Правила секса

Он по-прежнему нервно оглядывает большую столовую, вероятно, в поисках Джуди, которая, после того как сорвалась и все рассказала, уехала в Нью-Йорк с Франклином на празднование Хеллоуина в «Ареа». Он выглядит грустным, словно у него что-то на уме. И я не понимаю, почему до него не доходит, что я хочу, чтобы он оставил меня в покое, что мне на него наплевать. Неужели он до сих пор думает, что в самом деле мне нравится? Что он вообще мне когда-нибудь нравился?

– Мы должны поговорить, – говорит он.

– Но я повторяю – нам не о чем разговаривать, – улыбаюсь я и отхлебываю чая. – О чем ты хочешь поговорить?

– Что происходит? – спрашивает он.

– Послушай. Ты выебал Джуди. Вот что.

Он молчит.

– Было или нет? – спрашиваю я; как глупо, как скучно.

– Не помню, – произносит он через какое-то время.

– Не помнишь?

– Слушай, ну что ты делаешь, это, из мухи слона. Я понимаю, тебе больно и ты расстроена, но ты должна знать, что это ничего не значило. Хочешь, чтобы я согласился, что чувствую себя дерьмом, потому что это сделал?

– Нет, – говорю я, – не хочу.

– Отлично. Согласен. Я – дерьмо.

– Я чувствую, что меня унизили, – говорю я с намеком на сарказм, но он слишком туп, чтобы это уловить.

– Унизили? Почему же? – спрашивает он.

– Ты переспал с моей лучшей подругой, – говорю я, пытаясь сделать вид, что злюсь, сжимаю чашку, слегка проливаю, пытаясь изобразить хоть какое-то чувство.

В конце концов он произносит:

– Она тебе не лучшая подруга.

– Нет, лучшая, Шон.

– Ну, – говорит он, – я этого не знал.

– Это неважно, – громко говорю я.

– Что неважно? – спрашивает он.

– Ничего. – Я поднимаюсь.

Он хватает меня за запястье, когда я тянусь за журналом.

– Почему же ты спала со мной, если тебе было известно? – спрашивает он.

– Потому что мне было все равно, – говорю я.

– Я знаю, что тебе не все равно, Лорен, – говорит он.

– Ты жалок и запутался, – говорю я ему.

– Погоди минутку, – говорит он, – да кого вообще ебет, скольких я выебал? Или кого выебал? С каких, это самое, пор ебаться с кем-то еще означает, что я, это самое, тебе не верен?

Я раздумываю над его вопросом, пока он не отпускает мое запястье, и начинаю смеяться. Ищу глазами столик, чтобы пересесть. Может, пойти на занятия? Какой сегодня день?

– Ты прав, наверно, – говорю я, пытаясь организовать себе выход.

Прежде чем отхожу от него, по-прежнему гадая о Викторе (не думаю ни о чем особенном, просто смутные никчемные мысли), он спрашивает:

– Почему же ты меня не любишь, Лорен?

– Убирайся-ка ты отсюда, – говорю.

Шон

Что было дальше.

Мы с Норрисом в его красном «саабе» едем в город. Норрис устал, у него похмелье (перебор MDA, перебор секса со всевозможными первогодками). Он ведет слишком быстро, но я об этом помалкиваю; пялюсь себе в окно на серые облака, проплывающие над красными, зелеными и оранжевыми холмами, по радио орет «Monster Mash», возвращая меня в сегодняшнее утро.

– Лорен узнала про Джуди, – говорю я ему.

– Как? – спрашивает он, открывая окно. – Моей трубочки нет в бардачке?

Я смотрю.

– Нет. Ей Джуди рассказала.

– Манда, – говорит он. – Ты шутишь? Зачем?

– Можешь себе представить? Не знаю, – говорю я, тряся головой.

– Господи. Она бесится?

Мы проезжаем местную красотку, она продает нашивки и тыквы возле школы. Норрис притормаживает.

– Кто бесится?

– Кто бы то ни было, – отвечает Норрис – Могу поклясться, что моя трубочка была там. Взгляни еще раз.

– Да. Она бесится, – говорю – А ты бы не бесился, если б девушка, которую ты любишь, переспала с твоим лучшим другом?

– Точно. Мрачняк.

– Да. Я должен с ней поговорить.

– Конечно. Конечно, – говорит Норрис – Но она уехала в Нью-Йорк на выходные.

– Что? Кто? Лорен?

– Нет. Джуди.

Я не ее имел в виду, но мне все равно спокойнее:

– В самом деле?

– Да. У нее там парень.

– Потрясающе.

– Адвокат. Двадцать девять лет. Сентрал-Парк-Уэст. Зовут Джеб, – говорит Норрис.

– А что с Фрэнком? – спрашиваю я, затем: – Джеб?!

– Этот чувак знаком с Франклином, – говорит Норрис.

Может, с Лорен еще не все кончено, думаю я. Может, она вернется. Норрис припарковывает «сааб» позади банка на Мейн-стрит и ищет трубочку сам.

В аптеке. Пока Норрис берет по рецепту риталин, я просматриваю стенд с порножурналами, установленный рядом с секцией гигиены полости рта. Открываю «Хастлер», там все то же: эксклюзивные фотографии обнаженных принца Эндрю, Брук Шилдс, Майкла Джексона – все крупнозернистые, все черно-белые. В следующем номере обещают фотографии обнаженных Пэта Буна и Бой Джорджа. Нет уж. Ставлю обратно на полку рядом с октябрьским «Шиком». На центральном развороте женщина, наряженная ведьмой, накидка распахнута, мастурбирует метлой. Она посимпатичнее Лорен, но слишком порочная, и меня это не вставляет. Каким-то образом центральный разворот открепляется, выскальзывает на пол и раскрывается рядом с ногами бабульки с голубыми волосами, которая читает – не просматривает, не глядит, а читает, черт подери, наклейку на обратной стороне бутылочки лавориса. Она опускает глаза вниз, у нее отпадает челюсть, и она быстро перемещается к другому стеллажу. Я оставляю бумажку на полу и двигаю обратно к Норрису, который стоит на кассе со своим риталином, и говорю:

– Сваливаем отсюда.

Я вздыхаю и смотрю на полки с конфетами под кассовым аппаратом. Беру упаковку арахисовой пастилы в шоколаде, виновато кручу ее в пальцах и смутно припоминаю прошлую ночь. Из-за чего мы поругались? Был ли там эмоциональный накал? Повышенные тона? Или это просто презрение, предательство и недоверие? Я прошу Норриса купить мне пастилу и тюбик бутафорской крови. Норрис платит и спрашивает застенчивую кассиршу с лицом в шрамах от угрей, знает ли она, кто написал «Записки из подполья». Девчонка – такая простушка, что и за деньги не смог бы с ней переспать, ни за какие коврижки, – улыбается и говорит, что не знает и что он может посмотреть на стеллаже с бестселлерами-покетбуками, если ему так хочется.

Выходим из магазина, и Норрис фыркает с легким презрением:

– Городские такие простофили.

Идем в пластиночный. Норрис закидывается риталином. Я пялюсь на обложку новых Talking Heads. Разве не они где-то играли прошлой ночью во время нашего разговора? Настроение от этого не портится, только ощущения дурацкие. Кладу альбом обратно и решаю купить его для нее. Пытаюсь вспомнить, что она любит слушать, но мы никогда не разговаривали об этом. Просто так достаю старую пластинку Police, но Стинг слишком симпатичный, и я принимаюсь искать альбомы с группами без красавцев на обложке. Может, тогда и пастилы хватит, в общем, возвращаюсь к Норрису, который мне подмигивает, протягивая старый «мотауновский» сборник пухлой блондинке за прилавком. Пока она, в зеленой лыжной куртке и футболке с надписью «38-й калибр», пробивает ему товары, он спрашивает, знает ли она, кто написал «Записки из подполья». Презрительно хохотнув (Лорен смеется также), она произносит: «Достоевский», возвращает Норрису альбом и не дает сдачи, и мы возвращаемся обратно в кампус слегка озадаченные.

Сижу на паре. Что-то вроде «Кафка и Кундера: скрытые параллели». Пялюсь на девчонку – Дебору, кажется, которая сидит за столом напротив. Не могу ни на чем сосредоточиться и пришел на занятие только потому, что у меня закончилась трава. У нее нагеленные белокурые волосы, стильно обритые на затылке и по бокам, она по-прежнему в темных очках, кожаных штанах, полицейских ботинках на высоких каблуках, черной блузке, в тяжелой серебряной бижутерии (явно бунтовщица из Дариена, штат Коннектикут), она очень сильно напоминает мне о Лорен. Лорен за ланчем. Лорен в темных очках. Штаны Лорен, высоко засученные, открывают сексапильные золотистые щиколотки, на ней черно-голубой свитер с глубоким треугольным вырезом. Смотрю на ксерокопированное эссе передо мной, но читать не в силах. Невероятно хочется секса, потому что утром я так и не додрочил. Когда я этим занимался последний раз? Четыре дня назад. Я изображаю интерес и внимание, но слова, которые я читаю, не имеют смысла. Опять оглядываюсь на девчонку и начинаю воображать секс с ней и одновременно с Лорен, только она и Лорен обнаженные, друг на дружке, со стонами трутся пизденками. Приходится задвинуться глубже под парту – в моем вставшем члене, туго оттопыривающем джинсы, приятного мало. Почему меня заводит лесбиянство?