Страница 111 из 128
Посещение склепа настолько расстроило отца Иоанна, что прошло некоторое время, прежде чем он снова обрел свое обычное — веселое и уравновешенное — расположение духа. Вначале он молча шагал по прилегающему участку. Так же молча, угрюмо раздвинул заросли олеандра и пояснил:
— Здесь располагался ипподром.
Я с любопытством рассматривал остатки большой арены, ныне густо заросшей травой. В центре площадки валялся перевернутый обелиск из красного гранита — очевидно, одна из трех мет, от которых стартовали колесницы. Подобно большинству амфитеатров (включая знаменитый стадион в Олмпии), Кесарийский просто вырезан в холме и не облицован мрамором. Этим, очевидно, и объясняется его замечательная сохранность. Здесь просто не было ничего ценного для жителей окружающих сел. Я не сомневался, что передо мною тот самый амфитеатр, который был построен по приказу Ирода Великого. «В южной части города, позади порта, — писал Иосиф Флавий, — он построил амфитеатр, способный вместить огромное количество народа и позволявший наслаждаться морским видом».
На самом деле амфитеатр вмещал свыше двадцати тысяч человек. Он пребывает в отличном состоянии: если удалить заросли кустарника, то можно хоть завтра устраивать здесь бега. Время и дикая природа, конечно, внесли коррективы. На трибунах, где раньше располагалась публика, поднялись невысокие деревца диких лимонов, а на песчаном участке дорожки — там, где некогда стояла императорская трибуна — выросло огромное фиговое дерево. Оно словно намеренно отмечает место, откуда сначала Ирод, а затем римские прокураторы вели наблюдение за спортивными состязаниями…
С некоторой грустью мы распрощались с отцом Иоанном. Поскольку уже начинало темнеть, мой польско-еврейский возница безжалостно нахлестывал мулов — так что они бежали довольно резво. Позже, уже сидя в вагоне ночного поезда на Хайфу, я все возвращался мыслями к одинокому священнику, который живет на руинах Кесарии и раз в неделю спускается в склеп, чтобы зажечь свечу во славу Господа нашего Иисуса Христа.
В то время, когда святого Павла подвергли аресту, прокуратором Иудеи был Антоний Феликс. Он был назначен в 52 году, следовательно, ко времени описываемых событий уже несколько лет занимал свой пост.
Антония Феликса трудно было назвать приятной личностью. Тацит характеризовал его как человека, «запятнавшего свое правление жестокостью и грабежом и соединявшего в себе почти безусловную царскую власть с душою раба». Приговор этот полон едких намеков, ибо Феликс — человек плебейского происхождения — стал мужем трех цариц. Он был братом другого печально знаменитого раба — Палласа, высокомерного вольноотпущенника Клавдия, чье баснословное богатство привело в конце концов к его безвременной смерти. Благодаря протекции брата Феликс получил звание прокуратора Иудеи и стал первым вольноотпущенником на таком высоком посту.
Личность его первой жены не установлена, но полагают, что она принадлежала к царскому роду. Вторично Феликс женился на внучке Антония и Клеопатры, а третьей его женой стала еврейка, сестра Агриппы I, царевна по имени Друзилла. Феликс повстречался с ней вскоре после того, как стал прокуратором Иудеи. На тот момент Друзилла была замужем за Асизом, царем Емисийским, однако это не остановило Антония Феликса: он увел Друзиллу у мужа и сделал своей третьей женой. Ей было около девятнадцати лет, когда Павла доставили в Кесарию на допрос к прокуратору. Хотя все изложенное выше не нашло отражения в Деяниях, характер Феликса и обстоятельства его правления явственно читаются в тексте святого Луки.
Павла поместили во дворец Ирода, который (как я уже упоминал) исполнял роль резиденции губернатора Иудеи, а помимо того, являлся самым красивым зданием Кесарии. В пятидневный срок из Иерусалима прибыла группа обвинителей во главе с первосвященником, среди них находился законник Тертуллий. Само судебное разбирательство выглядело весьма неубедительно. Адвокат в своем выступлении изобразил Павла не только опасным провокатором, который подстрекает к мятежу жителей империи, но и нарушителем законов еврейской нации. Павел отвечал спокойно и с достоинством. Он отрицал выдвинутые против него обвинения. Феликс отложил слушание дела, сославшись на отсутствие Клавдия Лисия, начальника Иерусалимского гарнизона.
Это дело, равно как и личность самого апостола, вызвали большой интерес у обитателей дворца. Вполне естественно, что Друзилла, молодая жена прокуратора, пожелала встретиться со своим соотечественником. Мы читаем, что «…Феликс, пришед с Друзиллою, женою своей, Иудеянкою, призвал Павла и слушал его о вере во Христа Иисуса» 63 . Полагаю, это была достойная сцена: римский губернатор, насквозь мирской человек, нечистый на руку жизнелюб; его молодая образованная жена, в жилах которой текла скверная кровь Иродов; и апостол, которому в ту пору было уже далеко за пятьдесят — за плечами годы тяжелейших испытаний, которые не смогли угасить пыл в его душе. Нам неизвестно в точности, что говорил Павел о христианстве. Но полагаю, что он — подобно Иоанну Крестителю в беседе с Иродом Антипой — обвинил правителей в безнравственности и, судя по всему, сделал это в довольно резкой форме.
«И как он говорил о правде, о воздержании и о будущем суде, то Феликс пришел в страх и отвечал: теперь пойди, а когда найду время, позову тебя».
После того Феликс неоднократно вызывал к себе апостола, и по весьма любопытному поводу: он надеялся, что Павел предложит ему взятку за свое освобождение. Согласитесь, выглядит по меньшей мере странно: прокуратор Иудеи, брат баснословно богатого Палласа, ждет денег от столь скромного человека, каковым являлся апостол Павел. Однако у алчности нет границ, жадность — чувство со своей собственной, извращенной логикой. Богач, как ребенок, способен радоваться даже небольшой подачке. Однако более правдоподобным кажется, что Феликс подозревал наличие значительных денег у Павла. Если так, то встает вопрос, когда Павел успел разбогатеть?
Можно предположить, что материальное положение апостола значительно изменилось за три года пребывания в Эфесе. По прибытии в этот город Павел был жалким обойщиком, зарабатывавшим на жизнь шитьем палаток. Когда же он покидал Эфес, то водил дружбу с богатыми и знатными асиархами. Затем апостол приезжает в Иерусалим, и первое, что мы о нем узнаем, — что он оплатил издержки на жертву четырех назаретян. Феликс обращается с апостолом с подчеркнутым уважением, а уважение такого человека означает только одно: он видит в своем визави богатого. Давайте заглянем на шаг вперед. Павел желает перенести суд в Рим, дабы предстать перед цезарем. А это, заметим, недешевое удовольствие. Все равно, как если бы в наше время житель Индии или Канады решил пересечь океан с единственной целью апеллировать к Тайному Совету королевы. Опять же, если верить свидетельству Луки, то, прибыв в Рим, Павел целых два года жил «на своем иждивении и принимал всех приходивших к нему» 64 .
Возможно, Павел получил наследство от родственников из Тарса? Или, может, среди друзей апостола нашелся богач — например, тот же самый Лука, — способный удовлетворить аппетиты алчного Феликса? Все это вопросы, на которые мы вряд ли найдем ответы. Нам остается лишь молча согласиться с автором Нового Завета, который — без всяких объяснений — констатирует факт: материальное положение Павла значительно улучшилось.
Отчаявшись получить взятку от подследственного, Феликс пошел по пути затягивания дела: следствие велось без малого два года. За это время судьба сделала неожиданный вираж: на скамье подсудимых оказался не обвиняемый, а сам судья. По всей Кесарии прокатилась волна мятежей: сражались евреи с сирийцами. Феликс ввел в действия войска. В ходе «наведения порядка» многие евреи были убиты, а их дома разграблены. Мятежи в Палестине всегда были чреваты отставкой римского губернатора. Чтобы обезопаситься, Феликс немедленно задействовал могущественные иудейские рычаги, дабы с их помощью повлиять на центральную власть в Риме. Однако и это не помогло незадачливому прокуратору: он был сначала отозван, а затем разжалован. В Риме ему предъявили обвинение в дурном управлении, и лишь вмешательство брата Палласа спасло Феликса от сурового наказания. Но это был не последний удар судьбы: во время извержения Везувия в 79 году погибли Друзилла и ее сын — любимый отпрыск Феликса.