Страница 10 из 125
* * *
В то же время поэт (Н. Гумилев. — Е. Л.) был очень суеверен. Верно, Абиссиния заразила его этим. Он до смешного подчас был суеверен, что часто вызывало смех у родных. Помню, когда А. И. переехала в свой новый дом, к ней приехала «тетенька Евгения Ивановна». Тогда она была уже очень старенькая. Тетенька с радостью объявила, что может побыть у нас несколько дней. В присутствии Коли я сказала А. И.: «Боюсь, чтобы не умерла у нас тетенька. Тяжело в новом доме переживать смерть». На это Коля мне ответил: «Вы, верно, не знаете русского народного поверья. Купив новый дом, умышленно приглашают очень стареньких, преимущественно больных стариков или старушек, чтобы они умерли в доме, а то кто-нибудь из хозяев умрет. Мы все молодые, хотим еще пожить. И это правда, я знаю много таких случаев и твердо в это верю» {7}.
* * *
…за пределами курорта Старая Русса представляла собою мирок, бесконечно далекий от Руссы театральной.
По правде-то говоря, древний городок мало чем отличался от любого уездного города тех лет…
А вот дворец. Неизвестно чей. Он очень скромен с виду, но весь город называет его дворцом. В довольно обычном двухэтажном здании с запущенным садом нет никаких признаков жизни, и даже сторожевы дети пискливой стайкой резвятся на стороне, где-то на одном из ближних дворов, с соседскими ребятами…
Но что за живописный вид у того вон полуразвалившегося здания! Видно, что оно строено на широкую ногу. Но часть окон забита досками, другие глядят на прохожих незастекленными черными дырами. Сквозь них из комнат пробивается зелень, да и снаружи карнизы поросли бурьяном, а в одном углу нежное деревцо тянет к солнцу трепетные побеги…
Откуда взялась эдакая развалина на лучшей набережной города? Каждый вам ответит: это один из многочисленных домов Сумрова. Кто такой Сумров? — снова спросите вы. На этот вопрос никто вам не ответит. Память о человеке, носившем эту фамилию, владельце недостроенных домов, исчезла как прошлогодний снег. Только кто-то где-то когда-то слышал, будто жил-был в Старой Руссе богач, которым владела страсть к строительству. И пришел к нему однажды неизвестный старик. «Как только начнется новая жизнь в отстроенном тобою доме, — сказал богачу кудесник, — тотчас же придет к тебе твой смертный час». — Сказал и исчез неизвестно куда, как неизвестно откуда явился.
С того дня напал на Сумрова суеверный страх. Не строить он не мог, а достраивать боялся {8}.
* * *
Князь Гавриил Константинович позднее вспоминал: «Великий князь Дмитрий Павлович жил в своем дворце на Невском проспекте у Аничкова моста. Дворец этот перешел к нему от Великой княгини Елизаветы Федоровны, которая уступила его ему, когда стала дьякониссой. Дмитрий устроил себе во дворце прекрасную квартиру, но он боялся в нее переезжать из своей старой квартиры, бывшей в том же дворце, потому что ему казалось, что если он переедет во время войны, то с ним обязательно случится какое-нибудь несчастье» {9}.
* * *
Дом Столыпина перешел после во владение князя Хованского, а от него куплен был князем Трубецким и вот по какому случаю. По соседству с ним был дом князя Андрея Ивановича Вяземского, у Колымажного двора. Когда князь скончался, на отпевание приглашен был Московский викарий. По ошибке приехал он в дом Хованского и, увидев князя, сказал он ему: «Как я рад, князь, что встречаю вас: а я думал, что приглашен в дом ваш для печального обряда». Хованский был очень суеверен и вовсе не располагался умирать. Он невзлюбил дома своего и поспешил продать его при первом удобном случае {10}.
* * *
Батюшка мой был очень брезглив, имел много причуд и предрассудков, и я одна в доме умела ему угождать. Например, если он доверял кому-нибудь ключ от своего стола, то требовал, чтоб оный возвращали ему из рук в руки. Боже упаси положить ключ на стол против него! — это его сильно раздражало, ибо есть примета, что ключ, не возвращенный хозяину из рук в руки, предвещает ссору в доме {11}.
* * *
Бал был блестящий. Государь приехал с двумя старшими дочерьми. Я стояла в дверях танцевальной залы, и они должны были пройти мимо меня. Обе княжны, приветливо улыбаясь, поздоровались со мной. Государь шел немного сзади. Он остановился до порога залы и, увидав меня, сказал: «Существует примета, что люди ссорятся, когда здороваются через порог. Я не хочу ссориться с вами, графиня». — «Я не верю этой примете, ваше величество, особенно в данном случае», — ответила я тотчас же {12}.
* * *
На время маневров, которые предполагались около Ропши и на довольно продолжительное время, кажется, недели на две, генеральша Бергман, сестра Шкури-на, пригласила меня переехать к ним в имение в нескольких верстах от Ропши, у самой большой дороги… Ее Величество выразила желание посмотреть, где я живу, и в моей комнате обождать возвращения государя с маневров… Императрица с сестрой и дочерьми направились со мной к моему скромному жилищу… Комната моя была чистенькая, маленькая, в ней стояла кровать, столик и два соломенных стула, на гвозде висело у печки мое платье. Ее Величество села на мою кровать, для принцессы и великих княжон оставалось два стула на троих, сначала они отказались сесть, потому что мне приходилось стоять, но когда я сказала им, что непременно следует присесть, чтобы, по русскому поверью, не унести покой из дома, эти две прелестные княжны уселись на один стул, предоставив второй своей тетушке {13}.
Домовой
Читатели наши, конечно, не забыли умного рассказа В. А. Ушакова о «Громе Божием». В одном славном городе есть нечто, весьма похожее на описанный им случай, — и это отнюдь не повесть. В этом славном городе есть дом, каменный, очень красивой наружности, которого бельэтаж стоял пустым восемь лет. Никто не хотел нанять в нем квартиры, потому что все соседи знали и говорили, что в нем нечисто.В конце прошедшего года один молодой человек, сбираясь жениться, искал новой квартиры, приметил этот дом, нашел покои прекрасными, и решился нанять их, несмотря на косвенные предостережения самого хозяина, который отдавал их неохотно, показывая вид, как будто не хочет его обманывать. Должно знать, что кроме домового, — домовой каждую ночь расхаживал громкими шагами по всем покоям бельэтажа, — общая молва гласила, что, когда ни войдешь один в первую гостиную, всегда увидишь седенького старичка в длинном коричневом сюртуке, который сидит там на диване и читает книжку. Этот старичок, по словам предания, некогда жил в этих покоях и тут умер. Совестливый хозяин, которому все это было очень хорошо известно, не мог без ужаса подумать, что незнакомый господин подвергается опасности иметь дело с мертвецами. Но молодой человек, который не верил таким пустякам, не испугался его намеков: он нанял покои, отделал их с отличным вкусом, переехал и неустрашимо женился на новоселье. В первую ночь, когда все ушли спать, когда юная пара осталась только втроем, — он, она да оно (оно — было счастье), — вдруг из соседней комнаты явственно послышались шаги существа, обутого — в ботфорты, по крайней мере! Супруг вскакивает с постели и с ночником в руке бежит в ту комнату: здесь все пусто, — шаги слышны в следующей комнате, — он идет далее, — тоже пусто, но стук шагов раздается за ним, в комнате, из которой он вышел. Можно себе представить, как должен быть приятен подобный гость в первую ночь брака, даже самым несуеверным супругам. Неподдельная ходьба по смежным комнатам убедила бы хоть кого в присутствии чужого человека, и явственность ея была иногда так решительна, что они невольно порывались с постели. На другой день супруг взял чрезвычайные меры. К вечеру весь дом был тщательно осмотрен, все двери заперты и людям дано приказание быть в готовности по первому зову. Приходит ночь, и опять та ж потеха: тяжелые шаги не дают покоя и утихают только на то время, пока в комнате есть живая душа, удаляясь вперед по мере приближения и отражаясь позади, когда двинешься в ту сторону. Как ни наблюдал молодой жилец за таинственным посетителем в ботфортах и какие ни придумывал средства, чтоб поймать его, никак не мог он открыть причины, даже правдоподобной, этого странного и беспокойного явления. Ходьба слышится не всякую ночь, — а старика, вздор! — они никогда не видали: по крайней мере в их время он не приходил читать книжку в гостиной, но когда она слышится, то, несмотря на философию мужа, не дает спать супруге, которая боится, если не домового, так вора. Молодые жильцы, которых первые дни благополучия были смущены столь страшным образом, принуждены были отказать хозяину и ищут другой квартиры. «Я знал, что вы недолго будете здесь жить, — отвечал хозяин. — Вот уже семнадцать лет, как эта беда ведется в доме, а в последние восемь годов никто даже не являлся нанять. Вы одни были так смелы».