана за Аргун-акой, которого утвердил еще Гуюк. И если даже при прежнем великом хане — злейшем противнике Бату! — у Аргуна был везир Шараф ад-Дин из числа ставленников правителя Улуса Джучи, то теперь даже речи не заходило о том, чтобы Бату направил в Хорасан своего полномочного представителя. Аналогичным образом, после казни Эльджи-гитая Мунке вернул пост правителя «Четвертого климата» (так в персидских источниках именуются Кавказ и Передняя Азия) Байджу-нойону — давнему сопернику Бату в борьбе за власть над этими областями. Стремление Мунке уравновесить влияние своего западного соправителя и собственного ставленника в этом регионе проявлялось весьма красноречиво.
Кроме того, как уже отмечалось, Мунке принял решение изъять у торговцев все ярлыки, позволяющие им пользоваться вооруженной охраной и бесплатно менять лошадей на ямских станциях, и запретил выдавать такие ярлыки впредь: отныне купцы должны были нанимать охрану и лошадей за собственный счет [Рашид ад-Дин 1960, с. 141]. Это решение, объясняемое защитой государственных интересов и их торжеством над жаждой личного обогащения, нанесло серьезный удар по финансовому состоянию Бату. Он лишился солидного источника дохода — ведь за каждый подобный ярлык в казну правителя Улуса Джучи поступали солидные сборы с лиц, получавших привилегии! Кроме того, узнав о новых условиях путешествий по Монгольской державе, многие купцы просто могли отказаться приезжать, что также влекло убытки для казны Улуса Джучи, а следовательно, самого Бату, который, как можно предполагать, вкладывал собственные средства в торговые предприятия — такая фактика была распространена в Монгольской империи и Золотой Орде в ХIII-ХIV вв., не брезговали ею и сами великие ханы, в частности, Угедэй [см.: Греков, Якубовский 1998, с. 117-118]. Так что причин недовольства данным решением хагана у Бату было предостаточно.
На рубеже 1252-1253 гг. Мунке по инициативе армянского царя Гетума I затеял поход с целью уничтожить Багдадский халифат и отправил в поход своего брата Хулагу. Великий хан издал ярлык, предписывающий всем улусам Монгольской державы выделить в этот поход по два воина из каждого десятка и направить на помощь Хулагу. Улус Джучи не стал исключением: Бату и его братьям пришлось нести эту повинность наравне с другими. В поход были отправлены царевичи-Джучиды: Кули, сын Орду, Балакан, сын Шибана и Тутар, сын Минг-Кудура, внук Бувала и двоюродный брат Ногая. Эти царевичи должны были двинуться через Кавказ и присоединиться к Хулагу по пути [Бар-Эбрей 1960, с. 75; СМИЗО 1941, с. 99; ср.: Мыськов 2003, с. 56].
По сообщению арабского автора XIV в. ал-Омари, правоверный мусульманин Берке, брат Бату, узнав о планах Мунке и Хулагу, тут же обратился к старшему брату: «Мы звели Менгукана, и чем он воздает нам за это? Тем, что отплачивает нам злом против наших друзей, нарушает на-договоры, презирает нашего клиента и домогается владений халифа, т. е. моего союзника, между которым и мною происходит переписка и существуют узы дружбы. В этом есть нечто гнусное» [СМИЗО 1884, с. 246]. Источники не одержат сведений о причинах противостояния Бату и Хулагу, равно как и о том, в какой форме оно выражалось. Но, по-видимому, Бату дал понять Хулагу, что не слишком приветствует его действия, в результате чего брат великого хана едва ли не три года провел в Мавераннахре под предлогом сбора войск и подготовки припасов и вступил в Иран только после смерти Бату [Juvaini 1997, р. 268; см. также: Бартольд 2002в, с. 148; Малышев 2003]. Возможно, Бату нашел в этом что-то вроде последнего утешения, раз уж не мог открыто отказаться от повиновения ярлыку великого хана!
В 1253 г. на курултае в Монголии было принято решение провести перепись населения во всех областях империи, чтобы упорядочить систему налогообложения. Не избег этой участи и Улус Джучи. Причем Мунке не только прислал своих собственных монгольских писцов и сборщиков, но и поручил контроль над ними не Бату, а наместнику Хорасана Аргун-аке. Последний был в известной степени противником Бату в борьбе за влияние в Иране, так что Мунке мог быть уверен, что они не придут к компромиссу. Бату, которому на этот раз откровенно давали понять, что ему не доверяют, должен был снести и это оскорбление и подтвердить полномочия Аргуна по переписи и сбору налогов своим собственным распоряжением [Киракос 1976, с. 221].
Впрочем, как можно понять из источников, Бату все еще строил иллюзии по поводу своего высокого статуса и особых отношений с Мунке. Согласно «Юань ши», в 1253 г. он направил в Каракорум своего посла Тобича, которому поручил произвести закупки на сумму 10000 динов серебрян приобрести жемчуг. И что он получил от Мунке? Всего лишь 1000 динов серебра и в придачу довольно резкое нравоучение: «Богатства Тай-цзу (Чингис-хана) и Тай-цзуна (Огодоя)... были растрачены подобным же образом. С какой это стати нужно делать пожалования чжуванам? Ван [Бату] должен обдумать это! И это [пожалование] серебром будет отнесено в счет нынешних и будущих пожалований [ему]!» [Кычанов 2000, с. 155; 2001, с. 40-41; ср.: Бичурин 2005, с. 211]. Как видим, Бату, вместо подарка в знак дружбы и признательности, получил в десять раз меньше того, на что рассчитывал, и то — в счет тех пожалований, которые ему и так причитались как Чингизиду!
Таким образом, в течение нескольких лет Мунке и его фавительство предприняли целую серию действий, которые не были направлены непосредственно против Бату, но наг за шагом лишали его того особого положения, которое он приобрел, возведя Мунке на трон. Последний вроде бы не старался прямо унизить или оскорбить Бату, но постоянно давал ему понять, что правитель Улуса Джучи — всего лишь один из многих Чингизидов и должен повиноваться великому хану, как и любой другой член рода.