Страница 82 из 108
Г. К. Рогинский ответил, что о фальсификации дел ему не было известно. Дела к нему поступали законченными, и он утверждал обвинительные заключения. О поступлении жалоб заключенных "на противозаконное ведение следствия" знало и руководство Прокуратуры СССР
Тогда Кандыбин зачитал выдержку из показаний Фриновского, где говорилось о том, что Рогинский был причастен к правотроцкистской организации. Подсудимый вполне резонно заметил на это, что показания Фриновского неконкретны. "Он не называет меня участником антисоветской организации, а только предполагает, что я якобы являлся участником этой организации".
Председательствующий огласил показания Ежова. Последний сказал на следствии: "Антисоветские связи с Рогинским я не устанавливал, да и это было в известной мере вопросом формальным, ибо фактически антисоветский контакт между нами существовал, так как Рогинский видел и знал всю нашу преступную практику и ее покрывал".
Григорий Константинович парировал и эти "разоблачения": "Откуда я мог знать о вражеской работе Ежова? За следствием наблюдала Главная военная прокуратура в лице Розовского, я никакого отношения к следствию не имел. Показания Ежова считаю вымышленными".
Кандыбин задал очередной вопрос: "Зубкин… показывает, что вами протоколы решений особого совещания подписывались без проверки материалов дела, за 30–40 минут подписывали 5–6 тысяч протоколов. Разве это не преступная практика в работе?" Рогинский ответил: "Протоколы решений особого совещания я никогда не подписывал, подписывал их сам Вышинский. Показания Зубкина в отношении меня не соответствуют действительности".
Тогда председательствующий решил воспользоваться "признательными" показаниями самого Рогинского. Выслушав их, Рогинский сказал: "Это же ложь. Человеческие силы имеют тоже предел. Я держался два года, не признавая себя виновным в антисоветских преступлениях, больше терпеть следственного режима я не мог. Следствием не добыто данных о том, кем я был завербован в антисоветскую организацию, где и когда. Это обстоятельство очень важно для доказательства моей вины".
Так и не добившись от Рогинского никакого признания, Кандыбин закрыл судебное следствие и предоставил подсудимому последнее слово. В нем Г. К. Рогинский сказал: "Граждане судьи, в антисоветских преступлениях я не повинен. Я прошу проанализировать мой жизненный путь. Я всегда и везде проводил правильную политику партии и Советского правительства, я вел борьбу с троцкистской оппозицией. В 1925–1927 годах я беспощадно громил "рабочую" оппозицию, проникнувшую в Верховный Суд Союза ССР. Будучи на Кавказе, я вел ожесточенную борьбу с кулачеством. В то время Андреев называл меня огнетушителем. Все последующие годы я по-большевистски вел борьбу с врагами партии и советского народа. Я повинен в том, в чем повинны все работники прокуратуры и суда, что просмотрели вражескую работу некоторых работников НКВД и что к следственным делам относились упрощенчески. Если суд вынесет мне обвинительный приговор, то это будет крупнейшей судебной ошибкой. Я неповинен. Жду только одного: чтобы мое дело объективно было доследовано".
Суд удалился на совещание, и вскоре был вынесен приговор: "Рогинского Григория Константиновича подвергнуть лишению свободы с отбыванием в исправительно-трудовых лагерях сроком на пятнадцать лет, с последующим поражением в политических правах на пять лет и с конфискацией всего лично ему принадлежащего имущества".
Г. К. Рогинский избежал смертного приговора, обычного в подобных делах. Начавшаяся ли война была тому причиной или что-то иное — сказать трудно. После освобождения Рогинский поселился в Красноярске. Умер он в возрасте шестидесяти четырех лет 17 декабря 1959 года. В ноябре 1992 года его посмертно реабилитировали.
Николай Михайлович Рычков (1897–1959)
"КРЕПКИЙ БОЛЬШЕВИК"
"Придирки" к Н. М. Рычкову начались сразу же после окончания Великой Отечественной войны. Вначале он получил выговор от Секретариата ЦК ВКП(б) за назначение людей на должности председателей военных трибуналов без предварительного согласования с ЦК партии.
Николай Михайлович Рычков родился 20 ноября 1897 года в поселке Белохолуницкого завода Слободского уезда Вятской губернии, в простой рабочей семье. Его отец Михаил Рычков, сын крепостного крестьянина, с тринадцатилетнего возраста познал тяжесть труда. Он работал в Вятской губернии, в Баку, в Омске и, наконец, освоив профессию литейщика, перебрался на Урал, где до самой смерти в мае 1917 года трудился на Надеждинском заводе в Кабаковске. Мать, вышедшая из семьи плотника, всю жизнь хлопотала по хозяйству. "Семья была большая, здоровье у отца слабое, и материальная нужда всегда была спутницей нашей жизни", — вспоминал позднее Рычков.
Николай рано приобщился к труду — надо было помогать отцу. С двенадцати лет он служил мальчиком на побегушках на том же заводе, затем пристрастился к токарному делу и, пробыв какое-то время в учениках, стал квалифицированным токарем по металлу. На Надеждинском заводе Николай Рычков работал до Февральской революции.
С юности Николай постоянно тянулся к знаниям, однако учиться ему почти не довелось. Когда семья проживала в Баку, он был принят в Пушкинское начальное училище и пробыл там два с половиной года. Но учеба закончилась очень скоро, так как отец, уволенный с работы за участие в забастовке, вынужден был перебраться на Урал. Там Николая в школу не приняли под предлогом отсутствия мест. На самом деле, как вспоминал Н. М. Рычков, требовалась "смазка", другими словами — взятка, но его отец свободными деньгами не располагал. Николай по мере сил и возможностей занимался самообразованием, много, но бессистемно читал, однако ни в какие учебные заведения так и не поступил.
Еще до Февральской революции Рычков близко познакомился с некоторыми революционерами, и те стали снабжать его нелегальной литературой. После свержения царя, в марте 1917 года, когда на Надеждинском заводе стали создаваться первые партийные группы, Н. М. Рычков вступил в члены РСДРП (б). Рекомендовали его в партию рабочие Василий Соболев и Семен Маков. Сразу же после Октябрьской революции девятнадцатилетний Николай Рычков поступил на службу в советские органы. Первое время был ответственным секретарем, а затем и заведующим отделом Надеждинского Совета рабочих и солдатских депутатов. В 1918 году уральские рабочие избрали его делегатом V Чрезвычайного съезда Советов. В июле 1918 года он стал красногвардейцем. Н. М. Рычкову довелось сражаться на Восточном фронте, на ялуторовском направлении. В октябре 1918 года он оставил военную службу и уехал на Урал, где до апреля 1919 года служил в Белохолуницкой и Слободской уездных чрезвычайных комиссиях. Затем способному молодому чекисту доверили более ответственный пост — секретаря и члена коллегии Вятской губчека. Через три месяца его перевели на ту же должность в Пермскую губернию. В апреле 1920 года решением ЦК партии Н. М. Рычков был откомандирован на работу в военно-судебные органы Красной армии. С мая 1920 по октябрь 1921 года он занимал должность заместителя председателя революционного трибунала войск ВОХР Восточно-Сибирского округа в Красноярске, а затем в течение года — ревтрибунала 5-й армии в Иркутске.
В мае 1922 года была учреждена советская прокуратура, а в августе-октябре стали формироваться военные прокуратуры округов и фронтов. Прокурорами назначались главным образом члены военных трибуналов и политработники. Первым прокурором Военной коллегии Верховного трибунала при ВЦИК (позднее он именовался уже Главным военным прокурором) стал Николай Иванович Татаринцев, тридцатилетний большевик, бывший во время Гражданской войны комбригом, а затем председателем военного трибунала 5-й армии.