Страница 39 из 68
Как мы помним, именно Михаил Всеволодович в 1239 г. перебил монгольских послов, отправленных Мунке в Киев, После чего покинул город, спасаясь от монголов. Позднее он, по некоторым сведениям, направил на Лионский собор рвоего представителя архиепископа Петра, призывавшего Европейских правителей выступить против монголов [Матвей Парижский 1997, с. 283-284]. Уже эти его действия элжны были настроить Бату против него, но Михаил, кроме того, являлся соперником Ярослава Владимирского в борьбе аа обладание Киевом и властью над южнорусскими княжествами. Весьма вероятно, что Ярослав, стремившийся сосредоточить в своих руках власть над всей Русью, сумел заблаговременно настроить Бату против своего соперника, который, вероятно, и явился к наследнику Джучи по поводу киевского стола. Передача подобных споров на ханский суд и впоследствии неоднократно имела место: так, в 1318 г. хан Узбек разбирал спор между Юрием Московским и Михаилом Тверским, а в 1432 г. хан Улуг-Мухаммад — между Василием Московским и его дядей Юрием Звенигородским. Решение Бату, скорее всего, было принято в пользу Ярослава Владимирского [ср.: Насонов 2002, с. 234]. Эти обстоятельства традиционно игнорируют многие русские историки, предпочитающие сведения «Повести».
Все находившиеся в ставке монгольского правителя пользовались его гостеприимством, поэтому любые ссоры в ней были запрещены. Так, Дмитрий Грозные Очи, сын Михаила Тверского, в 1326 г. был казнен ханом Узбеком за то, что без ханского решения самовольно зарубил в его ставке Юрия Московского, хотя тот и оклеветал отца Дмитрия, став виновником его казни. По монгольским обычаям иностранный правитель или дипломат, выказавший уважение к изображению Чингис-хана и исполнивший священные ритуалы, становился (хотя бы временно) подданным монгольского великого хана, приобщаясь к имперской элите, и в качестве такового пользовался теми же правами и привилегиями, что и сами монголы. «Повесть об убиении Михаила Черниговского» сообщает, что князь отказался поклониться огню и языческим богам. Вполне вероятно, что он и в самом деле по какой-то причине не совершил поклонения статуе Чингис-хана. Не исполнивший обязательных ритуалов чужестранец не воспринимался монголами как член имперской системы, соответственно, Михаил остался чужим и не мог считаться гостем Бату. Поэтому сторонники Ярослава Владимирского (сам он в это время уже находился в Монголии) получили возможность поступить с Черниговским князем по своему усмотрению [ср.: Юрченко 2001, с. 22]. Не случайно даже в житии Михаила сообщается, что черниговский князь был убит не монголами, а русским — путивльцем Доманом («отступничество» которого от христианства, скорее всего, является домыслом агиографа). На это же косвенно указывает тот факт, что Михаил был убит в ставке Бату, а не отправлен в Монголию к великому хану: следовательно, наследник Джучи не распространял на него монгольскую юрисдикцию. В противовес этой «рациональной» точке зрения П. О. Рыкин полагает, что Михаил был умерщвлен все же по воле правителя Улуса Джучи, причем причины его казни имели «иррациональный» характер. Отказавшись исполнить священный ритуал в ставке, Бату, Михаил продемонстрировал желание призвать на монголов вредоносные силы, и с его казнью их действие обратилось против него самого и его владений [Рыкин 1997, с. 88-89]. Любопытно, что прохождение между огней, вызывавшее егативное отношение русских летописцев, в восточной традиции воспринималось, по-видимому, совершенно иначе: например, в эпосе «Идегей» при описании встречи Идегея с Аксак-Тимуром сообщается, что последний Идегею почет оказал:
Меж кострами велел пройти.
/Идегей 1990, с. 107/
Как бы то ни было, казнь Михаила оказалась выгодной для Бату, поскольку был устранен влиятельный претендент на владение Северской землей, перешедшей под управление монголов. А вскоре правитель Улуса Джучи окончательно закрепил свое владычество над этими территориями, казнив еще одного претендента на черниговский стол — Андрея Мстиславича, отец которого, Мстислав Рыльский, еще в 1240-1241 гг. сражался против монголов, был схвачен ими и убит. На этот раз Бату даже не пришлось искать повод, вина князя Андрея была, по монгольским понятиям, достаточно велика: он «уводил лошадей татар из земли и продавал их в другое место» [Иоанн де Плано Карпини 1997, с. 36]. Конечно, следовало бы провести расследование и убедиться в справедливости обвинения: Иоанн де Плано Карпини отмечает, что «этого не было доказано». Но князь Андрей, как и Михаил, являлся законным претендентом ра Чернигов, и поэтому его казнили, а его младшего брата заставили жениться на вдове князя Андрея: «Бату сказал троку, чтобы он взял себе в жены жену вышеупомянутого родного брата своего, а женщине приказал поять его в мужья, согласно обычаю татар. Тот сказал в ответ, что лучше желает быть убитым, чем поступить вопреки закону. А Бату тем не менее передал ее ему, хотя оба отказывались, насколько могли, и их обоих повели на ложе, и плачущего и кричащего отрока положили на нее, и принудили их одинаково совокупиться сочетанием не условным, а полным» {Иоанн де Плано Карпини 1997, с. 36]. Полагаю, этот «брак по принуждению» был заключен по приказу Бату с целью дискредитации брата князя Андрея в глазах русских: связь, а тем более брак с женой покойного брата, по русским понятиям считался дикостью, и теперь княжич не мог рассчитывать на черниговский стол.
Итак, вопрос об управлении в Переяславском и Черниговском княжествах был решен Бату путем устранения местных претендентов. Но чем дальше находились южнорусские земли от ставки Бату, тем меньше была его власть над ними. Так, в Киеве, который был жестоко разорен и окончательно утратил статус столицы Руси, Бату пришлось признать разделение власти своего баскака с русским князем. Впрочем, в правление Бату титул великого князя Киевского носил Ярослав Всеволодович, а затем его сын Александр Невский. Ни тот, ни другой после 1243 г. в Киеве так и не появились, а другие русские князья на этот стол не претендовали, и он утратил статус великокняжеского со смертью Александра Ярославича (1263 г.). Фактическая власть в Киеве находилась в руках ханских баскаков, так что никто не оспаривал сюзеренитета Бату над этими территориями. В первой половине XIV в. в Киеве сидели (вряд ли к ним применим термин «правили»!) князья, происхождение .которых не установлено, делившие власть с баскаком, а позднее подчинявшиеся литовским великим князьям. Только после победы Ольгерда над ордынскими «отчичами» на Синей воде в 1362 г. на смену князьям и баскакам в Киеве пришли наместники Великого князя Литовского.
Иоанн де Плано Карпини сообщает о «селении Канов, которое было под непосредственной властью татар», но уже ближайшим к нему селением управлял некий алан Михей, которого францисканец не называет монгольским чиновником [Иоанн де Плано Карпини 1997, с. 70]. Таким образом, Михея можно считать и наместником, поставленным русскими князьями и номинально признававшим власть Бату. Таких управителей в Южной Руси было немало. Среди них — разделявший власть с баскаком правитель Бакоты Милей, который во время похода монголов на Галицко-Волынскую Русь «приложися... к нимъ». Градоначальник Кременца Андрей «надвое будущу, овогда взывающуся: „королев [т. е. Даниила Галицкого, принявшего в 1253. г. королевский титул. — Р. П.] есмь", овогда же „Татарьскым"» [ПСРЛ 1908, с. 827-829]. Еще далее на Западе располагалась Болоховская земля, владетели которой, именовавшиеся «князьями», поставляли воинам Бату провиант и фураж, но их заисимость от правителя Улуса Джучи была вовсе номинальной. Настолько номинальной, что Бату впоследствии даже не нашел законного повода наказать Даниила Галицкого, разорившего Болоховскую землю (на рубеже 1241-1242 гг.): местные правители не имели статуса подданных наследника Джучи, и он не имел повода вступаться за них [см.: ПСРЛ 1908, с. 791].
Бату сумел использовать противоречия южнорусских князей с местным боярством и успешно привлекал бояр на свою всторону, признавая их своими подданными путем выдачи соответствующих грамот: тот же Андрей Кременецкий заявлял: «Батыева грамота у мене есть» [ПСРЛ 1908, с. 829]. По мнению исследователей, власть Бату в этих областях подкреплялась не столько законом или военной силой, сколько социально-экономическими средствами — в первую очередь сохранением общинного самоуправления и упорядоченностью налоговой системы по сравнению с близлежащими русскими княжествами. Не удивительно, что на территории, подвластные Бату, переселялись из соседних областей многочисленные представители всех сословий — от бояр до крестьян, — хотевшие уйти от междоусобиц, освободиться от княжеского самовластия и огромных поборов [см., напр.: Вернадский 2000, с. 225-229; Грушевский 1913, разд. 38].