Зенитчик-2

Если же ваше транспортное средство тащит не пара сотен лошадей, а только одна, да и та весьма мелкая, то преодоление расстояния в полсотни километров это уже настоящее путешествие. На машине тысячу километров можно преодолеть часов за десять-двенадцать. Гужевому транспорту на то же расстояние потребуется как бы ни месяц. Крейсерская скорость крестьянской телеги пять-шесть километров в час, зато по проходимости уступает разве что тому же ГТТ. Но лошадка не человек. Это человек может сжать зубы, напрячь силы и преодолеть нужное расстояние за день. Если очень надо, то он может повторить такой же переход на следующий день. А животное надо кормить, поить, в конце концов, ему отдых требуется.

— Еще пяток километров, и на месте будем. Н-но, зараза!

Иван батогом добавил прыти сбавившей ход лошаденке. Я ее понимаю — на телеге, кроме двух не самых легких мужиков, лежали еще и несколько мешков с зерном и овощами, предназначенными для продажи. Плюс торба с овсом для лошади и мой сидор, оставлять его в деревне я не отважился, хотя и с ним путешествовать — риск немалый. Не то чтобы в хозяйстве Коноваловых наблюдался большой излишек продовольствия, но натуральным это хозяйство давно перестало быть, а потому ему требовалось такие вещи, как соль, спички, кое-какую мануфактуру, закупать извне. Вот и вынуждена была несчастная лошадка везти в райцентр часть урожая с личного огорода колхозника. Но до райцентра еще далеко. Пять километров, в которые Иван оценил остаток пути, остались до села, где мы должны были переночевать у кого-то из его знакомых, чтобы с утра совершить рывок к конечной цели.

Село оказалось довольно большим. В центре обшарпанная церковь, лишенная креста и колоколов. Несколько одноэтажных кирпичных домов явно дореволюционной постройки, в которых сейчас расположились сельсовет, правление колхоза, школа и, как пояснил Иван, фельдшерско-акушерский пункт. Даже электричество в селе было. Искомый нами дом располагался почти на выезде из села, к счастью, в нужную нам сторону. Неразвитость местных информационных коммуникаций не позволила заранее предупредить хозяев о нашем визите. Тем не менее, встретили нас очень радушно. Хозяин, внешне очень похожий на Коновалова-старшего, только повыше и не такой квадратно-могучий, после крепких объятий пробасил жене.

— Сгоноши на стол, гости дорогие к нам пожаловали.

Дом оказался таким же, как и у Ивана, пятистенком, может, чуть больше. А вот народа в нем жило не в пример больше. У Коноваловых старший сын уже отделился, а младшие до войны семьями обзавестись не успели. Вот и остался отец вдвоем с женой. Здесь же помимо хозяев жила сноха с двумя детьми и младшая дочка, еще не вышедшая замуж. Буквально через полчаса, пока мужики не торопясь распрягали и обхаживали лошадь, попутно делясь последними новостями, ужин был готов, и вскоре за столом прозвучал первый тост: за встречу. Пили тот же мутный и вонючий самогон. Как мне объяснили, гнали его все же из сахарной свеклы, но когда я попытался рассказать им о методах очистки этого продукта, то был сурово отбрит хозяином.

— Ты, городской, нас уму-разуму не учи. Раньше-то он у нас как слеза был, а сейчас ни марганцовки, ни угля активированного взять негде. А молоко на это дело тратить жалко, лучше я его детишкам отдам.

После такой отповеди я старался больше молчать, а пить, помня о последствиях, меньше. Долго посидеть не удалось, часа через два тусклая лампочка, освещавшая горницу, мигнув пару раз, погасла окончательно, и народ начал размещаться на ночлег, тем более что вставать нам завтра задолго до рассвета.

Начавшийся затемно путь продолжился в предрассветных сумерках и завершился на въезде в райцентр, когда было уже совсем светло. Здесь наши дороги разошлись.

— Во-он военкомат.

Иван указал мне на нужное здание.

— Я постараюсь быстрее.

— Не торопись, товара много, быстро не распродать.

Я спрыгнул с телеги, стащил с нее свой вещмешок и, разминая затекшие от долгого сидения ноги, зашагал к военкомату. Лошадка потащила облегченную телегу в сторону местного рынка. Несмотря на ранний час и выходной день, военкомат работал, война все-таки. А вот желающих попасть на прием никого, кроме меня, не нашлось, поэтому я через несколько минут предстал перед худым лейтенантом лет сорока. Почему он не на фронте воюет, а бумажки в тыловом военкомате перекладывает, можно было не спрашивать — его болезненная худоба и нездоровый цвет кожи говорили сами за себя. Приняв мои бумаги, лейтенант несколько минут изучал их, потом записал какие-то данные в толстый гроссбух и шлепнул на обратную сторону отпускного билета большой штамп, куда вписал дату проведения медицинской комиссии.

— Можете идти, — лейтенант подал мне документы, — комиссия через тридцать дней.

Протягивая руку с бумагами, он поморщился, как от боли, видимо, дела его совсем плохи.

— Есть!

Положив документы в нагрудный карман гимнастерки, я с облегчением покинул данное учреждение. Формальности, чтобы не навлечь неприятности со стороны представителей власти, были соблюдены, но что делать дальше, я пока не решил. Послонявшись некоторое время по грязным немощеным улицам, я вышел-таки к местному рынку и разыскал Ивана устроившего торговлю прямо с телеги.

— Как дела?

— А-а-а.

Значит, ничего стоящего на обмен пока не предложили. Оно и понятно, здесь не город, огороды есть практически у всех жителей райцентра, а горожан, приезжающих обменять вещи на продукты, здесь бывает немного — не каждый решится на такое путешествие. Ситуацию могли бы исправить перекупщики, скупив товар у местных крестьян и отвезя его в областной центр, а то и в саму столицу. Но в военное время подобные операции крайне рискованны: можно запросто загреметь в лагерь, а то и к стенке встать. До крышевания подобных делишек местная милиция еще не додумалась, это произойдет позже, намного позже.

— Слушай, походи по рынку, посмотри иголку для швейной машинки.

На просьбу Ивана ответил согласием, сидеть просто так быстро надоело, и я рад был походить, поглазеть. «Зингер» с ножным приводом, еще дореволюционный, стоял в хозяйской спальне. Швейная машинка была символом достатка крестьянской семьи. Шустрые агенты компании успели столько своего товара распродать в России, что отдельные экземпляры в сельских домах встречаются до сих пор, причем, по большей части, вполне работоспособные. А что? Агрегат надежный, практически вечный, его только смазывать нужно вовремя. Слабое место его — это ломающиеся иголки и капризные шпульки.

Нужный товар отыскался в дальнем углу. Торговал им неприметный дедок в драповом пальто, явно ему великоватом, и серой кепке, надвинутой на самые глаза. Не став ввязываться в торговлю сам, я решил сходить за Иваном, он местные цены лучше меня знает. Когда я вернулся, около коноваловской телеги стояла женщина с двумя детьми. Товарообмен явно подходил к концу, крестьянин получил какой-то сверток, женщина взвалила на плечо тяжелый мешок.

— Отрез сторговал, — поделился радостной новостью Иван, — Аннушка себе юбку сошьет, а может, и мне на штаны хватит. А ты иглы нашел?

— Нашел.

Я объяснил ему, где найти искомое.

— Посторожи телегу.

Иван метнулся в указанном направлении, а я все смотрел в след отошедшей женщине. Невольно в памяти всплыла другая — тоже с двумя детьми, но в другом «городском» платье и с дамской сумочкой. Может, они и есть причина хронокатаклизма? Последовали моему совету, уехали из Ленинграда до начала блокады и остались в живых? Очень даже может быть. На дальнейшие события я не очень обращал внимание. Появился хозяин, прихватил с телеги мешок и опять исчез. Опять появился. Подходили другие люди, присматривались, торговались, что-то брали. После полудня телега опустела.

— Ну что, обратно поехали?

— Езжай один, я здесь на некоторое время задержусь.

— А как же…

— Доберусь как-нибудь, ты за меня не волнуйся, дела у меня тут образовались. Извини.

И я, закинув на плечо сидор, зашагал в сторону железнодорожной станции.