Страница 66 из 107
Под прикрытием «Альфы», дымовых шашек собровцы отходили, несли на себе раненых. Выбрались из села, из фляжек водки глотнули — успокоиться, согреться.
Генерал-майор Карташов сидел с собровцами в окопах. Он спросил у Филиппова:
— Ну чего, Эдуард?
— Поддали нам, — покрутил головой капитан. — Но ничего, могло быть и хуже, — улыбнулся. — Сейчас соберемся, мы им устроим!
— Молодец, молодец, — похлопал его по плечу Карташов.
Но снова наступать не пришлось. Собровцев вывели в село Советское.
Голова у Эдуарда так и гудела. Он тронул шею, а там кровь, и за воротником тоже липко, но он не придал этому значения, не до того было.
Только когда уже отошли за три километра от Первомайского в Советское, Эдуард снял шлем и увидел, что он пробит сзади. Филиппов нащупал у себя на затылке вонзившийся в кость осколок.
Снова удивленно посмотрел на шлем. Если бы его не было…
Мать рассказывала Эдуарду, что он родился в «рубашке». В тот день, когда мина взорвалась и осколки разлетелись в разные стороны, не иначе как «рубашка» помогла.
Доктор велел потерпеть. Пять минут боли — и осколок лежал у Эдуарда на ладони: маленький, изогнутый кусочек темного металла.
В госпитале потом удивлялись, как инфекцию в полевых условиях не занесли.
Эдуард об этом не задумывался. Надо было позаботиться о раненых, убитых и ехать домой.
А собровцы все еще посмеивались над Русланом. Раздобыли пластырь, приклеили им рукав к куртке и вручили ему:
— Носи, Руслан, новую куртку…
Уже в Москве Эдуард почувствовал себя хуже. Контузия оказалась серьезнее, чем он думал. Было тяжело говорить. Пришлось ложиться в госпиталь, где его продержали полтора месяца.
За штурм Первомайского Филиппова наградили медалью ордена «За заслуги перед Отечеством» II степени.
Когда Эдуард лежал в госпитале, он узнал, что у погибшего Крестьянинова в кабинете стоял дипломат. Его открыли, а там деньги и записка — «На мои похороны». То ли предчувствовал что-то Андрей, то ли всегда так делал, уезжая в командировки. Жена и двое детей остались…
Воспоминания, такие же яркие, как занявшиеся дрова в буржуйке.
Теперь уж точно до рассвета не заснешь. Эдуард прилег на кровать. Георгий спал и даже не проснулся, когда Филиппов колол дрова.
Починенная буржуйка грела лучше прежнего, а пустое место, где раньше спал начальник медсанчасти, напоминало о неудачном соседстве.
Калашникова забавляла эта история, а Филиппов то ли в шутку, то ли всерьез кипятился.
У Эдуарда были отличные австрийские армейские ботинки, которые прослужили ему уже в нескольких командировках. Он ими, конечно, дорожил, близко к буржуйке не ставил, чтобы кожа не испортилась. Обувь на войне — важное дело. А как-то вечером доктор пришел и водрузил свои ботинки поближе к теплу, а ботинки Эдуарда задвинул за буржуйку. Утром надевать Филиппову было нечего, одни подошвы.
— Мало того что он храпит! Этот Пилюлькин еще сжег мои ботинки! — возмущался Эдуард.
Георгий давился от смеха.
Не прошло и нескольких дней — новый сюрприз от доктора.
Ночью Эдуард, как обычно, проверил посты и взялся топить буржуйку. Свет не зажигал. Бутылка с соляркой стола на своем месте. Эдуард накидал дров и привычно плеснул из бутыли на тлеющие в печке угли. Прозвучал взрыв, трубу от буржуйки снесло вбок, Эдуарду опалило брови и волосы на голове.
Калашников и доктор повскакивали. Наверное, решили, что нападение.
Вид у обгоревшего Филиппова был демонический. Вместо солярки в бутылке оказался бензин.
— Кто это сделал? — загробным голосом поинтересовался Эдуард.
— Ну, я, — робко признался доктор. — Вижу, ты каждый раз мучаешься, долго разжигаешь.
— Хотел как лучше, получилось как всегда, — смеялся Георгий.
Доктор сам перебрался в другую палатку.
Еще одной «диверсии» Филиппов мог не перенести, а учитывая спортивную подготовку Эдуарда, будущее доктора смотрелось мрачно. Опаленные волосы пришлось сбрить. Теперь мерзла голова.
Скоро уже домой. Накопилась усталость. В Шелковском районе собровцы охраняли комендатуру. Здесь же по району проходили железная дорога и шоссе из Дагестана, по которым завозились продукты питания. Боевики старательно и настойчиво минировали дороги. Собровцы устраивали ночные засады на минеров. Кроме того, уничтожали мини-заводы. Вначале заводы просто подрывали днем, не выявляя владельца. Но ночью появлялись хозяева и обстреливали собровцев. Тогда стали сперва вычислять владельцев, а ночью выходили и уничтожали. Шевеление в районе начиналось преимущественно ночью. Собровцы ставили «растяжки» против подпольных нефтедобытчиков, а уже утром «растяжек» не находили. Местные взрослые и даже дети умели их снимать.
Эдуард думал о своей учебе. Уже находясь на службе, он закончил экономический вечерний факультет Тимирязевской академии и теперь учился в Академии Управления МВД. Контрольные, учебники, экзамены. Высшая математика, законодательство, английский, тонкости оперативной работы. Тяжело, но учиться хочется. У многих офицеров СОБРа не по одному, по два диплома. Сессия весной.
И, как всегда, воспоминание о весне возвращало его к другой весне, девяносто седьмого года. Ранним утром Филиппов был в Коптеве. На крыше шестнадцатиэтажного дома. С тремя собровцами на альпинистском снаряжении спускались до четырнадцатого этажа. Там, в квартире за бронированной дверью, находились двое серийных убийц. Два киллера, работавшие по заказу. К ним иначе, как через балкон, нельзя было подобраться.
Город внизу еще спал. Предсолнечная золотистая дымка рассеивалась от горизонта. Ночью прошел дождь, и листьев на деревьях словно стало больше. Черная влажная крыша, пустая пивная бутылка у стены вентиляционной вытяжки.
Двумя этажами ниже преступники, наверное, тоже спят.
Эдуард проверял альпинистское снаряжение. Все должно быть выверено. Чуть замешкаешься, и убийцам хватит времени выстрелить на шум, в темные фигуры на фоне светлого окна.
Через несколько минут звонко в тихом дворе разбилось оконное стекло. Осколками Эдуард порезал руки.
Собровцы ворвались в комнату, повалили одного преступника на пол, другого скрутили прямо на кровати. Под подушкой обнаружили заряженный пистолет, а в квартире целый оружейный арсенал.
Филиппов вышел из подъезда. Двор, казавшийся с крыши безлюдным, оживили школьники, дворничиха, сметавшая осколки стекла с тротуара, автомобилист, который сигналил, запертый машиной собровцев.
Многие из этих людей жили в шестнадцатиэтажке, в одном подъезде с убийцами. Эдуард посмотрел вокруг. Они даже не подозревали ничего, лишь удивленно оглядывались на людей в камуфляже и с оружием.
И только в девяносто девятом, спустя два года с того утра, с того рискованного захвата, Эдуард получил медаль «За отвагу»…
В Москве после чеченской командировки ждала такая же обыденная работа. По пять-шесть выездов в день. Освобождение заложников, захват бандитов.
А в Москве Эдуард не часто возвращается в свою пустую однокомнатную квартиру. Родители живут в Серебряных Прудах, и он редко их видит.
Однажды командировка затянулась на четыре месяца, и в квартире Эдуарда отключили свет, телефон и воду за неуплату. В ДЭЗе он начал объяснять, что, во-первых, его физически не было в Москве, а во-вторых, есть указ о льготах для участников боевых действий.
Ничем не прошибешь этих железобетонных дэзовских теток. Уж на что Эдуард человек спокойный, но тут пришлось повысить голос.
На следующий день все подключили. В этой квартире все равно редко удается бывать. Чаще Эдуард ночует в казарме, в СОБРе.
Были жена и дочка, но терпения у них не хватило. Тяжело жене провожать мужа на войну и каждый день, каждый час изводиться от ожидания. Не нашлось пока для него такой, которая сможет выполнять эту трудную работу — ждать.
Эдуард отдыхал на своей койке в казарме. За окном подмосковные зимние сумерки.
15 января — пять лет со дня гибели подполковника Сысоева. У Валерия были жена и сын. Сын тоже служил в подмосковном СОБРе, как и отец. Окончил школу милиции. Но мама очень переживала. После гибели мужа, провожать в командировки сына… Собровцы помогли младшему Сысоеву перейти во вневедомственную охрану.