Страница 49 из 128
Зима была неприятным временем в Малой Азии. С ноября по март не только моря закрывались для путешествий, но и горные перевалы Тавра оказывались погребенными под тоннами снега. Да и на равнинах дело обстояло немногим лучше: над степями Малой Азии гуляли пронизывающие ветры, а проливные дожди превращали почву в жидкое болото и делали дороги совершенно непроходимыми.
Все это следует принимать во внимание, когда мы пытаемся установить хронологию миссионерских путешествий святого Павла. Неоднократно случалось так, что он просто не мог попасть из одного места в другое.
Традиционно Павла изображают в виде путника с посохом в руке, и это изображение исполнено глубокого смысла. В условиях нехватки денег он чаще всего вынужден был передвигаться пешком, проделывая по пятнадцать миль в день — средний показатель для опытного путешественника в данной части света. Естественно, всякий раз, когда ему предлагали проехать на свободном муле или повозке, он с радостью использовал такой шанс.
Лично мне удалось найти лишь одно указание на то, что апостол получал удовольствие от пеших переходов. Когда Павел покидал Троаду в конце своего последнего путешествия, его товарищи наняли корабль, чтобы обогнуть полуостров и попасть в Асс. По их словам, Павел отказался плыть на корабле, велев дожидаться его в Ассе — «ибо он так приказал нам, намереваясь сам идти пешком» 21 .
Таким образом, он решил проделать двадцать миль пешком вместо того, чтобы плыть с товарищами на корабле.
Хассан неоднократно наведывался на маленькую станцию в Мерсине, вел переговоры и в результате объявил, что завтра утром мы сможем сесть на поезд до Аданы, а там пересесть на другой поезд, который доставит нас в Конью.
Эту ночь мы провели в маленькой и чистенькой турецкой гостинице. Ее хозяин оказался сирийцем, который некоторое время жил в Соединенных Штатах. По непонятной причине он решил, что я тоже американец. Он пользовался каждым случаем, чтобы заглянуть ко мне в номер — поинтересоваться, как мне нравится у него в отеле, и отпустить несколько комплиментов в адрес Нью-Йорка. Лично мне хозяин показался приятным человечком, хотя Хассан относился к нему с шовинистической подозрительностью, не одобряя его неанатолийское происхождение.
Весь день мы мчались по просторам Турции.
Распростившись с Аданой, мы пережили незабываемые три четверти часа, когда наш поезд на черепашьей скорости преодолевал подъем на Таврские горы. Мы ныряли в туннели, вырубленные в скальной породе, и снова выезжали на белый свет в горных лощинах. Слева открывался вид на дикое ущелье, которое даже в солнечную погоду выглядело сумрачным и необжитым. Я, не отрываясь, смотрел в окно. Пейзаж напомнил мне сильно увеличенный перевал Киллекранки. Далеко внизу бежал горный ручей: он низвергался с одного выступа скалы на другой, а в промежутках извивался, прокладывая себе путь в горных расселинах. Склоны густо заросли соснами и елками.
Полковник Балфур из Дэвика, большой специалист по деревьям, как-то рассказывал мне, что, в отличие от средиземноморской растительности, в Малой Азии деревья практически не изменились с апостольских времен. Таким образом, когда Павел шел через Таврские горы с благой вестью о Рождестве, со всех сторон его обступали тысячи рождественских елочек. И каждая из них представляла собой идеальный пушистый конус высотой примерно в четыре фута, и каждая топорщила ветки в ожидании свечек и нарядной мишуры.
Довольно скоро мы очутились на высокогорном плато, где воздух был ощутимо холоднее, чем в Тарсе и Мерсине. Весна здесь наступает на месяц позднее, чем на Кипре и на Киликийской равнине, а пухлые облака на могучих склонах Султан-Дага только и ждут часа, чтобы пролиться дождем на окружающую местность. Киликийские Ворота — своеобразный рубеж: за какие-нибудь сорок-пятьдесят минут мы попали с Востока на Запад.
В конце концов пейзаж за окном меня утомил. Там тянулась скучная зеленовато-бурая равнина, которую лишь изредка оживляли случайные всадники и огромные отары овец. Пастухи в квадратных войлочных бурках останавливались, чтобы поглазеть на проезжавший мимо поезд. Некоторые из них махали вслед своими посохами. Огромные белые собаки вставали на дыбы и злобно скалили зубы. У них на шеях я разглядел массивные ошейники с железными шипами в три дюйма длиной. В Малой Азии пастушьи собаки носят такие ошейники в качестве защиты от волков.
Время медленно тянулось час за часом, а картина за окном не менялась: все та же равнина, переходящая на горизонте в цепочку холмов. Изредка мелькали убогие деревушки, однако в основном пейзаж оставался безжизненным: необъятное дикое нагорье, на котором лишь кочевые юрукичувствуют себя хозяевами.
Спустя несколько часов появились первые признаки приближающегося жилья. Чаще всего это оказывалась расхлябанная подвода, двигавшаяся параллельно нашему поезду. Где подвода — там должна быть и дорога, а все дороги ведут в города. И действительно, вскоре вдалеке показался ряд растрепанных тополей, над ними возвышалась белая башня минарета. Через десять минут мы медленно подъезжали к пыльной платформе, на которой толпились оборванные бездельники. Они прогуливались вдоль вагонов и молча, с каким-то тупым любопытством заглядывали в окна.
Солдаты в просторных мундирах, с винтовками за спинами патрулировали вокзал. Тут же появились вездесущие полицейские с красными петлицами на кителях и красными же околышами фуражек. Из здания станции показался их командир, он настороженно шарил взглядом по толпе.
Однако железнодорожные поездки по Турции имеют и свои светлые стороны. Каждое такое путешествие оборачивается бесконечным пикником. Дело в том, что лишь столичные поезда — те, что отправляются из Анкары, — имеют такую роскошь, как спальные вагоны и вагоны-рестораны. В обычных же поездах пассажиры сами должны заботиться о пропитании. Поэтому закупка провизии становится главным занятием на всех полустанках, где останавливается состав. Некоторые станции специализируются на кебабах — это маринованное мясо, нарезанное кусками и запеченное на шампурах. Продают его обычно маленькие мальчишки, шумной гурьбой бегающие по вагонам. Они заходят в купе, держа шампур за верхушку, и ловким движением стряхивают кусочки мяса на обрывок газеты.
Иногда вместо кебаба продают апельсины, яблоки и пакетики жареных каштанов. И нигде не обходится без симит— наивкуснейших бубликов, обсыпанных кунжутом, — и маленьких чашечек горячего, сладкого кофе, который носят все те же мальчишки.
Однако в этой поездке мне не пришлось покупать еду. Хассан прихватил с собой большую корзину, в которую были уложены жареные цыплята, сыр и свежий хлеб.
С нами в купе ехал молодой офицер-пехотинец, возвращавшийся в свой полк из отпуска. Он оказался весьма приятным попутчиком, я бы даже сказал, образцом любезности и гостеприимства. Мое внимание привлек его багаж, куда, помимо обычных чемоданов, входила шкура черно-бурой лисы и аквариум с пятью золотыми рыбками.
Рыбки эти являлись предметом его особой заботы. Время от времени офицер зачерпывал чашкой воду из аквариума и выплескивал прямо за окно. После этого поспешно бежал в туалет в конце коридора и возвращался со свежей водой, которую и выливал в аквариум.
Офицер вез с собой такое количество еды, что ее хватило бы на целый полк. Матушка дала ему огромную жестяную коробку, набитую всеми видами турецких деликатесов. Он угостил нас превосходной долмой: это национальное блюдо представляет собой рисовые шарики, сдобренные пряностями и завернутые в виноградные листья. Мы взамен предложили ему наших цыплят, но офицер с улыбкой откупорил еще одну коробку и продемонстрировал точно таких же жареных цыплят.
Он достал из сумки бутылку душистой воды под названием «Кемаль» и освежил лицо и руки. Вслед за тем извлек на свет великолепное белое вино — предмет гордости современных турецких виноделов.