Бенефис дьявола

- Тогда и начинать не стоит.

Они замолчали, переходя, очевидно, на другие тренажеры, а Глеб усмехнулся – вот же проблемы у девчонок.

Он отключился от Светланы и вызвал трубку следователя Прокопенко, которая, по всей видимости, лежала в ворохе бумаг на рабочем столе или в кармане его куртки – слышимость была крайне низкая. Глеб попробовал включить видео-сигнал, но на дисплее отобразилось только тёмное пятно – по-видимому, трубка не была оснащена видео-камерой, да оно и не удивительно, если ребята на туалетную воду-то сбрасываются всем миром.

- … и эти счета находятся чуть ли не под колпаком ЦРУ в Гибралтаре.

- Ты хочешь сказать, что он перевёл какие-то жалкие по их меркам десять тысяч на счета боевиков? Чего народ-то смешить.

- Он – десять, другой – пять, третий – пятнадцать, сколько таких по миру-то? Ты же знаешь: факты – упрямая вещь.

- Но в момент трансакции он находился в ресторане, и не один десяток человек это могут подтвердить! Что он, из банкомата это сделал, а потом прикинулся дурачком перед официантом – извини, мол, друг, бабки на счете кончились.

- Я думаю, с этими деньгами мороки будет больше, чем с его убийством. Может, его и замочили за это. Как бы там ни было, эфэсбэшники уже интересуются этим делом.

- Если бы наши трансакции засветились на оффшорах … гибралтарских… - голос удалился от динамика. «Как не вовремя,- подумал Глеб, - а то можно вообразить, что это я спонсирую мировые войны». Он усмехнулся про себя, связавшись с Вероникой. Там была тишина. Наверное, отдыхает.

Итак, всё под контролем. Сейчас можно посвятить час зарабатыванию денег, и пора переезжать в хорошую собственную квартиру. Подумать только, вчера утром он об этом даже и не мечтал. А сегодня отдал Свете ключи от родительской хаты, и уже планирует приобретение своей личной, с сертификатом собственности на своё имя – это ли ни праздник жизни, такое не каждому и не всегда даётся. Да и кто знает, может, лавочка ни сегодня-завтра прикроется, а он по-прежнему гол как сокол, и впереди ни просвета, только секс с Натальей Викторовной… чтоб она была… здорова.

Теперь Глеб искренне сожалел, что не имеет экономических или финансовых познаний: суета со звонками и смс-сообщениями была кропотливым и неблагодарным занятием, к тому же приносящим сравнительно небольшой доход. И пусть провайдер подкидывал к его балансу крохи и кредитовал его – на «Лексус» не хватало, и ему добавили «за счет заведения» - Глеба не прельщало иждивенчество, и хотелось самому проверить свои способности в деле: хоть на курсы поступай по биржевому маклерству. Там, подумал он, с его возможностями и их оборотами можно было бы развернуться по-настоящему. Да ладно, какие мои годы, успокаивал он себя, только немного фантазии. Если разобраться, то провайдер и сам в состоянии всё проделать: собрать информацию, определить возможные пути привлечения капитала, организовать лицевые счета на его имя, предоставить доступ к обналичиванию средств, решить проблему с налоговой инспекцией и ОБЭП – да всё что угодно, только дай ему команду и неси ответственность – без подписи, без печати, с одним его феисом в картотеке Зверя. Да и Бога ради, этого добра не жалко.

Глеб сделал витиеватый запрос относительно информации о том, что плохо лежит – на каких счетах и у каких лиц. Через несколько минут он получил в виде бегущей строки пространный отчет об операциях, которые реально можно проделать с десятком расчетных счетов предприятий, чьи системы электронной безопасности были устаревшими, либо вовсе отсутствовали. При этом шла пометка, что принципиальных ограничений к доступу нет ни в какой области, но есть разумные пределы, сохраняющие мировой баланс экономики, необходимый для функционирования провайдера до наступления конца света. «Вот басни-то», - подумал Глеб, просматривая список доступных сумм. Действительно, со счетов предприятий перебросить деньги было проще, особенно с крупных, у которых дневной оборот колебался в запредельных цифрах. «Вот с них и начнём», - решил Глеб, принимаясь за дело.

Его внутренний голос как-то попритих в последнее время: Глеб не озадачивался возможными проблемами в результате его «операций», могущих возникнуть у людей, которые курировали счета предприятий и которые могут сесть в тюрьму благодаря его стараниям; его не смущало, что Борис Сидоров лежал сейчас мертвый в черном запаянном мешке, и его старший брат стоял над ним, пытаясь проглотить подступивший к горлу комок, опознавая тело; ему не было дела и до Светланы, направляющейся после занятий шейпингом в этот момент к дому его родителей с твердым намерением поговорить с ним сегодня же вечером о его намерениях и перспективах в этой жизни; также как и не интересовало настроение Ромы после их короткой встречи, и укутавшейся в плед у себя дома Вероники в состоянии полного эмоционального изнеможения, которое не смогло снять даже общение с мамой – всё отступило в сознании Глеба в ту ячейку памяти, добраться до которой становилось с каждым мгновением всё сложнее и сложнее, и он уже не предпринимал каких-либо усилий для того, чтобы трезво и реально оценить окружающее его море боли, страстей и желаний, чем оно подпитывалось и ради чего бушевало. В его остекленевших зрачках отражался тоннель искушения, по которому он смело и уверенно погружался в пучину вседозволенности.

***

Иван Сидоров был всего на три года старше своего брата Борьки. Они вместе росли в небольшом поселке на берегу моря, вместе занимались в одной футбольной секции, вместе покуривали украдкой от родителей за сараем в своём огороде. Летом, когда побережье наполнялось толпами отдыхающих, съезжавшихся на выходных в эти края, они тайком пробирались на высокий пригорок, нависавший над неухоженным пляжем, и в отцовский бинокль по очереди подглядывали за взрослыми девушками, переодевающимися внизу и не подозревающими, что за ними наблюдают. С этого своего поста они познали такие таинства человеческих отношений, что к седьмому классу он мог рассказывать своим друзьям с усталым видом всё испытавшего ловеласа про то, как и что происходит между мужчиной и женщиной, когда те остаются наедине в укромном уголке. А Борька, не по годам смышленый парнишка, всегда поддакивал ему, приукрашивая эти истории подробностями о специальных приспособлениях, похожих на обычные надувные шарики, которые иногда помогают людям не испачкаться в таких ситуациях.

Они с Борькой не были друзьями, несмотря на малую разницу в возрасте, но они были настоящими братьями. Бывало, что младший пойдет и сдаст Ивана родителям, когда тот соберётся в клуб на танцы, а его заставит копать свой участок огорода. Иван выждет неделю, пока всё уляжется, да и вздует брательника, чтоб помнил, откуда ноги растут. Борька на это родителям не жаловался, но обид тоже не сносил: выждет день, да и засадит ему из рогатки хлебным мякишем в лоб, и Иван потом ходил с красным отпечатком, хвастая друзьям, что выпил водки с батей, да и налетел впотьмах на забор, когда покурить с ним вышли. Борьке же говорил: «Ты чего, дурень, в лоб стреляешь, без глаза оставить же мог!» А Борис лыбился во всю пасть и отвечал: «Будешь знать, как за клубом с городскими целоваться!»

Потом он ушел в армию, а Борис поступил в городе в ПТУ на специальность «механик-моторист», да там и остался уже, умудрившись перевестись в политех на смежную специальность. Потом они виделись уже редко. Брат приезжал иногда летом домой, но Иван был занят своими проблемами, а Бориса больше не интересовали переодевающиеся девчонки на их преобразившемся пляже. Оба они давно выросли, и у каждого остались свои впечатления и воспоминания от вместе проведенного детства.

Иван прилетел сразу, как только им сообщили о несчастье. Лиза, их младшая сестра, осталась с родителями: матери совсем плохо стало, она и так в последние месяцы болела, а сейчас и вовсе сляжет. Отец тоже уже был не в том возрасте, чтобы переживать своих детей; он хотел было поехать вместе с ним, но Иван убедил его остаться, пообещав всё организовать и доставить гроб в родной городок, чтобы похоронить Борьку по-христиански, рядом со своими, недалеко от старой деревянной церквушки, которую он помнил с малолетства.