Страница 122 из 166
Художественная литература XIX века отразила этот факт, воспроизведя множество бытовых деталей и подробностей. В написании «од» самовару и чаепитию, безусловно, преуспело пушкинское время.
«Выдумка чая прекрасная вещь во всяком случае; в семействе чай сближает родных и дает отдых от домашних забот; в тех обществах, где этикет не изгнал еще из гостиных самоваров и не похитил у хозяйки права разливать чай, гости садятся теснее около чайного столика; нечто общее направляет умы к общей беседе; кажется, что кипящий напиток согревает сердца, располагает к веселости и откровенности. Старики оставляют подозрительный вид и делаются доверчивее к молодым; молодые становятся внимательнее к старикам. В дороге чай греет, в скуке за ним проводишь время. Одним словом, самовар заменяет в России камины, около которых во Франции и Англии собираются кружки»{10}.
«О, самовар, самовар! Ты идол обоих полов старой и новой моды! Спаситель в нужде, утешитель в печали, к тебе стремятся жаждущие души, едва только утренняя роса блеснет на увядших растениях, или факел Геспера засияет на западе: они напаяются твоею благостию. Малые и великие, толстые и сухощавые, бедные и богатые, старые и молодые приветствуют тебя благоговейно… При тебе страждущий получает облегчение, печальный утешается, больной выздоравливает, мучимый бессонницею засыпает; и самый дурак приходит в состояние связать пару слов. Ты всегдашний примиритель закоренелых ссор; без тебя не напишут ни купчей, ни векселя, не заключат контракта.
Ты председаешь или паче предстоишь на свадьбах, на родинах, на крестинах и на похоронах. Охриплый от постного масла голос дьячка делается светлее, когда гортань его оросится твоим сладостным питием.
Но могу ли исчислить все твои благодеяния, всегдашний друг и собеседник праздных! Я сам еще не вкусил от твоей сладости. Итак, хотя не плавно, но от сердца возглашу еще: "Да будет благословенна Тула, мать бесчисленных самоваров!"»{11}.
«Обычай, которого самовар составляет ядро и душу, занял место в самой средине нравов нашего века и привлекает к себе их частицы в целой суточной жизни человека. Вокруг него движется особый мир, который назову я миром самоварным — мир удивительный, странный, разнообразный, обширный, как весь наш быт; мир, не менее любопытный мира звездного, мира насекомых, мира славянского, мира умозрительного, и несравненно любопытнее мира индо-германского. Мы в нашем XIX веке весь день живем только для того, чтоб ввечеру собраться вокруг самовара, как в минувшем веке люди жили только для ужина, сюда-то каждый приносит самого себя, чтоб представлять свой век по-своему — а итог всех этих представлений есть выражение нравов эпохи. Чтобы постигнуть наши нравы, прежде всего надобно понять самовар — его положение в обществе — его важность и влияние — его свойство отражать на своей зеркальной поверхности истинную физиономию каждого»{12}.
Наряду с художественной мемуарная литература также содержит огромное количество описаний чайного стола, который имел очень важное значение в жизни дворянства. Из мемуарных источников мы узнаем о ценности чая в дворянской среде начала XIX века.
П. П. Соколов, сын знаменитого живописца П. Ф. Соколова, вспоминал: «Чай тогда только что начинал входить в употребление, и лишь у очень богатых людей его подавали гостям. Цыбик прекрасного чаю был подарком незаурядным»{13}.
Помещицы хранили чай не в кладовой, не на кухне, а у себя в спальне, в комоде. Е. П. Квашнина-Самарина 21 января 1818 года отмечает в своем дневнике: «Рассыпали цыбик чаю, присланный от Якова Ларионова, заплачено 525 р. Вышло из оного 57 фунтов чаю, пришелся фунт по 9 руб. 23 коп. В большой ларец, обитый внутри свинцом, вошло 32 фунта. 1 фунт подарен Иванушке. Около полфунта, бывшего с сором, роздано девушкам. Остальной положен в комоде в спальне»{14}.
Сахар в помещичьей среде был также большой редкостью. Сама хозяйка ведала выдачей сахара.
«Сахар в доме у нас ценился чуть-чуть не наравне с золотом, — вспоминает Д. И. Свербеев, — расчетливая тетушка как бы отвешивала каждый кусочек, запирала его за тремя замками, и в ее отсутствие, а иногда и при ней, бывало немыслимо достать себе кусочек этого обыкновенного лакомства, которого через несколько лет после у меня на заводе с грязного пола сушильни сметались рабочими метлами целые кучи»{15}.
Продукты, сопровождающие чай, были самые разнообразные: сахар, молоко, сливки, варенье, хлебные и кондитерские изделия. Пить чай по-русски означало пить его с едой и сластями.
П. А. Смирнов в «Воспоминании о князе Александре Александровиче Шаховском» приводит рассказ драматурга о его знакомстве в 1802 году с Гёте в мюнхенской гостинице. Знаменитый немецкий поэт пригласил князя Шаховского «вечером придти к нему на чай».
«Настал вечер, и после размена разных учтивостей, относящихся к обоим лицам, они вскоре познакомились и занялись толкованием о литературе германской, а в особенности русской. Среди разговора им подан был в самом деле чай, но без обычных наших кренделей и булок. Князь, имея обыкновение пить чай с чем-нибудь сдобным, без церемонии позвал человека и велел ему принести несколько бутербродов или чего-нибудь вроде этого. Приказ был исполнен; вечер пролетел и кончился очень приятно, но каково было удивление князя Шаховского, когда утром ему подали счет, в котором было исчислено, с показанием цен, все съеденное им в гостинице, ибо Гёте отказался от платежа, отзываясь, что он князя звал на чай, а не на требованные бутерброды»{16}.
Особенно любили дворяне пить чай с вареньем. Иностранцы с восторгом отзывались о вкусе русского варенья. Служивший в рядах французской армии голландец генерал Дедем, вспоминая свое пребывание в Смоленске в 1812 году, писал: «Я ел на ужин варенье, которое было превосходно; судя по огромным запасам, которые мы находили везде, в особенности в Москве, надо полагать, что русские помещики истребляют варенье в огромном количестве»{17}.
Варенье было любимым кушаньем русских дворян. В черновиках третьей главы романа Пушкина «Евгений Онегин» в описании «обряда известного угощенья» упоминается «варенье медовое», то есть сваренное на меду. «Сахарное варенье» варили, употребляя сахар. Соседка по имению отца А. Фета добродушная старушка Вера Александровна, «пользуясь доходами небольшого болховского имения, варила собственное сахарное и медовое варенье, которым чуть не ежедневно угощала многочисленных внуков»{18}.
На обеде у министра юстиции Д. П. Трощинского «шампанское лилось рекою, венгерское наполняло длинные бокалы, янтарный виноград таял во рту и услаждал вкус; одних вареньев было 30 сортов».
Из воспоминаний А. М. Фадеева узнаем, что даже в буфете петербургского театра среди разных закусок, стоявших на столе, помещалась «огромная ваза, вроде чана, с варением». «Когда-то Баратынский и Лев Пушкин жили в Петербурге на одной квартире. Молодости было много, а денег мало. Они везде задолжали, в гостиницах, лавочках, в булочной: нигде ничего в долг им более не отпускали. Один только лавочник, торговавший вареньями, доверчиво отпускал им свой товар…»{19}
Известно, что любимым вареньем А. С. Пушкина было крыжовенное. Н. О. Пушкина, мать поэта, с удовольствием готовила варенье, живя летом в имении Михайловское. «…сегодня я пешком ходила в Михайловское, что делаю довольно часто, единственно чтобы погулять по нашему саду и варить варенье; плодов множество, я уж и не придумаю, что делать с вишнями; в нынешнем году много тоже будет белых слив», — пишет она в августе 1829 года дочери в Петербург{20}.
Наверняка многие хозяйки могли похвастаться вкусом сваренного ими варенья. И не только хозяйки. Князь Д. Е. Цицианов «всегда сам варил варенье за столом в серебряной чаше на серебряной конфорке».
Со времен войны 1812 года широко известен был чай с ромом. Он был особенно любим военными. Е. И. Раевская в своих воспоминаниях приводит историю, услышанную от матери:
«После моего замужества, — рассказывала нам мать, — к нам часто езжали товарищи моего мужа, военные; я считала долгом принимать их любезно и всегда им сама в гостиной чай разливала, но эти господа отучили меня от этого занятия. Однажды приехал один из кавказских сослуживцев вашего отца. Я невзначай спросила его: любит ли он чай? Сколько чашек пьет его?