Осторожно, Питбуль-Терье!

Не теряя времени, я бегу домой. В ящике со всем подряд нахожу старый навесной замок. Прячусь в леске за бункером и жду, пока Питбуль-Терье наконец не выходит. Он грузно поднимается в горку, озираясь по сторонам. Едва он скрывается из виду, я кидаюсь к бункеру и вешаю на дверь замок. Руки прочь от моего бункера!

Назавтра мой замок оказывается взломан. Обломки его раскиданы в снегу на горке. Питбуль-Терье повесил новый замок. Раза в два больше моего. Вот поганец. И еще прилепил на дверь рисунок питбуля. И написал под ним большими буквами:

«БЕРЕГИСЬ ПИТБУЛЯ!»

Трусливый трус!

Прижимаюсь ухом к двери, но нет, ничего не слышно.

Вид у питбультерьеров жуткий, это правда.

Но вдруг они такие страшные только с виду?!

Чтобы разобраться в этом вопросе, иду в зоомагазин. За прилавком стоит лысый детина. На толстенных, как бревна, руках татуировки. Глядит неласково.

— Я хотел бы кое-что узнать.

Верзила смотрит на меня исподлобья.

— О питбультерьерах, — объясняю я.

Ноль внимания. Просто не верится, что человек работает в сфере обслуживания.

Но затем он медленно наклоняется к прилавку. И шепчет:

— Тебе нужная очень страшная история о питбультерьерах, так?

Я осторожно киваю.

Он наклоняется еще ближе.

— Ты слишком мал для этого.

Из зоомагазина я вышел с гадким чувством. Шутить с питбулями не стоит, это ясно. Но мне хотелось подробностей. Поэтому я пошел в библиотеку и взял энциклопедию. Там было написано:

Питбультерьер— порода бойцовых собак, селекция которых велась преимущественно для закрепления агрессии. В Норвегии разведение запрещено.

Я забеспокоился, честно говоря. Будь это даже сторожевая собака, надежда бы оставалась. Соблюдая должное благоразумие, со сторожевым псом можно договориться без проблем. Но с бойцовым никакая осмотрительность не поможет. Особенно если речь идет о питбуле. В котором специально взращивали агрессивность. Он, похоже, действительно не игрушка. А настоящая на-части-раздирушка.

Я включил комп и полез в Интернет. С тех пор как была написана энциклопедия, ученые могли узнать о питбулях много нового. Например, что причина их агрессивности в неправильном питании. Что на самом деле их надо кормить одной морковкой.

В Интернете было написано:

Питбуль убил шестилетнего ребенка

Трагедия в Северной Германии. Сегодня на глазах всей школы две бойцовые собаки, несмотря на усилия учеников и учителей помешать им, загрызли насмерть шестилетнего ребенка. Два человека, пытавшиеся усмирить животных, а также владелец собак, получили увечья. Полицейские застрелили собак у порога школы.

Если подумать, зачем мне этот бункер? Пусть достаётся Питбулю-Терье. Я чувствую, что уже перерос игры.

Гадкое чувство

Мама лежит в постели. Лицо совершенно белое. Губы такие потрескавшиеся, что напоминают ссадину. Я сижу на краешке и держу ее за руку. Мама с трудом дышит. Говорит еле-еле.

— Похоже, не праздновать нам в этом году Рождество, — шепчет мама. — Это слишком сложно для меня. Я впадаю в депрессию.

Я чувствую, что еще немного, и у меня лопнет терпение. Всему есть предел. Мамы так себя не ведут. Я бы и руку ее отпихнул. Только она расстроится очень.

Я говорю:

— Похоже, не ходить мне больше в школу.

— Джим, не глупи.

— Это слишком сложно для меня. Я впадаю в депрессию.

— Дети должны ходить в школу.

— Дети должны праздновать Рождество, — говорю я.

Мама грустно улыбается.

— Прости, — говорит она. — Я не хотела. Конечно, у нас будет Рождество. Просто это так тяжело…

У нас всего одна спальня. Ее занимает мама. А я живу в гостиной, у меня свой угол. Кровать-чердак со столом на первом этаже. Места не то чтобы очень много. Хотя суть проблемы не в этом. А в том, что нельзя закрывать дверь к маме. Из-за чего я все время слышу, как ей плохо.

Она непрестанно вздыхает. Громко. Иногда так громко, что это уже стоны. И у нее дрожит голос. Можно подумать, ее там режут. Иногда она бормочет: «О, господи!» или «Нет, так дело не пойдет!»

Когда мама стонет, ее страхи перекидываются на меня. Внутри все колет и щемит — сердце, наверно. А по спине вверх что-то ползет. Мурашки. И лезут мысли, что с мамой случится беда. Если ее тревога разрастется сильно-пресильно, то маму отправят в больницу. А вдруг она там умрет?

Я понимаю, что это мне только кажется. Но чувство гадкое.

Когда у мамы страхи, в доме должно быть тихо. Любой звук выводит ее из себя. Нельзя ни фильм поставить, ни телик включить, чтобы хоть заглушить ее стоны.

В этом и была прелесть бункера. Там я мог спокойно играть, не слыша маминых стенаний и не боясь ненароком уронить что-нибудь или скрипнуть половицей.

Сейчас мама стонет так страшно, что гадкое чувство не дает мне вздохнуть. Свело и плечи, и шею, и нет сомнений: вот-вот произойдет ужасное. Хотя умом я понимаю, что страхи живут в моей голове. И это всего лишь чувство.

Глупо то, что при этом я знаю: маме сейчас очень-очень плохо. Без дураков.

Шантаж

В общем, мне нужно вернуть мой бункер. Нужно, и все.

Посмотрим, что у меня есть против Питбуля-Терье.

Он жирдяй. Этим его можно дразнить и изводить, пока не отдаст бункер. Неудачно только, что он вдвое больше меня. И убьет меня раньше, чем я успею хоть немного его достать.

Он держит дома питбультерьера. Это запрещено. Если полиция узнает, то пса отберут. А это наверняка его единственный друг. И ему наверняка не хочется его терять.

Получается, надо писать ему ультиматум. Шантаж вещь аморальная, но в условиях войны и чрезвычайного положения дозволено все.

Я откопал в газетнице несколько старых газет, вырезал нужные буквы и наклеил их на белый лист. Получилось так:

Я пишу «мы», а не «я». Пусть Питбуль-Терье думает, что со мной толпа народу, которая набросится на него, стоит ему только пикнуть.

Я всегда думал, что тех, кто пишет подметные письма, мучают угрызения совести. Но всю дорогу до бункера я шел в прекрасном настроении. Теперь все устроится и будет хорошо, такое у меня было чувство.

На парковке я увидел, что удлинитель не включен в розетку. Обрадовался, шмыгнул к бункеру. Замок висел на месте. Все говорило о том, что Питбуля-Терье внутри нет. Я осторожно прижался ухом к двери. Но не услышал ничего, кроме шума прибоя на море. Я засунул конверт с моим ультиматумом за замок, но сразу не ушел, постоял там немного, очень собою гордый.

Потом обернулся и очутился нос к носу с Питбулем-Терье. Взгляд чернее тучи, верхняя губа искривилась в мерзкой ухмылке.

— Почту мне принес? — спросил он.

Я замотал головой и быстро схватил конверт. Но Питбуль-Терье вцепился мне в плечо и швырнул меня на землю. Я грохнулся спиной на камень. И не успел охнуть, как эта туша подмяла меня под себя. Он здоровый, как кашалот, я чуть не задохнулся.

— Письмо отдал! — прорычал он, но я скомкал бумажку и сжал кулак.

Питбуль-Терье взял мою руку и сунул себе в пасть. Потом сжал челюсти, и я почувствовал, как хрустят костяшки и рвется кожа. А он как нечего делать отобрал у меня конверт.

Я потянулся было за ним, но этот Питбуль-Терье отпихнул мою руку. Я протянул другую. В конце концов он досадливо вздохнул, поморщился, взял обе мои руки, сцепил их вместе, завел мне за голову и прижал к земле. Зубами разодрал конверт и вытряс из него письмо. Стал по складам читать текст. То, что у меня вот-вот треснут все ребра, не вызывало сомнений.