Страница 19 из 125
«Что это ты, брат?!» — «Виноват!» — «Да умилосердись! Как это мог ты отважиться? Ведь деньги-то мои». — «Виноват!» — «Да как тебе это пособило?» — «Что делать! Случилось нечаянно». — «Да как же? Разве ты позабыл, что деньги-то не твои, а мои?» — «Нет, позабыть — не позабыл, а понадеялся на ваше счастие и проиграл!» — «Как это?» — «Случилось мне играть по глупой привычке и вздумалось поставить карту на вашего графского сиятельства, она мне и выиграла; я, понадеявшись на то и что вы во всем счастливы, поставил еще и, к несчастию, убили, я и проигрался!» — «Ха, ха, ха! Вот еще диковинка! Нет, нет, брат! Вперед на мое счастие не играй и не надейся — я несчастлив. Слышишь?! Пошел!» {10}
* * *
— Ах, братец, да если б тебе сказали: брось пятьдесят рублей в реку! Бросил ли бы ты?
— Нет, разумеется. Да не об этом дело. Мне хочется, чтоб ты поставил. Ну дай что-нибудь… хоть двадцать пять… я за тебя промечу на твое счастье.
Дмитрий Иванович с усмешкой подал Зрелову 25 рублей {11}.
* * *
…старинный зеленого сафьяна с шитьем из шелка бумажник принадлежал в свое время А С. Пушкину… В мае 1836 года Пушкин гостил у нас в Москве, у церкви Старого Пимена. Мой муж всякий день почти играл в карты в английском клубе и играл крайне несчастливо. Перед отъездом в Петербург Пушкин предложил однажды Павлу Войновичу этот бумажник, говоря: «Попробуй сыграть с ним, на мое счастье». И как раз Павел Войнович выиграл в этот вечер тысяч пять. Пушкин сказал тогда: «Пускай этот бумажник будет всегда счастьем для тебя» {12}.
* * *
Некрасов в это время начал чувствовать боль в горле и страшно хандрил. Мне иногда удавалось упросить его не ехать в клуб обедать, потому что он там засиживался за картами и возвращался домой поздно ночью. Но являлся Тургенев и уговаривал его ехать в клуб именно для того, чтоб сесть играть в карты.
— При твоем счастье и уменье играть в карты, — говорил он, — я бы каждый вечер играл. Ведь на полу не найдешь двухсот рублей. Вот тебе на счастье двугривенный, поезжай!.. Да и мрачное расположение духа у тебя пройдет. Одевайся и едем вместе! {13}
* * *
Это было на одном из воскресных раутов, в 1827 году, у Александра Семеновича Шишкова, правильнее, у его супруги. Играли на нескольких столиках. Князь Борис Юсупов играл вдвоем в так называемые палкиили тентере, по дорогой цене, и много проигрывал. Партнер его был одна из тех темных личностей, которые неизвестно как успевают втереться в светские салоны. У Шишкова собиралось человека три или четыре таких господ, и они бессовестно обыгрывали старика; он, несмотря на предостережения жены и других, продолжал играть с ними, страстно любя игру в вист.
Бобр (Бобр-Пиотровицкий. — Е. Л.) в этот вечер не играл, но подходил к столикам. Когда он подошел к Юсупову, последний, жалуясь на свою дурную вену,попросил присесть к нему на счастье. Тут, после двух-трех сдач, Бобр заметил проделку мошенника-партнера {14}.
* * *
Г-жа Молчалина( на ухо Фамусову, подавая ему распечатанные карты)
Вы мне позвольте, — я на счастье
Подсяду к вам?..
Фамусов( целуя у нее руку)
При вас, другого счастья мне
Не надобно!
( Чацкому, предлагая ему карты)
Ты хочешь?
Чацкий( отказываясь)
К картам страсти
Еще не чувствую! — Увольте от напасти! {15}
* * *
Существовало поверье: дом, в котором живет палач, приносит удачу в карточной игре. Петербургские шулера облюбовали два притона в доходных домах на углу Тюремного переулка и Офицерской улицы. Там было все: и красивые женщины, и дорогие вина, и блестящая обстановка. Но главное достоинство, по мнению картежников, заключалось в том, что из окон притонов был виден Литовский замок — тюрьма, в которой жил палач {16}.
* * *
Как только началась игра, к Николаю Дмитриевичу пришла большая коронка, и он сыграл, и даже не пять, как назначил, а маленький шлем…
— Ну и везет вам сегодня, — мрачно сказал брат Евпраксии Васильевны, сильнее всего боявшийся слишком большого счастья, за которым идет такое же большое горе. Евпраксии Васильевне было приятно, что наконец-то к Николаю Дмитриевичу пришли хорошие карты, и она на слова брата три раза сплюнула в сторону, чтобы предупредить несчастье {17}.
* * *
В этой неопрятной комнате, в этой удушливой атмосфере, где-нибудь в уголку, сидела печальная моя мать и часто принуждена была вынимать серьги из ушей или снимать кольцо с руки, потому что отцу ничего больше не оставалось проигрывать. В этой же комнате часто должна была и я присутствовать, чтобы приносить счастье отцу и отведывать из его бокала, покаместь бывало не усну стоя и пока матушка не уложит меня на диван {18}.
* * *
В широкие арки комнат, выходящих в зал, видны были приготовленные там карточные столы, а в одной из них, в «зелененькой», уж играли мужчины в карты. Я увидала там нашего городничего Силича, и он послал мне несколько воздушных поцелуев…
Считаясь с маменькой в каком-то дальнем родстве, он требовал меня всегда из детской, когда приезжал к нам, возил мне конфеты, брал у меня для игры руку на счастье, говорил мне «ты» и совсем со мной не церемонился {19}.
* * *
Что бы тебе сказать о Москве? В Английском клубе была история. Привезли какого-то гостя, полковника князя Козловского, который сел возле игравшего в пикет князя П. И. Долгорукова — dit l' enfant prodigue [13], —и которого в глаза не знает. Долгоруков проигрывает, по старому суеверию, приписывает усачу свое несчастие. Этому понадобилось встать. Блудный сын тотчас кричит: «Человек, поставь мне стол с бутербродом!» Приносят стол. Является князь-усач и говорит: «Возьми стол прочь!» Князь-игрок жалуется старшине гр. Маркову, который, в силу данной ему Богом или народом власти, велит стол подставить возле требовавшего бутерброды, объявя гостю-усачу, что это сходственно с правилами Английского клуба. Стол ставят, где должно. Козловский отходит в другую комнату; только что он шагов на восемь удалился от стола, Долгоруков кричит: «Ну, выкурил я этого молодца; человек, возьми бутерброд и стол, ведь я есть не хотел!» Козловский, которому это пересказали, спросил после игры у Долгорукова, где он живет…
Вышел шум, прение, баллотирование и решили предать историю сию вечному забвению, усача не пускать более в клуб, а Марков этого уговорил оставить Долгорукова в покое. (Из письма А. Я. Булгакова П. А. Вяземскому. 1819 г.) {20}
* * *
Он (М. Е. Салтыков-Щедрин. — Е. Л.) терпеть не мог, чтобы кто-нибудь из посторонних во время игры подходил к карточному столу. «Уж эти родственники, — говорил он, — всегда несчастье принесут». У него существовали свои приметы насчет карт. Например, он долго не брал карт в руки после того, как сдадут. «Пусть накозыряются», — говорил он {21}.
* * *
У меня есть примета (карты были собраны, и оба присели уже к столу), — если я впустую играю перед настоящей игрой один удар с кем-нибудь этой колодой, — мне должно тогда повезти за любым столом {22}.
* * *