Страница 79 из 128
Я поинтересовался мнением епископа по вопросу, который обсуждается уже многие годы: покинул ли Павел Македонию на корабле или ушел по суше через Фессалию? Священник сказал, что согласно традиции греческой православной церкви, которая также принята в Берее, апостол уплыл на корабле.
— Мы определенно считаем, — заявил епископ, — что Павел, торопясь покинуть Берею, сначала пришел в Колиндрос, который в древности именовался Эгинионом, оттуда перебрался в прибрежную деревушку под названием Элевтерокори (ныне Метери). Здесь апостолу посчастливилось найти лодку, отходившую в Афины.
С большим сожалением я расстался с этим славным, отлично образованным человеком. Но мне пришлось попрощаться с ним и с его милым городком, потому что я спешил в Салоники. Я едва-едва поспел к отправлению судна, которое должно было доставить меня в Афины.
Глава восьмая
Под сенью Акрополя
Я прибываю в Афины и знакомлюсь с человеком по имени Софокл. Поднимаюсь на Акрополь и осматриваю ареопаг, чтобы увидеть Афины глазами святого Павла. Благодаря своим друзьям я знакомлюсь с жизнью современных Афин и в невыносимо жаркий полдень купаюсь в бухте Фалерон.
Жарким летним вечером наше судно двигалось вдоль побережья Фессалии. На фоне нежно-розового неба четко выделялась вершина горы Олимп, в тридцати милях к югу вырисовывалась Осса, а еще в тридцати милях вздымался лесистый Пелион, на котором, по преданию, некогда срубили огромное дерево для постройки «Арго».
Временами наше судно шло так близко от берега, что до меня долетали запахи береговых трав — мяты и тимьяна, и доносился лай собак, устроивших вечернюю перекличку на далеких склонах холмов. Вскоре солнце скрылось за горами, на горизонте морская поверхность украсилась медно-золотистой полосой тумана — словно колесницы Приама вновь подняли пыль с полей Трои. Затем ночная тьма опустилась на мир, и небо засветилось мириадами ярких звезд.
Ранним утром мы вошли в залив Ламия — узкий канал с совершенно неподвижной водой, в которой отражались тянувшиеся по обоим берегам холмы. Поверхность воды была неправдоподобно спокойной: ни малейшей ряби, такого не увидишь даже в деревенском пруду. Она казалась густой и тягучей — как оливковое масло зеленого цвета. На поверхности воды плавало огромное количество медуз. Я впервые разглядывал вблизи эти создания, и меня неприятно удивил способ их передвижения: они втягивали в себя и вновь выплевывали воду, создавая подобие реактивной тяги. Мы стояли на якоре уже несколько часов, и я в деталях изучил береговой пейзаж. Скромная деревянная пристань, загроможденная ящиками и бочками, — все это называлось портовыми сооружениями городка Стилис.
Наконец-то нам разрешили сойти на берег. Я тут же, на пристани, нанял автомобиль и поехал в Фермопилы. Лето, словно безжалостный враг, обрушилось на Грецию и сразу ее завоевало. Стояла невообразимая жара. Люди без сил лежали в тени олив и даже не пытались что-то делать. Животные — собаки, козы — вели себя примерно так же: тоже искали укрытия в тени стен домов и терпеливо ожидали, когда наступит вечер и дневной зной спадет. Окрестные холмы, обычно радующие взгляд зеленью, приобрели неопрятный коричневатый окрас. Листья на деревьях пожухли и свернулись в трубочку, цветы завяли. Земля тихонько потрескивала, как раскаленная сковорода. Через горные лощины, усеянные белыми накаленными камнями, были перекинуты пустынные и абсолютно бесполезные мосты. И над этим адом синело безжалостное небо — яркое, слепящее, без малейшего намека на облачко.
Фермопилы напомнили мне солончаковую пустыню, которую я видел в Аризоне. Трудно было в этой растрескавшейся равнине с редкими вкраплениями грубой пожухлой травы разглядеть знаменитый проход, который царь Леонид — во главе трехсот спартанцев и семи сотен феспийцев — оборонял от огромной армии персов. Возможно, свежим весенним утром я и справился бы с такой задачей, но сейчас, в знойный летний полдень, это было выше моих сил. Многочисленные землетрясения, случившиеся за прошедшие столетия, неузнаваемо изменили здешний рельеф, а трудолюбивая река Сперхей нанесла столько ила, что воздвигла широкое плато между горами и кромкой прибоя. Я смотрел на якобы неприступное ущелье и думал: бросить бы сюда батальон шотландских горцев, они бы управились за полчаса. И никакая сила в мире (уж прости меня, покойный Леонид!) не смогла бы им помешать. Тем не менее я не считал свою поездку в Фермопилы бесполезной. Сюда стоило приехать хотя бы для того, чтобы постоять на этих древних холмах, где царь Леонид сражался во главе горстки героев, которые один за другим падали под стрелами мидян. Падали, но не сдавались. Пройдет много лет, я забуду этот изнуряющий зной, но зато смогу сказать себе: я был там, где спартанец Диенек произнес свои исторические слова:
…еще до начала битвы с мидянами он услышал от одного человека из Трахина: если варвары выпустят свои стрелы, то от тучи стрел произойдет затмение солнца. Столь великое множество стрел было у персов! Диенек же, говорят, вовсе не устрашился численности варваров и беззаботно ответил: «Наш приятель из Трахина принес прекрасную весть: если мидяне затемнят солнце, то можно будет сражаться в тени» [34].
Я прошел к горячим сернистым источникам, от которых Фермопилы, то есть «Теплые ворота», и получили свое имя. Обычно от воды поднимался пар, но сегодняшний день был настолько жарким, что источники даже не парили. Вода в них была зеленоватой, теплой и имела тот же неприятный запах, что и лечебные воды нашего Харроугита. Я присел в ненадежной тени засохшего виноградника и выпил бутылку вина в компании местных крестьян (наверняка они посчитали меня сумасшедшим). Затем, призвав на помощь всю свою храбрость, я снова выполз в одуряющий зной и потащился в Стилис, где меня ждал корабль.
Ночь застала нас в узком проходе между материком и островом Эвбея, а поутру мы уже приближались к Марафону.
Моему взору открылся маленький залив, за ним расстилалась плоская равнина у подножия холмов. Где-то там, на этой равнине стоит невысокий курган, под которым похоронены жертвы сражения — греки, полегшие под дождем персидских стрел. Десять тысяч афинян маршем пришли из-за далеких холмов, чтобы встать на пути несметной армии Дария. Им удалось не только остановить персов, но и оттеснить к морю, туда, где стояли персидские корабли. В этом заливе Кинагир, брат Эсхила, держался за галеру правой рукой. Когда персидский меч отсек ему эту руку, он ухватился левой. Когда и ее постигла та же печальная участь, он вцепился в дерево зубами. В последнее столетие мемориальный курган Марафона был вскрыт, и люди смогли увидеть обуглившиеся кости, осколки керамики и прочие предметы, которые захоронили вместе с погибшими две тысячи четыреста лет назад.
Наш корабль миновал Марафон и приблизился к каменистому мысу Суний. За этой грандиозной скалой располагались серебряные рудники Лавриона. Благодаря их серебру греки смогли построить флот, который в пух и прах разбил персов при Саламине. Затем мы обогнули мыс (который, кстати, является самой южной точкой Аттики), и моим глазам открылось великолепное зрелище, которое я сохраню как одно из самых драгоценных воспоминаний о Греции.
Высоко, на самом гребне мыса возвышаются развалины белоснежного храма. Это все, что осталось от храма Посейдона на мысе Суний. В древности моряки, плывшие в Грецию из Малой Азии или Египта, ориентировались по отблеску солнечных лучей на стенах храма. Он был построен в незапамятные времена с целью умилостивить Посейдона, бога морей. Этот мыс пользовался дурной славой у моряков. Считалось, что Посейдон гневается на людей, пытавшихся обогнуть мыс Суний, и насылает на них бури. Известно, что именно здесь погиб Фронтин, сын Онетора, славившийся как непревзойденный кормчий. Он вел корабль, на котором Менелай возвращался после своего похода на Трою, но пал от руки Аполлона и был похоронен возле мыса Суний.
34
Геродот.История. Перевод Г. А. Стратановского.