Штамм Закат

— Мы просто хотим найти управу на этих уродов, кото­рые бунтуют в городе. На всех этих агитаторов и приспо­собленцев. Они пытаются воспользоваться любой нездо­ровой ситуацией и сделать ее еще хуже.

— Вы говорите как копы, — заметил Фет.

— Если вы подумываете уехать из города, лучше отправ­ляться прямо сейчас, — вмешался третий мужчина, пыта­ясь избежать опасного поворота разговора. — На мостах пробки, тоннели забиты. Скоро от города останется одно говно.

— Вы бы вышли наружу да помогли нам, — добавил чет­вертый. — Сделайте хоть что-нибудь.

— Я подумаю об этом, — сказал Фет.

— Пошли дальше! — выкрикнул водитель из внедорож­ника, стоявшего посреди улицы на холостом ходу.

— Удачи, — хмуро пожелал один из мужчин. — Она вам понадобится.

Нора проследила, чтобы они удалились, заперла дверь и отступила в тень помещения.

— Ушли, — сказала она.

Рядом с ней появился Эфраим Гудуэдер, который все это время наблюдал за происходящим со стороны.

— Дураки, — произнес он.

— Копы, — обронил Фет, наблюдавший, как мужчины за­ворачивают за угол дома.

— Откуда ты знаешь? — спросила Нора.

— Это всегда видно.

— Хорошо, что ты не показался им на глаза, — сказала Нора Эфу.

Тот кивнул.

— Почему на них нет никаких опознавательных зна­ков?

— Наверное, освободились от смены, — предположил Фет, — потолкались где-нибудь, где можно выпить на халя­ву, и решили: нет, так дело не пойдет, если уж они допусти­ли, что город рушится на глазах, надо вести себя иначе. Жены уже упаковались, скоро они все рванут в Нью-Джерси, делать пока больше нечего, так почему бы не на­стучать кому-нибудь по голове? Копы считают, что они здесь хозяева. И пусть правды в этом меньше половины, но все же она есть. Психология уличных бандитов. Тут их тер­ритория, и они будут за нее драться.

— Если над этим поразмыслить, — сказал Эф, — то они, в сущности, мало чем от нас отличаются, на сегодняшний-то день.

— Разве что таскают с собой свинец, а должны были бы орудовать серебром, — заметила Нора. Ее пальцы скольз­нули в ладонь Эфа. — Жаль, что мы не предупредили их.

— Вот как раз когда я попытался предупредить людей, мне и пришлось стать беглецом, — сказал Эф.

Нора и Эф первыми вошли на борт усопшего самолета, после того как бойцы спецназа обнаружили там явно мерт­вых пассажиров. Потом было осознание странного факта, что трупы пассажиров не разлагаются естественным об­разом; к этому добавилось исчезновение большого, похо­жего на гроб ящика, случившееся во время солнечного затмения, — вот тогда-то Эф и убедился, что они стоят пе­ред лицом эпидемиологического кризиса, который невоз­можно объяснить нормальными медицинскими и научны­ми причинами. Эф с большой неохотой пришел к такому выводу, но все-таки пришел, после чего смог воспринять и откровения этого ломбардщика, Сетракяна, и страшную правду, скрывающуюся за новоявленной чумой. Отчаянное желание Эфа предупредить мир об истинной природе бо­лезни — о вампирском вирусе, который предательским об­разом распространился в Нью-Йорке и уже начал атаку на пригороды, — привело к его разрыву с Центром по контро­лю и профилактике заболеваний, и ЦКПЗ попытался зат­кнуть ему рот, сфабриковав обвинение в убийстве челове­ка. С того момента Эфраим Гудуэдер стал беглецом. Он взглянул на Фета.

— Машина загружена?

— Все готово. Можно ехать.

Эф сжал пальцы Норы. Она не хотела его отпускать.

Сверху донесся голос Сетракяна. Он шел со стороны винтовой лестницы, расположенной в конце торгового зала.

— Василий! Эфраим! Нора!

— Мы внизу, профессор, — ответила Нора.

— К нам кто-то приближается.

— Вряд ли. Мы только что от них избавились. Борцы за бдительность. Причем хорошо вооруженные.

— Я не имею в виду людей, — сказал Сетракян. — И я не могу найти юного Зака.

Дверь спальни с треском распахнулась. Зак повернулся. В комнату влетел папа с таким видом, будто готов был тут же вступить в драку.

— Боже мой, пап, ты что? — Зак приподнялся, садясь в своем спальном мешке.

Эф оглядел комнату.

— Сетракян сказал, что заглянул сюда — просто спокой­ствия ради, — но тебя не было.

— Уф-ф-ф... — Зак демонстративно потер глаза. — Долж­но быть, он не заметил меня на полу.

— Ну да. Возможно.

Эф долгим взглядом посмотрел на Зака. Он, конечно, не поверил объяснению, однако на уме у него явно было что-то другое, что-то более важное, чем обличение сына во лжи. Эф обошел комнату, проверил зарешеченное окно. Зак сразу отметил — одну руку папа держал за спиной, при­чем двигался так, чтобы Зак не увидел, что он там прячет.

Следом за папой в комнату ворвалась Нора. Увидев Зака, она остановилась.

— В чем дело? — спросил Зак, поднимаясь на ноги.

Папа ободряюще кивнул и улыбнулся, но улыбка набе­жала на его лицо как-то очень уж быстро, и это была про­сто улыбка, движение губ, в глазах никакой живости, со­всем никакой.

— Просто осматриваем дом. Жди здесь, хорошо? Я ско­ро вернусь.

Эф вышел из комнаты, умудрившись сделать это так, что штуковина за его спиной осталась спрятанной. Зак за­думался: что же от него скрывают? Ту самую щелк-пыхалку или какой-нибудь серебряный меч?

— Никуда не уходи, — сказала Нора и закрыла за собой дверь.

Зак терялся в догадках — что же они здесь искали? Маль­чик уже слышал, как мама упоминала имя Норы, — это было, когда родители в очередной раз поругались. Ну, не то чтобы поругались — они ведь тогда уже разошлись, — скорее, поговорили на повышенных тонах. И еще Зак ви­дел, как папа с Норой поцеловались — как раз перед тем, как папа оставил его, Зака, с Норой и отправился куда-то в компании Фета и господина Сетракяна. И все время, пока они отсутствовали, Нора была очень напряжена и оза­бочена. А когда они вернулись — все изменилось. Папа был такой сникший, такой подавленный — Зак ни за что не по­желал бы снова увидеть его в этом состоянии. А господин Сетракян вернулся больным.

Впоследствии, подглядывая за ними, Зак уловил обрыв­ки разговоров, но из того, что он услышал, цельная карти­на никак не складывалась.

Что-то такое о «владыке».

Что-то о солнечном свете и о том, что «уничтожить» кого-то там не удалось. Что-то о «конце света».

Зак стоял в одиночестве посреди опустевшей комнаты, дивясь всем этим тайнам, вихрящимся вокруг него, и вдруг в нескольких зеркалах, висевших на стене, он уловил не­кое смутное движение. Что-то вроде смазанной картинки, или визуальной вибрации, если такое вообще бывает. Что-то, что, по идее, должно быть сфокусированным, но в сте­клянном отражении получилось расплывчатым и нечет­ким.

Что-то за его окном.

Зак медленно повернул голову, потом резко обернулся всем телом.

Там, непостижимым образом распластавшись по внеш­ней стене здания, висела она. Ее тело было каким-то из­ломанным, даже вывихнутым, глаза красные, широко рас­пахнутые, обжигающие. Волосы, уже тонкие и бледные, наполовину выпали; учительская блузка на одном плече зияла прорехой; обнажившаяся плоть была вымазана гря­зью. Мускулы шеи раздулись и деформировались; под ко­жей щек и лба извивались кровяные черви.

Мама.

Она пришла. Зак и так знал, что она придет.

Инстинктивно Зак шагнул навстречу маме. Затем он увидел, как изменилось выражение ее лица — гримаса боли на нем вдруг уступила место жуткой мрачности, которую иначе как демонической и не назовешь.

Мама заметила решетку.

В то же мгновение у нее отвалилась челюсть — букваль­но отвалилась, как на том видео, — и откуда-то из глубины рта, из-под того места, где раньше был язык, выстрелило жало. С треском и звоном оно пробило оконное стекло и стало проталкиваться сквозь проделанное отверстие. Длины в нем было метра два, на кончике оно сходилось в конус, и, когда жало выщелкнулось до конца, этот кончик остановился всего в нескольких сантиметрах от шеи Зака.

Зак окаменел. Его астматические легкие смыкнулись, он даже вдоха сделать не мог.