Осторожно, Питбуль-Терье!

И на этом обсуждение закрылось. Бернт сказал, что сейчас будет рисование. Мы не возражали.

Вдруг Питбуль-Терье кашлянул у меня над ухом. Я оглянулся. Он показывал мне свой рисунок, подняв его над партой: коричневый пес с торчащими, как у Дракулы, острющими зубами, а с них капает кровь. Это его любимый питбуль, надо понимать.

Свой угол

В жизни с болезненно тревожной мамой есть свои плюсы и минусы. Например, я сам покупаю в дом все, что нам нужно. Это хорошо, потому что я могу прихватить бутылочку колы, пакет чипсов или какую-нибудь сладость даже в будни. Но мне же приходится все и таскать, что плохо.

На фоне других мам моя очень даже ничего. Ругается редко. В выходные денег мне на сладости не жалеет. Спать рано не загоняет, хотя я бы не отказался ложиться и еще позже.

Но большой недостаток мамы со страхами в том, что нельзя никого позвать к себе домой. Во-первых, она может напугаться. Во-вторых, друзья могут догадаться, что она со странностями. Поэтому я слежу за тем, чтобы друзей у меня было строго в меру.

Курт и Рогер, бывает, спрашивают, нельзя ли зайти ко мне, но я отговариваюсь тем, что мне не разрешают: мама болеет. У нее, кстати, на самом деле больничный, так что я не вру. Когда взрослые болеют и не ходят на работу, их начальники не имеют права выпытывать, что у них за болезнь, поэтому я склоняюсь к тому, что и Курту с Рогером не так уж обязательно знать, что с мамой такое.

Официально я в игрушки уже не играю. Какие игрушки, если я хожу в друзьях у Курта с Рогером. Они с этим детским садом завязали давным-давно. Играть — верх сопливости, говорит Курт. Я с ним как раз согласен. Просто нужно время, чтобы отвыкнуть. Поэтому я перетащил свое детское хозяйство в старый бункер у моря, он остался еще с войны. Я играю там, когда маме надо побыть одной. Или если мне надо того же. Потому что когда у мамы сильная депрессия и страхи, то находиться с ней под одной крышей — сущий ад. Чуть вздохнешь, она жалуется, какой от меня ужасный шум. Что-нибудь за домом скрипнет, она гонит меня на улицу посмотреть, не ломится ли к нам злоумышленник. Каждую минуту я должен проверять, заперта ли дверь на все замки. Если звонит телефон, она думает, что ее собираются арестовать, и пугается до ступора.

В такой ситуации иметь свой отдельный бункер очень кстати.

Бункер находится рядом с парковкой. Там на каждом месте розетка, чтобы желающие могли зимой греть автомобили. Я раздобыл удлинитель и этими розетками пользуюсь. На помойке я отыскал драное кресло и торшер. А мама дала напрокат старый обогреватель, потому что зимой в бункере холодно, как в склепе.

Мама единственная, кому известно о бункере. Курту с Рогером о нем знать нельзя. Во всяком случае, пока я не отучусь играть в игрушки.

Мама и бункер — это две мои самые страшные тайны.

Отметелить по высшему разряду

На большой перемене Курт с Рогером пошли покурить, они, бесспорно, заслужили это тяжким трудом на убойной контрольной по математике. Мы укрылись за велосипедным навесом. Я стоял на часах. Я же не курю. Ну, то есть пока не курю.

Обсуждался вопрос, как мы будем бить Питбуля-Терье.

— Если бить, так уж бить, — сказал Курт.

— Вломим так, что до старости помнить будет, — сказал Рогер.

— Тут главное качество, — сказал Курт. — Его надо отметелить по высшему разряду.

— Согласен, — кивнул Рогер.

Они с Куртом подумывают устроить праздник. Мне, видимо, достанется покупать сигареты и пиво. Поскольку я хожу в магазин за всем подряд, то Курт обычно пишет мне фальшивую записку — как будто от мамы — с просьбой продать сигарет как будто для нее. Продавщица не знает, что мама не курит, и все проходит хорошо. Так что теперь Курт собирается написать такую же записку про пиво.

— Он, конечно, здоровый, — говорит Курт. — Но если мы налетим на него вдвоем, то завалим, как нечего делать.

— Тем более, если я помогу, — говорю я.

Думаю, они меня не слышат. Поэтому, наверно, продолжают разрабатывать план, не принимая меня в расчет.

— Я б и один его отметелил, — говорит Курт и лупит рукой в воздух так, что с сигареты сыплется пепел, — если б только захотел. Но слишком много чести. Не хватало еще тратить лишние силы, чтоб бить этого засранца в одиночку. Щас.

Рогер забирает у него сигарету.

— Да он психбольной, — говорит Рогер, затягиваясь, — он тебя чуть не убил.

У Рогера изо рта ползет дым. Глаза у Курта округляются.

— Что ты там трындишь? — вдруг спрашивает Курт.

— У тебя морда была ужас какая красная, — говорит Рогер тонким голосом. Он уже понял, что ошибся и сказал лишнее.

— Это не потому, что мне было больно! — кричит Курт. Рогер опускает глаза.

— Я покраснел от гнева! Рогер кивает.

— Придумаешь тоже: больно, — фыркает Курт и отнимает у Рогера сигарету.

Курт выходит победителем из всех споров. За это я его и люблю.

Незваный гость

Домой из школы я иду с Рогером и Куртом. Но тут есть одна тонкость. Очень важно, чтобы они не узнали про мамины проблемы. Поэтому по тропинке от дороги до нашей двери я тащусь, едва переставляя ноги, так что Курт с Рогером успевают скрыться за поворотом раньше, чем я дохожу до порога.

Я стучу три раза. Мама отпирает замок и приоткрывает дверь. Цепочка натягивается, но мамы в щель не видно. Она прячется за дверью.

— Это я. Один, — говорю я.

Мама впускает меня.

От двери мама прямиком идет к себе и ложится. Свет горит, дверь заперта на цепочку. Обеда мама не приготовила. Это значит, что сегодня она очень тревожная.

Я варю вермишель, стараясь не производить никаких звуков. Тем не менее мама спрашивает, что это за шум.

— Это просто я, — говорю я.

— Дверь запер? — спрашивает мама испуганным голосом.

Естественно, я запер дверь.

— И цепочку накинул?

Я начинаю медленно раздражаться.

— Да!

Пока я обедаю, смотрю телевизор. Но без звука. Маму ужасно утомляют всякие звуки.

Вдруг что-то ударяет в окно. Я сжимаюсь, и тут же мама начинает плаксиво причитать:

— Что такое? Что стряслось?

Я отдергиваю занавеску — по стеклу стекает расплющенный снежок. Стайка малышни улепетывает со двора прочь. Но маму уже заклинило. Сколько я ни говорю, что это всего-навсего шалости соседских ребят, толку чуть. Мама дышит тяжело и часто. Мне приходится идти к ней, садиться и держать ее за руку.

— Я чувствую, что-то случится, — шепчет мама.

Она все сильнее стискивает мою руку, мне больно.

— Что будет? — спрашиваю я.

— Не знаю, — говорит она. — Беда.

Чувство, что обязательно случится что-нибудь ужасное, возникает у мамы довольно часто.

Мы сходимся на том, что лучше всего мне уйти в бункер.

На парковке я обнаруживаю, что удлинитель вставлен в розетку. Странно, я никогда не забываю его вынимать. Я достаю фонарик и спускаюсь к бункеру.

Дверь приоткрыта, хотя я хорошо помню, как закрывал ее вчера.

Я крадучись подхожу к двери, заглядываю в щелку.

И столбенею.

В бункере сидит Питбуль-Терье и играет, елки зелёные, в мои игрушки!

Бункер

Этот Питбуль-Терье по-настоящему опасный зверь. Курт слышал, что он избил взрослого мужика там, где они жили раньше. Поэтому им и пришлось переезжать сюда к нам.