Страница 35 из 86
Первая беседа была краткой. Масуд лишь спросил меня как звать, откуда я родом, как попал в плен. Он успокоил меня, добавив, бояться не надо, убивать тебя не будут. Следующий разговор состоялся через несколько месяцев. К тому времени я вновь попытался бежать, но меня поймали и вновь жестоко избили, но расстреливать опять не стали.
Потом в Панджшер привели еще нескольких пленных наших военнослужащих. В целом моджахеды относились к ним без излишней жестокости. Говорили, что Масуд запрещал издеваться над советскими пленными. Похоже, что это было действительно так. Пленных не бросали в “зиндан”, а лишь за особые провинности закрывали в яму. В основном их держали в домах, в пристройках, довольно сносно кормили.
Особо дружественных и доверительных отношений между пленными солдатами не возникало. Все относились друг к другу с подозрением, опасаясь подстав и провокаций. Думаю, на то были веские основания и причины. Иногда к нам подселяли таких же пленных солдат, в основном выходцев из азиатских республик, которые с первых же слов начинали рассказывать о своих подвигах, попытках побегов, тяжелых испытаниях, которые им пришлось пережить, но при этом от них пахло сигаретами и даже лосьоном, что наводило на мысль об их особых отношениях с моджахедами.
Я с любопытством изучал быт и взаимоотношения между моджахедами Панджшера, наблюдал за их жизнью, постепенно стал осваивать язык, начал читать Коран. Я увидел, что в их бесхитростной жизни есть определенный смысл, понял и принял их желание и стремление защитить родину от чужеземцев. Когда мне предложили принять ислам, я сразу согласился, увидев в этом единственную возможность выжить. После проведения обряда по принятию ислама моджахеды стали называть меня новым мусульманским именем Исламуддин.
Однажды в начале 1984 года к нам в отряд пришел Ахмад Шах Масуд. Он сказал, что советские войска и афганская правительственная армия в очередной раз планируют наступление на Панджшер. Местное население будет уходить из долины, чтобы не погибнуть. Далее Масуд сказал, что советским пленным, а к тому времени мы уже все приняли ислам и носили мусульманские имена, нужно самим определиться. Масуд сказал, что может нас обменять у советского военного командования на захваченных в плен моджахедов либо через Пакистан отправить в другие страны. Все советские пленные, опасаясь репрессий со стороны наших правоохранительных органов, возвращаться к своим отказались, решили идти в Пакистан. По дороге они на несколько месяцев застряли в Нуристане, некоторые погибли, но тем не менее восемь или девять человек из них с помощью французской журналистки действительно оказались во Франции, Канаде и США.
Я же решил остаться с Масудом. Подошел к нему и сам попросил его об этом. Тот не удивился такому решению, ему было известно об искреннем моем интересе к их образу жизни. Еще через некоторое время мне вручили автомат Калашникова и к нему боеприпасы, а Ахмад Шах предложил мне быть в его личной охране. Не знаю, чем я ему приглянулся, но доверие Масуда ко мне было просто безграничным. Я, конечно, всячески старался оправдывать это доверие.
Весной 1984 года, примерно в десятых числах апреля, все население долины стало уходить в горы. Масуд с небольшой группой, в которую входил и я, покидал Панджшер одним из последних. Я тогда был молод, хорошо тренирован, легко передвигался по горам. На подъеме в районе Анавы я значительно опередил Масуда, поднялся на вершину горы, сел на камень передохнуть и прямо под собой увидел Ахмад Шаха, дядю Таджутдина и еще двух охранников. Шли они плотно, я еще тогда подумал, что всех их можно было бы снять одной очередью. Я даже проверил свой автомат, вынул затворную раму и убедился, что боек на месте, отсоединил магазин и осмотрел боеприпасы, они тоже оказались в порядке. Но меня остановили именно доверие Ахмад Шаха, его участие в моей судьбе и его доброта ко мне. Я собрал автомат и стал ждать пока Масуд и сопровождавшие его моджахеды поднимутся на вершину горы. Больше таких мыслей у меня никогда не возникало.
В последующие годы мы вместе с Масудом прошли множество испытаний. Во время нескольких войсковой операции в Панджшере нам пришлось несладко. Находясь рядом с Масудом, я все больше и больше убеждался, что Ахмад Шах может стать спасением для Афганистана. Я старался уберечь его от любых всевозможных неожиданностей и неприятностей. Когда я непосредственно охранял Масуда, для меня не существовало никаких авторитетов, я всегда решительно требовал у всех входящих к нему людей сдавать оружие, включая его ближайших друзей, министров, членов иностранных делегаций, а также журналистов. Практически всех их я подвергал личному досмотру. Они обижались, грозили мне и жаловались Масуду, но я стоял на своем, потому что обеспечение безопасности Ахмад Шаха для меня было превыше всего. Масуд всякий раз, когда ему на меня жаловались за излишнюю стогость, улыбнувшись, говорил, что ночью он может положиться только на одного человека, Исламуддина, который на посту никогда не уснет». О Косте бородатом Николай Быстров ничего рассказывать не стал.
Западные средства массовой информации и некоторые афганские авторы утверждали, что Ахмад Шах и его моджахеды очень гуманно относились к военнопленным. Отчасти это действительно так. В отрядах моджахедов других партий, особенно ИПА, судьба захваченных в плен советских военнослужащих чаще всего была ужасной. Их заковывали в кандалы, пытали, бросали в ямы, морили голодом. В Афганистане очень популярна национальная игра бозкаши («козлодрание»). Это своеобразное афганское поло, где вместо мяча — обезглавленная овца, которую всадники на скаку отнимают друг у друга. В лагерях моджахедов овцу нередко заменяли пленником. В ходе игры его тело разрывали на части, а потом бросали собакам.
В отрядах Масуда к военнопленным относились довольно сносно. Правда, это не относилось к агентам ХАД, которых безжалостно расстреливали. Но война есть война, жестокость к советским пленным иногда проявляли и моджахеды Ахмад Шаха. Были сведения, что некоторых пленных подвешивали на веревке на дерево, вонзив крюк под ребра, и они висели, пока не погибали.
Есть и другие примеры. При проведении в июле 1985 года под руководством командующего 40-й армией генерал-лейтенанта И.Н.Родионова операции в Панджшере в кишлаке Дехмикини была освобождена тюрьма, где содержались военнослужащие правительственных войск и, по неофициальным данным, одиннадцать советских военнопленных. Ворвавшиеся в кишлак десантники 345-го отдельного полка (командир подполковник В.Дериглазов) обследовали тюрьму. Она была пуста, но повсюду были видны засохшие следы крови, особенно на перекладинах и проволочных петлях для пыток. Тела убитых афганских военнопленных-узников были обнаружены в реке Микини. Они были обезображены до неузнаваемости (у многих выколоты глаза, отрезаны уши, руки и ноги, множественные колотые и резаные раны). Убиты они были буквально перед самым захватом тюрьмы. Останков советских военнопленных найти не удалось, но была обнаружена яма, где были спрятаны комплекты советской формы. Судя по всему, советские военнопленные тоже находились в этой тюрьме, но были заблаговременно переведены в другое место.
Справедливости ради нужно сказать, что сам Масуд старался пресекать такие жестокости, а после вывода советских войск невольников и вовсе отпустили, о чем свидетельствуют многие очевидцы.
Советские солдаты и офицеры к пленным афганцам, как правило, относились более гуманно. После пленения их передавали сотрудникам ХАД или МВД. Хотя были отдельные случаи, когда с пленными моджахедами обращались жестоко. Командиры и политорганы постоянно проводили разъяснительную работу на этот счет. Органы военной прокуратуры и военное командование строго следили и пресекали подобное поведение военнослужащих. Например, в операции в Панджшере в 1982 году командир полка подполковник Кравченко приказал расстрелять захваченных в плен моджахедов и бросить их в кяризы. Когда стало известно об этом позорном преступлении, было проведено тщательное расследование, в Ташкенте сосотоялся суд, который приговорил командира полка к десяти годам лишения свободы с отбыванием наказания в колонии строгого режима.