Страница 133 из 153
Но самое поразительное — судьба Алексея Даниловича и Федора Алексеевича Басмановых. Князь Курбский сообщает, что младший Басманов избежал смерти, зарезав по повелению Иоанна собственного отца. В иной мир последовал и брат Федора Петр. По другим сведениям, старший Басманов подвергся высылке в отдаленный монастырь, а Федор окончил свои дни в тюрьме. Однако сын его и внук Алексея Даниловича Петр Федорович выжил. Царь Борис Годунов взял его к себе воеводой. В начале Великой Смуты он выступил во главе войска и разбил отряды шедшего на Москву Лжедмитрия. Князь Курбский ненавидел Алексея Басманова, считая его вдохновителем опричнины. Возможно, что это заставило автора одного из первых на Руси исторических трудов присоединиться к распускаемым в столице слухам. Курбский также обвинял Иоанна в предосудительных отношениях с сыном Алексея Даниловича. Мужеложство в Московии почиталось непростительным грехом.
Противно да и нет нужды описывать все зверства лета 1570 года. Не лучше ли напомнить слова Карамзина, который, завершая рассказ о том, что вытворяли на Поганой луже и в последующие дни, воскликнул:
— Таков был царь. Таковы были подданные!
Я просто слышу его трепещущий от гнева голос, когда он, подошедши к этому месту своей истории и откинувшись на спинку кресла, горестно произнес две емкие и короткие фразы, впитавшие в себя всю политическую и общественную сущность тогдашней России. И лишь потом, вновь взяв отброшенное перо, занес их на свои скрижали. Глубже Карамзина никто не раскрыл характер эпохи казней в лето 1570 года. Он объяснил ее с исчерпывающей полнотой. К этому объяснению вряд ли стоит что-либо прибавить. Главным виновником происшедшего был, конечно, сам царь. Его никто не в состоянии был остановить. Но без Малюты события на Поганой луже приняли бы иную окраску. Ни Басманов, ни Вяземский не сумели бы с такой быстротой и жестокостью воплотить в реальность желания Иоанна. Судопроизводство шеф опричнины вел ускоренным темпом. Разумеется, Малюта нашептывал всякие небылицы царю, пугая его неверностью первых опричных руководителей. Но одними интригами Басманова и Вяземского Малюте не свалить. Первый был умным и дельным воеводой, храбрым и преданным России воином, второй — личным другом царя и родственником казначея Никиты Фуникова. Устранение опричной верхушки отвечало тайным стремлениям царя. Режим к тому времени оформился окончательно, и Иоанну показалось, что сейчас он нуждается только в преданных исполнителях. Опричнина в том виде, в котором она существовала, в конце концов разочаровала царя. Ему нужен не давильный — горизонтальный — пресс, а разящее копье. После погромов и чисток свидетели и участники их должны уйти в небытие. Не все, правда. Малюта часто задумывался над тем, что ждет его в дальнейшем, и чем больше он задумывался о будущем, тем очевиднее становилась мысль, что, только опутав Иоанна прочными родственными связями, он сможет рассчитывать завершить дни свои в доме на Берсеневской набережной, хотя он знал, что и родная кровь не всегда защищала от государевой злобы и опалы, а то и изнурительной казни. Иногда Малюта с какой-то болезненной обидой ощущал неустойчивость положения у подножия трона, ловя косой острый и испытующий взгляд царя. Быть может, стоит пойти вместе с войском в Ливонию и там погибнуть, спасая семью от высылки из столицы? Захочет ли его отпустить Иоанн вместе с герцогом Магнусом? Странные чувства овладевали Малютой. Не проще ли пойти под шведские пули и тем избегнуть убийственной опалы и наверняка смерти от удавки в келье монастыря или на эшафоте? Жену и детей положившего живот за царя вряд ли он тронет. А у него дочери и сын. Мария вышла замуж за Бориса Годунова. Что ждет ее? Малюта остался один подле Иоанна из первой опричной когорты. Один! Между ними — никого! Ни надменного Басманова, ни ловкого Вяземского. Но именно теперь перед ним разверзлась бездна, и он увидел всю непрочность своего положения. Как-то Иоанн неслучайно заметил на пиру:
— Опричники разбаловались. Не пора ли их разогнать? Не издать ли указ, запрещающий под страхом наказания употреблять само слово «опричнина»?
— Пресветлый государь, — тогда ответил Малюта, — пора! Кто верен тебе, и в другом кафтане останется верен.
— Разлюбил я черный цвет, — задумчиво обронил царь.
Но между тем он ничего не менял в жизни Кремля. На Поганой луже он вместе с царевичем Иваном продолжал сводить счеты со строптивыми новгородцами. Стрелял из лука, бил копьем. Царевич от отца не отставал. Не отставал и в ином. Иоанн дочь Висковатова отдал на потеху царевичу, вернув из ссылки. Пригожая и образованная, она в усладу будет, а не обузой. С ней, чай, застольная беседа слаще постели.
— Бери! Не жалко! Тебе жениться давно надо.
После смерти царицы Марии Темрюковны и казни ее брата он приказал Малюте:
— Пусть поездят по городам да пошарят в московских теремах и сыщут мне добрую и приветливую супругу. Третий брак разрешен церковью. И в обиду новую царицу я не дам. Более враги мои ядом ее не изведут, как двух предыдущих.
Малюта распоряжение исполнил, но он давно уже предназначил повелителю в супруги Марфу Собакину, родом из Коломны. По другим источникам, отец Марфы был новгородским купцом, что, впрочем, сомнительно. Какие-то родственные узы связывали Малюту с Собакиным. За Марфу горой стояли и жена Прасковья, и дочь Мария.
— Свахами будете и свадьбу скоро сыграем! — пообещал домашним Малюта.
Если Марфа войдет в опочивальню царя, то жена и дочь Малюты станут ее наперсницами, во всякое время вхожими не только в кремлевские покои, но и в любимый Иоанном дворец в Александровской слободе. Марфа — раскрасавица, сбитая плотно, с пышной грудью, огромными голубыми глазами и алым ртом. Словом, вкусы царя были таинственным образом учтены самой природой девушки. Надоели Иоанну восточные худышки, гибкие как лоза, с черными, как непроглядная ночь, очами: сколько ни смотри в них — души не увидишь. Малюта не сомневался, что, расхваливая прелести Марфы, он без труда уломает Иоанна. Однако, чтобы не вызвать царского гнева, Малюта каждый раз докладывал подозрительному владыке о результатах поисков. Лучше, чем Марфа, не сыскать. Суета между тем поднялась изрядная. Слухи о существовании в дальних городах и поместьях необычайных красавиц проверялись и перепроверялись. Гонцы мчались в разные стороны и из разных сторон, с противоречащими друг другу указами и сообщениями, а Малютой приготовленная невеста спокойненько ждала назначенного часа под боком, в Коломне.
Мысли о том, что станется с семьей в случае опалы, не оставляли в покое Малюту. Он так часто соприкасался с бессмысленной смертью, что и к собственной гибели начал относиться без особенного страха.
Вообще, люди в ту пору тяжко жили, но зато легко умирали. Иные почитали за счастье умереть, сражаясь. Еще совсем недавно Малюта вместе с Иоанном и царевичем Иваном перебили десятки поляков и литовцев, взятых в плен в Изборске. Сначала их хотели обменять на икону из Виленского собора, но гетман Хоткевич медлил, и раздраженный царь решил перед казнями на Поганой луже покончить с неприятными ему чужеземцами, поступающими не по-христиански. Жестокость и безжалостность кары и своих заставит задуматься. Нечего им рассчитывать на милость! Ведь они с чужеземцами нередко заодно. Пусть узнают, что и их ждет.
Пленники содержались в трех тюремных башнях. Малюта предупредил Иоанна о возможной опасности при налете:
— Шляхтичи — народ завзятый. От них и удара ножом дождешься. Не рискуй драгоценной жизнью, пресветлый государь! Держись подалее от бойниц.
Чутье опытного охранника и на этот раз не подвело. Шли к башням на рысях, с дикими возгласами:
— Гойда! Гойда!
Царь любил мощный и протяжный клич. Степь, лунная ночь, разбойный топот копыт, в седле отважная стража. Клич вселял в него бодрость и уверенность. У первых ворот встретили, как потом выяснилось, купца, который, испугавшись опричной орды, кинулся прочь. Малюта догнал и снес по плечи голову саблей. Стали стучать в калитку: