Страница 30 из 128
Епископ Лайтфут провел анализ и предложил список признаков, которым должно бы соответствовать заболевание святого Павла:
1. Болезнь вызывает острые страдания.
2. В результате человек испытывает разительный контраст между возвышенным состоянием духа и беспомощным физическим состоянием; как следствие, страдает его достоинство.
3. Приступы болезни чинят непреодолимые препятствия для успешной деятельности проповедника.
4. Недуг, как правило, обрушивался именно во время чтения проповедей, вызывая насмешки со стороны толпы.
5. Физические недостатки апостола, так или иначе, связаны с этой болезнью.
6. Заболевание носит повторяющийся характер.
Малярия, столь распространенная на Востоке, вполне соответствует представленному списку, может быть, только за исключением пункта № 5. Существует и еще одна — более ранняя, предложенная еще Тертуллианом — гипотеза, согласно которой Павел был подвержен приступам сильнейшей головной боли, во время которых страдало и зрение апостола. Данная гипотеза хорошо согласуется с благодарностью, которую Павел высказывал в Послании к Галатам. Помните, там говорится, что эти галаты стали свидетелями немощи апостола, когда он благовествовал им в первый раз. Павел был тронут их готовностью вырвать собственные глаза и отдать ему, если б подобная жертва помогла справиться с болезнью. Здесь уместно вспомнить замечание сэра Уильяма Рамсея о том, что мучительные головные боли часто сопутствуют малярии.
Доктор У. Ч. Лоутер Кларк в своей книге «Проблемы Нового Завета» высказывает предположение, что «жалом в плоти» Павла служило сильное заикание:
Осмелюсь предположить, что святой Павел стал жертвой нервного расстройства, столь распространенного в наше время. Люди, подверженные нервическим припадкам, знают, что обычно они сопровождаются сильнейшей головной болью, для описания которой как нельзя лучше подходит слово σκόλοψ, буквально — «кол, вбитый в голову». Перечитайте Второе послание к Коринфянам, и сами убедитесь, что автор этих строк — сплошной комок нервов, человек, остро чувствующий, подверженный приступам меланхолии и депрессии. Они накатывают на него вместе с экзальтацией и составляют неотъемлемую часть его существования. Исследуя психику апостола, мы видим, что он вполне мог бы справиться со своими проблемами, если б избрал спокойную, тихую жизнь в окружении понимающих друзей. Увы, такой образ жизни был для него недосягаем. Переживания, описанные в одиннадцатой главе Второго послания к Коринфянам, подрывали его здоровье, «забота о всех церквах» неизменно угнетала его рассудок. Таким образом, мы видим, что физическая и духовная жизнь апостола предъявляли непосильные требования к его ослабленному организму. И об исцелении расшатанной нервной системы можно было только мечтать.
Писатель приводит список «великих заик», оставивших заметный след в литературе. Он называет Чарльза Лэма, Чарльза Кингсли и Льюиса Кэррола, от себя добавим еще и Арнольда Беннета.
Сколь бы ни были интересны все эти предположения, они останутся не более чем предположениями — неудовлетворительными и недоказательными. Нам так и не удастся разгадать тайну «жала», терзавшего плоть Павла.
Более полезной мне видится та побочная информация, на которую мы наталкиваемся при исследовании вопроса о болезни апостола. Вот что пишет доктор Стокер в «Словаре Апостольской церкви» Дж. Гастингса: «Нам достаточно знать, что вся эта удивительная работа проделана не физически крепким и уверенным в своих силах мужем, а, напротив, человеком, измученным, болезненным, застенчивым и сомневающимся».
Святые Павел и Варнава прибыли в Антиохию приблизительно в 47 году. Это был весьма примечательный период в мировой истории. Мягкий и добродушный император Клавдий, который вот уже три года правил Римской империей, осуществил неожиданно геройский поступок — вторгся со своими легионами в Британию. В 43 году, когда Павел только готовился к своей первой миссии, Клавдий отправил армию на север с наказом срочно вызывать его из Рима, едва враг ударится в бегство. В назначенный час он прибыл в Британию во главе преторианской гвардии, а чтобы довершить деморализацию островитян, еще присовокупил отряд боевых слонов. Экзотическая процессия промаршировала через весь Кент, пересекла Темзу и встала лагерем на холме, на месте нынешнего Колчестера. После столь впечатляющей демонстрации Клавдий снова вернулся в Рим — через полгода отсутствия, из которого лишь шестнадцать дней пришлись на непосредственные маневры в Британии.
Эхо этих героических деяний несомненно доходило до Павла во время его пребывания в Антиохии. Прогуливаясь по мощеным мрамором улицам, он наверняка прислушивался к язвительным шуточкам и откровенно злобным пасквилям на эскападу императора. А в том, что горожане именно так отозвались на британские события, сомневаться не приходилось — это была типовая реакция злоязычной Антиохии на все, что происходило в мире. Возможно, кто-нибудь из столичных жителей рассказывал Павлу о пышном триумфе, устроенном Клавдию в Риме: там проходили торжественные процессии, жертвоприношения, шествия пленников и гладиаторские игрища в цирке. Павел узнал, что в ознаменование блистательной победы Клавдия наградили титулом «Британик». Возможно, его собеседник выудил из своего кошелька и продемонстрировал окружающим отчеканенную по такому поводу золотую монету: на одной стороне красовался портрет императора, а на другой — триумфальная арка со словами «De Britt».
И пока Павел выслушивал все эти удивительные новости, римские легионеры окапывались на заболоченных берегах далекой Темзы; они разбили свой лагерь на холме, где через много столетий вырастет всемирно известный собор Святого Павла.
Однако в те дни произошло событие куда более важное, нежели захват дикого северного народа, о котором не все антиохийцы и слышали-то прежде. Еврейская община дружно обсуждала внезапную смерть царя Агриппы на кесарийской арене.
Вот уж кого знали во всем мире, так это Агриппу — выходца из высокопоставленного семейства, умного, но безденежного друга римских правителей. Детство он провел в Риме, и в результате в нем было гораздо больше от римлянина, чем от иудея. В юности Агриппе пришлось немало скитаться в попытках скрыться от безжалостных кредиторов. В наши дни подобный человек нашел бы себе применение в Сити. Или же продал бы свое имя какому-нибудь совету директоров или печатному изданию. В древности таких возможностей у нищего аристократа не было. Единственное, что он мог сделать — завести себе могущественных друзей и надеяться на лучшее.
Агриппа именно и поступил и, как выяснилось, не прогадал. Карьера молодого иудея пошла резко в гору, когда к власти в Риме пришел его приятель и собутыльник безумный Калигула. Новоявленный император не только пожаловал своему другу владения умершего тетрарха Филиппа — обширные земли к северу к северо-востоку от Галилеи, — но и наградил его царским титулом. Итак, жалкий эмигрант, живший на подачки своей семьи, эта паршивая овца в славном роду Иродов, вновь вернулся в родные края. Его триумфальное возвращение буквально вывело из себя тщеславную Иродиаду — мать Саломеи и жену Ирода Антипы, того самого, который распял Христа. Она подговорила мужа бросить все дела и отправиться вместе с нею в Рим. Иродиада намеревалась задать вопрос императору: почему никчемный юнец Агриппа будет носить царскую корону, в то время как ее муж Ирод вынужден довольствоваться титулом тетрарха? Однако куда ей было тягаться с коварным Агриппой! Тот, прознав о планах родственников, решил их упредить. Он отправил к Калигуле гонцов с предупреждением, что Ирод якобы наводнил Галилею оружием. В результате семейная ссора закончилась полной и безоговорочной победой Агриппы: Ирода вместе с супругой отправили в ссылку, а их имущество конфисковали. Надо ли говорить, что положение юного выскочки Агриппы еще более упрочилось.
Двадцать четвертого января 41 года он находился в Риме, когда всю столицу облетела новость: император Калигула, его друг и покровитель, стал жертвой покушения — на теле обнаружили свыше тридцати следов от ударов кинжалами. Ранее я уже упоминал о той роли, которую сыграл Агриппа в дальнейшем развитии событий. Молодой иудей быстро сориентировался в суматохе, воцарившейся в Риме после смерти императора. Он явился в сенат, где решалась судьба Римской империи — быть ли ей по-прежнему монархией или же вернуться к республиканской форме правления — и сумел склонить сенаторов к первому варианту, поспособствовав возвышению перепуганного старого Клавдия.