Вариант 19

- Нет, я это помню. И поезд, и сестер покойных, - Прот, глядя в землю, перекрестился. - Только когда это было? Третьего дня? Год назад? Десять лет?

Герман с изумлением посмотрел на мальчика. Неужели болезнь такая? Или всё-таки шутит? Кто-кто, а Прот к юмору и розыгрышам мало склонен.

- Ну что ты так близко к сердцу принимаешь? Память - вещь сложная. У меня тоже всякие провалы бывают. Тут, главное, не расстраиваться, и методом логики идти. Ведь десять лет назад ты был маленьким, соответственно, ездить в поезде не мог, да и незачем было. Товарища Ульянова немцы нам еще не подкинули, жила империя спокойно. Следовательно, ты просто сидел в монастыре и библейские мудрости постигал. Впрочем, ты и для учебы тогда маловат был.

- Десять лет назад волнения в Миропольском уезде были, - пробормотал Прот. - Усадьбы жгли. Тоже было дурное время. Но по ветке Мерефа - Константиноград поезда еще не ходили. Вы правы, - в поезде я ехать никак не мог. Герман Олегович, как думаете, могу я с ума сойти, если все время буду себя перепроверять? Ведь для того, чтобы вспомнить, когда чугунку пустили, нужно припомнить с какого года я в монастыре живу. А если мне мнится, что я праздник по случаю восшествия на престол его Императорского Величества Николая I хорошо помню? Мне тогда большой пряник подарили. Сумской, с имбирем.

- Это пустяки, ложная память. Известный научный факт. Если бы мы в Москве были, я бы тебе весьма обстоятельную книгу на эту тему подарил. У меня есть. В смысле - была, - Герман безнадежно махнул рукой и начал поправлять развешанный на ветвях китель.

- Герман Олегович, вы тоже считаете, что я в их гибели виноват? - едва слышно спросил мальчик.

Прапорщик вздрогнул, обернулся и сердито поправил очки:

- В чьей еще гибели?

- Сестер. Пассажиров в поезде. Ваших однополчан. И еще много кого.

- Черт, что за глупости?! Бандиты виноваты. Гнусность виновата, эта бессмысленная, революционная, что вокруг бушует. Ты-то чем виновен? Кто тебе такую чушь сказал?

- Да и так понятно. Если бы меня не прятали... если бы я не бегал, много людей живыми бы остались. Екатерина Георгиевна тоже так думает.

- Она тебе сказала?! Вот сук... сумасшедшая. Нашел кого слушать. Она же... - Герман яростно дернул ремень, сползающий с запавшего живота. - Волчица она, вот кто. Хищница. Только глотки грызть способна. Не слушай ты ее. Грех так думать, в конце концов.

- Все мы грешны. Екатерина Георгиевна - честная женщина. Безжалостная, но честная. А вы, Герман Олегович, со мной вовсе как с младенцем говорите, - Прот взял с брички многострадальный пиджак, накинул на костлявые плечи. -- Я пойду Павла сменю.

- Эй, - сказал Герман, глядя в перекошенные лопатки. - Я тебя утешать и не думал. Просто нелепо, когда мальчик берет на себя вину за смерть взрослых людей. Мы-то все вокруг, выходит, совершенно безумные и никакой ответственности не несем?

***

- Вот эта пружина, стопор вкладыша, ох и вредная штуковина, - Пашка осторожно разбирал диск. - Усвистит в кусты, ищи потом.

Герман кивнул, полируя масленой тряпочкой затворную раму.

- Одного не пойму, - продолжал неунывающий Пашка. - Вот - восемь патронов осталось. Ну на хера нам пулемет? Утопить бы его в ручье, да и дело с концом. "Как у кота яйца", надо же. Ну на кой черт мы его чистим?

- Чтобы руки и башка были заняты, - пробормотал Герман. - Ты что не понял:, - внутри нашей амазонки тупомордый фельдфебель сидит. Определенно. Еще хорошо, что ежечасно в харю кулаком не сует.

- За ней не заржавеет, - Пашка хмыкнул. - С фельдфебелями мне служить не довелось, ты уж извини, ваше благородие. Екатерина Георгиевна наша - дивной сложности барышня. Вот скинула галифе, юбочку, кофточку напялила, платочек на голову, ресничками порх-порх, - клянусь, хоть сейчас под венец веди. Что там Москва с Питером, - натуральный Париж. Если, конечно, на заштопанную юбку не смотреть. Я ей так культурно комплимент делаю, она губы кривит и меня посылает. По-моему, как раз на французской мове.

- Не удивлен, - Герман принялся вытирать руки. - Ваша Катерина Георгиевна барышня бесспорно образованная, хотя и тщательно это скрывающая. В наше время модно в рукав сморкаться и загибать по матушке в пять этажей. Конъюнктура-с.

- Положим, сморкаюсь я как придется, потому как носовик потерял, - оправдался Пашка. - Насчет загибов, здесь мне до Катерины далеко. С флотскими она корешилась, что ли? Харкается тоже, не дай бог. Но если на нее со спины глянуть.... Ты вот мне скажи, кто красивее, нимфа или фемина?

- Фемина по латыни просто женщина. Так что именуй свою зеленоглазую богиню лучше нимфой - сие означает богиню поля, луга и прочих болот да оврагов. Она, когда ты ее со спины обозревал, ничего не сказала?

- Ничего не сказала, - небрежно сказал Пашка. - Немножко больно сделала. Фига с два от нее увернешься. Джиу-джитсу. Слыхал, ваше благородие? Японская тайная борьба. Мне приходилось настоящих мастеров видать.

- И жив еще? Чемпион, однако.

- Где мне, я ведь только слегка французской борьбой балуюсь, - Пашка поиграл мускулистыми плечами. - Мне бы телесной массы поднабрать. Вот как война кончится, всерьез боксом займусь. Полезный вид спорта. Между прочим, господин-товарищ прапорщик, жрать уже весьма хочется.

- А ты, Павел, иди. Наверняка, где-нибудь поблизости сочувствующие найдутся. Насыпят борща с верхом. Мясо-то награбленного не жалко, самогона реквизированного - хоть залейся. Для того революцию и делали.

- Ты меня не цепляй. Революцию не для самогона делали. И ты гадов, вроде дядьки Петро, к нам не приплетай. Они враги революции еще поядовитее, чем ваш брат золотопогонник. С вами мы честно штыком да пулей управимся, а с ними еще ох как повозиться придется.

- Возитесь. Вы за четверть самогона друг по другу из трехдюймовок лупить готовы.

- Не, невыгодно. Снаряд подороже "четверти" станет, - Пашка ухмыльнулся. - Ты, Герман Олегович, подумай-подумай, да к правильному берегу прибивайся. Ты ведь не из графьев. Ну, отчего тебе умом не принять правильное рабоче-крестьянское общество? Там и интеллигенции место найдется.

- Да пошел ты со своим обществом в три норы с приплодом, что б ваши ноги по всей мировой революции....

Пашка слушал загибы, кивал. Потом, когда прапорщик иссяк, рассудительно сказал:

- Ой, не зря мы с тобой, ваше благородие, здесь шляемся. Ума-разума набираемся. Тебя уже послухать приятно. Нет, спасибо Екатерине Георгиевне. А ты не торопись. Ругайся, присматривайся, всё одно к Советской власти мыслью придешь.

- Да никогда! Что б вы своим портяночным духом удавились, быдловатое племя.

- Ну что ты шумишь? Пацана напугаешь. Спокойнее давай, вот по пунктам разберемся...

Крапивы набрали целый ворох. Помяли, порубили, залили водой. Сидели, почесывались.

- Пашка, кто же она такая? - в очередной раз спросил Герман.

- Да кто ж ее поймет? Слушай, может лучше и не задумываться?

***

Катя вернулась уже после полуночи. Вывалилась из кустов, махнула на вскинувшего карабин Пашку.

- Бдите? Хорошо. Как насчет пожрать?

Хромала предводительница куда заметнее, плечо ее оттягивал солидных размеров мешок, опутанный обрывком веревки. Поклажу Катерина с отвращением брякнула у брички. Начала вытаскивать из-под измятого жакета оружие: пару наганов, маузер. Села на землю, скептически понаблюдала, как Герман разжигает костерок. Прот уже тащил треснутый, найденный у дороги чугунок. Крошечное пламя наконец разгорелось, чугунок занял свое место. Катя ткнула носком сапога мешок:

- Паек разберите.

Прот принялся извлекать порядком перемешавшиеся продукты. Очищая облепленный стружками шмат сала, сказал:

- Вовремя вы, Екатерина Георгиевна. А как там вообще?

- Городок симпатичный. Народ ненадоедливый.