Страница 111 из 143
Судя по всему, вершители многих человеческих судеб были людьми богобоязненными – помещения канцелярии украшали иконами: в сенях хозяев и «клиентов» встречал лик святого Василия Великого; в «секретарской» висел «образ распятия Господня», в «подьяческой светлице» – икона «пресвятой Богородицы». На стене главной, «судейская светлицы» в три окна рядом с иконой Богородицы находилось зеркало; из предметов обстановки в документах называются большая «ценинная» (изразцовая) печь и столы «дубовый» и «каменный». В других помещениях располагались «конторки», «чюлан» и теплый «нужник». [651]
В этой обстановке трудился немногочисленный штат Тайной канцелярии. Никаких трудовых или дисциплинарных конфликтов в 1732 году не происходило. Судя по всему, Андрей Иванович был доволен своими подчиненными. Жалованье за последнюю «сентябрьскую» треть года отличившимся было выдано «с прибавкою» – копиисту Ивану Набокову к его окладу в 40 рублей добавили 15 рублей, а его коллеге Ивану Андрееву – 20 рублей к 30-рублевому окладу. Ведь подьячие сыскной службы, в отличие от чиновников других ведомств, «кормиться от дел» и челобитчиков не могли, поскольку в их конторе, «кроме секретных, других дел не имеетца».
За год их усилиями были завершены более сотни дел и оформлены 262 протокола – примерно по 22 в месяц; беловые экземпляры каждого документа на следующий после составления день подписывались самим Ушаковым и аккуратно переплетались в особую книгу по третям года; в таком виде они, к радости историков, отлично сохранились. В этих документах подводились итоги следствия по конкретным делам, фиксировались полученные указания и определялись дальнейшие направления «розыска». По делам проходили – в качестве доносчиков, подозреваемых или свидетелей – от трех-четырех до нескольких десятков человек.
В 1732 году в некоторых случаях при слушании дел и составлении протоколов вместе с Ушаковым присутствовали кабинет-министры – Гавриил Иванович Головкин, Андрей Иванович Остерман и князь Алексей Михайлович Черкасский. В журнале самого Кабинета эти заседания отмечались одной-двумя фразами, а подробно фиксировались в протоколах Тайной канцелярии. Так, в сентябре 1732 года министры втроем слушали доклад по делу «ростриги Осипа», а 14 декабря вновь вернулись к нему: читали «тетради» преступника и слушали экстракты о проходивших по данному «розыску» Степане Колобове – вагенмейстере двора царской сестры, герцогини Екатерины Иоанновны, дворовом человеке бывшего кабинет-секретаря Алексея Макарова Федоре Денисове, московских посадских Алексее Кузнецове и Иване Лонцове (последних приговорили выпороть плетьми). Господа министры, лично ознакомившись с бумагами, изъятыми у привлеченного по делу юного ученика Спасского училища Миши Красильникова, усмотрели, что в них «нет важности», и постановили оставить их владельца без наказания. [652]17 октября кабинет-министры с Ушаковым разбирали дело о «пашквильных письмах» «омелницкого жителя» Кондратия Телиленского, подавшего донос на самого гетмана Украины Даниила Апостола, и в тот же день рассматривали вопрос о побегах украинских крестьян в Запорожье и самовольном посещении Сечи казацкими атаманами Григорием Великово и Дмитрием Шарпенко. (После перехода запорожцев на сторону Мазепы Сечь была разорена, а беглые казаки нашли пристанище в турецких владениях. До получения ими в 1734 году от императрицы позволения вернуться общение с изгнанниками могло расцениваться как государственное преступление.) Следом шел вопрос о миргородском казаке Семене Тимофееве, «вымыслившем» ложный донос на писаря Игната Канеевского, и о братьях Мировичах (о них пойдет речь ниже). 26 октября Черкасский, Остерман и Ушаков вынесли решение по делу Телиленского: доносчик был признан злостным «пашквилантом» и заслужил кнут, рваные ноздри и ссылку в Сибирь. [653]По окончании слушаний их участники оставляли на протоколах свои подписи.
Перечисленные в бумагах лица в период следствия находились под надзором киевского генерал-губернатора генерал-аншефа И. фон Вейсбаха. Однако Украина в то время еще воспринималась отчасти как заграница, потому подобного рода «политические» дела рассматривались с участием высших должностных лиц империи.
Доставленные же в Петербург арестанты и их охрана размещались в различных «казаматах» и «казармах» Петропавловской крепости. Книга колодников дает представление о невольных «гостях» сыскного ведомства. В 1732 году в распоряжение Тайной канцелярии поступили 277 человек (колодники Московской конторы Тайной канцелярии учитывались отдельно) – это наименьшее количество заключенных за время существования политического сыска в аннинское царствование (но нужно учесть при этом переезд учреждения). Однако их число по годам разнилось незначительно, а среднегодовые показатели за девять лет (с 1732 по 1740 год включительно) составили 349 человек. По иронии судьбы в XVIII веке так же, как потом в ХХ столетии, пик активности пришелся на 37-й год – тогда в Тайную канцелярию попали 580 человек. [654]
Заключенных регистрировали помесячно: в книге отмечались дата прибытия и место, откуда был прислан подследственный; указывались его социальное положение, профессия и ведомственная принадлежность; заносились записи о приговорах и отсылке из Тайной канцелярии.
В 1732 году туда по собственной инициативе пришли «ходоки» Тимофей Стойков и Иван Иевлев; оба надолго не задержались – были «свобождены без наказания». Так же «явились собой» честные доносители – солдаты Ладожского полка Ефрем Башмаков, Степан Зуев и Авдей Нехаев [655](это случалось редко – обычно служивые докладывали о преступлениях непосредственному начальству).
Таких заявителей было немного. Большую часть «клиентов» поставляли Адмиралтейство, Канцелярия от строений, Главная дворцовая канцелярия, Придворная контора, Ямская контора, Канцелярия главной артиллерии и фортификации, Сибирский приказ, только что созданный Сухопутный шляхетский кадетский корпус, Кабинет министров и столичные власти – полицейская и гарнизонная канцелярии и петербургская ратуша. Других присылали командиры непосредственно из армии и ближайшие к столице местные власти – провинциальные канцелярии Петербургской, Архангельской и Новгородской губерний.
Крестьяне, составлявшие подавляющую часть населения страны, были в Тайной канцелярии относительно редкими гостями, попадавшими туда чаще всего вследствие доноса тех своих соседей, кто имел возможность и желание доехать для доклада до канцелярии провинциального воеводы. Согласно «Книге о поступивших колодниках» 1732 года, среди подследственных и свидетелей большую часть составляли военные – в основном унтер-офицеры и солдаты (71 человек – 25,6 процента); затем мелкие чиновники – канцеляристы, копиисты, подьячие, писари, стряпчие (43 человека – 15,5 процента), далее духовенство, преимущественно низшее: священники, дьяконы и монахи (28 человек – 10,1 процента); крестьян же всего 12 человек (4,3 процента) – даже меньше, чем дворян (16 человек – 5,7 процента). [656]Среди пестрой прочей публики явно преобладают жители городов – «купецкие и торговые люди», различные «служители», приказчики, мастеровые.
Эти сделанные нами подсчеты в основном соответствуют выводам современных исследователей о социальном составе подследственных на протяжении царствования Анны Иоанновны. [657]Однако вряд ли преобладание среди колодников военных объясняется тем, что «наиболее серьезную опасность в плане политической стабильности для правящей верхушки представляли нижние армейские чины», и власть опасалась «политического брожения в полках, расквартированных в Петербурге и прилегающих к нему губерниях». [658]Едва ли можно считать солдат и унтер-офицеров в XVIII столетии потенциальными революционерами или хотя бы недовольными политическими порядками в стране. Скорее, наоборот: армия и государственная служба давали представителям «подлых» сословий шанс выйти в люди. Новобранцу внушали, что теперь «он уже не крестьянин, а солдат, который именем и чином своим от всех его прежних званий преимуществен, отличается от них неоспоримо честью и славою».
651
См.: РГАДА. Ф. 7. Оп. 1. № 273. Л. 5 об.-9.
652
См.: Там же. № 266. Ч. 3. Л. 49, 121–126 об.; Сб. РИО. Т. 104. С. 363–365, 372–376, 443–444, 451–452.
653
См.: РГАДА. Ф. 7. Оп. 1. № 269. Ч. 1. Л. 52–53; № 266. Ч. 3. Л. 52–58 об.
654
См.: Переладов К. Г.Секретные политические узники в имперской России XVIII столетия. С. 109.
655
См.: РГАДА. Ф. 7. Оп. 1. № 272. Ч. 1. Л. 2, 5.
656
Подсчитано нами по: Там же. Л. 1-39.
657
См.: Курукин И. В.Поэзия и проза Тайной канцелярии // ВИ. 2001. № 2. С. 123–133. Ср.: Переладов К. Г.Секретные политические узники в имперской России XVIII столетия. С. 112. Отличия состоят в том, что некоторые лица, указанные данным автором как «крестьяне», фактически являлись горожанами. Точно же определить положение людей многих «городских» профессий, в том числе «служителей», затруднительно – они могли быть вольными или крепостными, посадскими или крестьянами.
658
Переладов К. Г.Секретные политические узники в имперской России XVIII столетия. С. 111.