Страница 99 из 125
В Париже говорили, что сие посещение ускорило отъезд Бонапарта, который видел, что не должно терять времени. Между тем предречение красного человека исполнялось во всей точности, и с того времени все знавшие сию историю увидели, что красный сдержал последнее свое слово гораздо исправнее, нежели контракт.
Другой анекдот наделал не менее шуму в Париже. Один францисканский монах, известный в околотке своею благодетельностью, говорил всем в начале марта 1814 года, что Наполеон будет низринут с трона между 23 и 30 числами марта (н. ст.). Министр полиции (в ведении которого находились, по-видимому, такие прорицатели) приказал позвать его к себе и грозил, что посадит его в тюрьму. «Извольте, — отвечал старец, — я умру 16 марта, и потому мне все равно, где проведу остальные дни моей жизни». Министр, услышав сей ответ, назвал его сумасшедшим и отпустил. 17 числа вспомнил он о нем и из любопытства послал проведать, что он делает: он лежал в гробу. Второе его предсказание исполнилось взятием Парижа.
Должно заметить, что, по свидетельству многих людей, сказки сии сочинены не после происшествий, но первая из них за несколько месяцев, а последняя за несколько дней до взятия Парижа носилась в парижской публике {6}.
Странное предсказание
(Из записок Людовика XVIII)
Замешательство в государственных доходах не уменьшалось. Отставка Неккера не только не поправила ничего, но даже причинила значительный ущерб казне. Государственный кредит и доверенность публики, которую умел заслужить отставной министр, исчезли невозвратно. Его преемник не находил никакого средства поправить зло, беспрестанно увеличивающееся. Впрочем, несбыточные мечты еще обольщали многих; оттого наше разочарование было тем ужаснее. Но я, к несчастию, не был ослеплен сими мечтами.
Королева была близка к разрешению. Сие обстоятельство должно было причинить новые издержки особливо в случае рождения дофина. Мария Антуанетта почувствовала первые припадки родов 22 октября 1781 года в девять часов утра. Вся королевская фамилия тотчас была извещена о том. Я отправился из своего жилища с твердым намерением скрыть в себе чувствования, которые возникнут в моем сердце при рождении младенца, какого бы ни был он пола. Впрочем, несмотря на то, в Версале и в Париже распустили слух, будто лицо мое изменилось, когда возвестили о рождении дофина.
Принц Конде не присутствовал при рождении сына Людовика XVI. Его не было дома. Он приехал спустя несколько времени. Мария Антуанетта разрешилась в час и двадцать три минуты пополудни.
Новорожденного отдали в руки г. Миромениля, хранителя Государственной печати, для удостоверения в поле. Все молчали, притаив дыхание, ожидая, что он скажет. Беспокойство короля и королевы достигло высочайшей степени; мое сердце билось стремительно; граф д'Артуа также был очень растроган. Мы ожидали решения вопроса, который должен был иметь великое влияние на судьбу нашу. Вдруг лицо Миромениля прояснилось. Он бросил торжественный взгляд на короля, наблюдавшего малейшие его движения. Чело Людовика XVI также озарилось радостию; я отгадал причину ея. Я принял вид, приличный обстоятельствам. Граф д'Артуа, которому я сообщил свою догадку, невольно вздрогнул.
Одна королева находилась в мучительной неизвестности. Король шепотом просил совета у акушера, который отвечал ему с привычною грубостию:
— Ваше Величество! От радости не умирают!
Сии слова ободрили Людовика XVI; он приблизился к королеве и сказал:
— Ваше Величество, вы исполнили наши желания и желания Франции. Вы дали жизнь дофину.
Гермонт был прав: от радости точно не умирают. Мария Антуанетта, узнав о сем благополучии, забыла свои страдания, приказала принести сына и сквозь слезы, струившиеся по лицу ея, облобызала его несколько раз с любовью и гордостию.
Король был упоен радостию. Он ходил по залам, говорил со всеми и хотел перелить свое восхищение в сердце каждого.
— Надеюсь, — сказал он, оборотясь к нам, — что и вы, как братья и принцы, радуетесь счастливому умножению нашей фамилии.
Блаженство, которым наслаждался король, сообщилось мне: я от чистого сердца отвечал, что разделяю радость Его Величества. Слезы, брызнувшие из глаз моих, подтвердили сие.
Граф д' Артуа обнаружил также свое участие. Тогда король, пожимая наши руки, сказал с трогательным добродушием:
— Будьте уверены, что я буду признателен за такое бескорыстие.
Дофина крестили в тот же день. Я был его восприемником. Ему дали имя: Людовик-Иосиф-Ксаверий-Франциск.
Королева, отдавая сына своего принцессе Гемене, сказала:
— Мне не нужно напоминать вам о попечительности, какой требует сей драгоценный залог, на который обращено внимание всего королевства. Он находится в самых лучших руках: я могу облегчить заботы ваши, разделив с вами попечение о воспитании моей дочери.
Сии слова не очень понравились г-же Гемене. Она догадалась, что Мария Антуанетта под сим предлогом намеревалась поручить кому-нибудь другому воспитание принцессы. В самом деле, королева знала, что сия гувернантка совершенно неспособна к исполнению своих высоких обязанностей. Г-жа Гемене, легкомысленная, ветреная, непросвещенная, не заслуживала сама по себе никакого уважения и была обязана им только своей фамилии и должности, ею занимаемой.
Она не имела ни одного из тех качеств, которые украшали графиню Марсан, и должна была, по собственной опрометчивости и неосмотрительности, потерять все.
В тот же вечер я нашел на ночном своем столике письмо, весьма тщательно завернутое в два куверта, с такою надписью: «Его Высочеству по секрету!»
Я старался разведать, как оно доставлено; но ни один из моих прислужников не знал того. Я дал знак Аваре, стоявшему близ меня, разорвать первый куверт; на втором была та же самая надпись. Любопытство мое увеличилось; я сам пожелал вскрыть остальное. Какое-то тайное предчувствие заставило меня повернуться на постели, дабы никто не мог видеть содержания записки. Раскрыв, я увидел лист черной бумаги, исписанный белыми чернилами… Неизъяснимое чувство овладело мною. Но я обуздал себя и, вложив листок в обертку, отпустил прислужников.
Оставшись один и горя нетерпением, я открыл таинственное письмо и при свете лампы прочитал следующее:
«Утешься! Я рассматривал гороскоп новорожденного; он не похитит у тебя короны; он умрет, как скоро отец его перестанет царствовать. Другой, а не ты, наследует Людовику XVI; но и ты некогда будешь королем Франции. Горе тому, кто вступит на престол после тебя!.. Радуйся, что ты не имеешь детей! Величайшие бедствия угрожают жизни сыновей твоих. Фамилия твоя должна выпить до дна весь фиал горестей, приготовленный ей судьбою.
Прости! Трепещи за жизнь свою, ежели вздумаешь делать обо мне розыски!.. Имя мое: Смерть!!!»
Приведенный в замешательство, даже в ужас, чтением письма сего, я уже не думал о сне и начал размышлять, как поступить в сем случае. Предать ли забвению, открыть ли г-ну Морепа или начальнику полиции? Угрозы, помещенные в записке, не страшили меня; я знал, что оне не разразятся надо мною. Несмотря на все усилия, сии зловещие предсказания, сделанные столь дерзко, смущали меня. Я боялся также, чтобы сие таинственное извещение не было сетью, которую бросили враги мои, дабы привести меня в затруднительное положение. Утомясь и не могши заснуть, я встал потихоньку и списал копию с рокового письма, дабы сохранить ее, в случае, когда представлю подлинник. По краткости письма, я скоро кончил переписку.
Но, устремив взоры мои на белые буквы, я приметил в них движение, подобное кипению. Я обратил на сие происшествие все мое внимание: движение увеличилось, и буквы исчезли. Я видел в сем явлении химическое действие состава, который, после известного времени, должен был поглотить таинственные буквы. С любопытством наблюдал я сей опыт; буквы сначала побледнели, потом пожелтели, наконец постепенно исчезли, не оставя на бумаге ничего, кроме пятен. Благоразумная предосторожность виновника сего поступка причинила мне смертельную досаду; я не мог ничем изобличить его, следы преступления исчезли. Но действие сим еще не кончилось: в следующее утро оказалось, что бумага была продырена в нескольких местах и почти совершенно истлела. Сие служило доказательством, что она была напитана едким составом, который восприял свое действие спустя несколько времени.