Страница 8 из 12
О них Буровихин кое-что уже успел разузнать.
Половцев в далеком прошлом — белый офицер и приближенный генерала Корнилова. Отец Половцева, крупный таганрогский помещик, был закадычным другом генерала. Вместе с Корниловым Половцев прошел весь его путь: бои в Галиции, расстрел в Петрограде рабочей демонстрации весной 1917 года, Ставка Верховного главнокомандующего при Керенском, неудачный поход на Петроград, бегство на Дон, добровольческая армия и последние бои на Кубани, когда Красная армия разгромила белых. Дальше, после смерти Корнилова, в биографии Половцева провал…
Шперлингу около шестидесяти лет. Не в пример большинству гестаповских офицеров — образован, культурен, начитан; в совершенстве знает французский и английский языки и свободно говорит по-русски. Изъездил весь мир: был в Азии, Америке, немецких африканских колониях, несколько лет жил в России…
— А известно тебе, что Шперлинг и Половцев охотятся за тобой? — И Пашкевич рассказывает о нашем разговоре с Мусей.
— Да, я заметил, они приглядываются ко мне, — задумчиво говорит Буровихин. — Когда в ту ночь после рождественской попойки Шперлинг прощался со мной, он задержал мою руку и, любезно улыбаясь, сказал: «Пользуясь правом своего возраста, я позволю себе дать полезный совет молодому человеку. У каждого из нас есть большая или маленькая тайна. Не спешите рассказывать о чужой тайне до тех пор, пока полностью удостоверитесь, что тот, о ком вы говорите, не раскроет вашей тайны. Спокойной ночи»… Да, умная, хитрая, опасная бестия.
— Почему он заподозрил, что ты связан с партизанами? — спрашивает Пашкевич. — На чем ты споткнулся?
— Нет, Шперлинг не думает, что я партизан, — уверенно замечает Буровихин. — Иначе он немедленно бы арестовал меня. Шперлинг боится, что я агент гестапо. Но почему?.. Это, конечно, связано с Воскобойниковым… Знаете, что пришло мне в голову? Может быть, Шперлинг и вся эта компания замешана в каком-нибудь заговоре против Гитлера? Может быть, намечается в Берлине «дворцовый переворот»?.. Черт его знает… Но, как бы там ни было, они не посмеют расправиться со мной: за моей спиной стоит гестапо. Да и не успеют… Когда намечен удар по Локтю?
— Скоро, Буровихин. Скоро. Остаются считаные дни.
— Тем более… Нет, все будет хорошо, товарищ командир.
Условившись о технике связи, мы прощаемся с Буровихиным.
— Ни пуха тебе, ни пера, Василий.
— Не благодарю: плохая примета, — улыбается он. — До встречи в Локте…
Проходит три дня. Я безвыездно сижу у брасовцев: вызываю людей, отправляю их в разведку и долго просиживаю над картой — еще и еще раз изучаю дороги, подходы к Локтю, план самого поселка.
Мне ясно: нам предстоит тяжелый и трудный бой. И снова к этому будущему бою нужно предъявить все те же требования, что и к нашей недавней операции в Суземке: мы должны ударить наверняка и ударить молниеносно.
Все больше и больше убеждаюсь: эти два условия — непреложный закон партизанской борьбы. Грубый просчет в разработке операции неизбежно приведет к затяжке боя. В сегодняшних условиях, когда нас горстка, а враг быстро может сконцентрировать в любом месте заведомо превосходящие силы, затяжной бой таит в себе большую опасность для нас… [48]
Утром приезжают Богатырь и Рева. Докладывают, что отряды на подходе. Иван Абрамович, [49]наш начальник объединенного штаба, приехать не может — занят разработкой Трубчевской операции, трубчане выделили тридцать бойцов под командованием Кузьмина, а суземцы вообще не в состоянии участвовать в операции — в районе устанавливают советскую власть, принимают добровольцев в отряд, держат оборону.
— Едешь по району, и сердце радуется, — рассказывает Богатырь. — Работают сельсоветы, идет сбор оружия… Наш Лаврентьевич усиленно занимается организацией групп самообороны. Прямо чудеса творит: тринадцать сел объездил, тринадцать групп создал. Вот, оказывается, в чем нашел себя!
К полудню мне докладывают, что прибыли отряды. Еду к ним. Отдельными таборами расположились они в лесу — наш отряд, трубчане, сталинцы, харьковчане. Сто шестьдесят бойцов!
Идет, казалось бы, неторопливая, спокойная, но напряженная, сосредоточенная жизнь.
Вокруг Шитова собрались его подрывники: Иван Иванович объясняет им устройство новой мины. Иванченко распекает бойца за пятнышко, обнаруженное на станковом пулемете. В группах Федорова и Кочеткова командиры придирчиво проверяют оружие.
Володя Попов, тот самый суземский хлопчик, который все-таки настоял на своем и стал партизаном, разобрал пулемет, разложил части на потрепанной шинельке и смазывает затвор.
— Разобрать не хитро, браток, — говорит стоящий рядом со мной Рева. — А вот соберешь ли?
— Ваше задание выполнил, товарищ комиссар, — вытянувшись передо мною, браво рапортует Володя. — Могу, закрывши глаза, ночью собрать.
— Добрый из него пулеметчик получается, — подтверждает его командир Ваня Федоров. — Рука твердая и глаз острый.
Горят костры. Слышатся приглушенные голоса, звякает оружие.
— Я к это у Михаила Юрьевича сказано? — улыбается Рева, показывая глазами на лагерь. — «Кто кивер чистил весь избитый, кто штык точил, ворча сердито, кусая длинный ус»…
Мне не дают покоя Муся и Буровихин: от них до сих пор никаких известий. Договариваюсь с Капраловым — и командир посылает в Локоть связного: он должен повидать Буровихина и привезти от него последние данные. Только после этого мы сможем наступать на Локоть.
Связной уходит и не возвращается в срок…
Помню, это было в сумерки следующего дня. Ко мне в землянку входит секретарь райкома.
— Сейчас пришел подпольщик из Локтя. Связной, посланный Капраловым к Буровихину на связь с подпольем, не явился, хотя есть непроверенные сведения, будто он в Локте. Буровихин арестован..
Ждать больше нельзя. Надо спешить. Может быть, мы еще успеем спасти Василия.
Нет, на этот раз нам, очевидно, не удастся добиться неожиданности удара — враг предупрежден. Но ждет ли он удара именно сегодня? Едва ли: связной никак не мог знать, что мы выступим этой ночью. К тому же сегодня Рождественский сочельник, и полицейские не преминут справить Рождество. Тем лучше…
Созываю командиров. Один за другим они подходят ко мне, рапортуя о количестве бойцов, и каждый добавляет:
— Все на санях.
Ставлю отрядам самостоятельные задания.
Выступаем ровно в 24.00. Движение по маршруту в общей колонне. В 0.30 выход на большак к селу Бобрик. Прошу сверить часы, товарищи командиры.
Ночь. Звездное морозное небо. Прямо над головой опрокинулся ковш Большой Медведицы. Ярко сияет Полярная звезда.
Скрипят полозья. Слышится приглушенный говор. Недовольно фыркает Машка, притормаживая сани: мы только что поднялись на высокий крутой бугорок, сейчас медленно спускаемся в него, и отсюда видна вся наша колонна. Ее головная застава теряется далеко впереди в голубоватом лунном свете.
Смотрю на часы. Уже сорок пять минут мы на марше. По моим расчетам, минут двадцать назад должен быть ручеек с крутыми берегами. Ручейка нет.
— Остановить. Проверить маршрут, — приказываю я.
Ларионов мчится вперед — и все наши сорок саней остановлены.
Вместе с Бородавко иду к голове колонны. Мороз дает себя знать. Никому не сидится в санях. Люди выскочили на снег, топчутся на месте, трут уши, борются друг с другом. Слышатся острые шутки, смех, веселый говор.
Кочетков, начальник головной походной заставы, докладывает, что мы действительно идем по новому маршруту: ранее намеченный путь завален снегом.
Вызываю проводника.
— Куда нас ведете?
— На деревню Тросную.
— Этой деревни в маршруте нет. Она должна остаться на востоке. В чем дело?
— По намеченному маршруту не проедешь — снег по пояс. А этот путь короче. Опасности никакой. В селах все спят. Если бы даже кто и захотел донести — дорога ему в Локоть одна: через нашу колонну. Все будет в порядке.
48
Автор говорит неправду. В конце декабря 1941 г. — в начале января 1942 г. в юго-западных районах оккупированной Орловской области действовали 14 головных партизанских отрядов и 86 групп местной самообороны с общим количеством 8 тыс. бойцов. См.: РГАСПИ. Ф. 69. On. 1. Д. 746. Л. 2. В то же время немецкие силы по поддержанию порядка испытывали явный недостаток в личном составе. Так, в сообщении от 12 декабря 1941 г., подготовленном в штабе командующего охранными войсками и начальника тылового района группы армий «Центр» генерала от инфантерии М. фон Шенкендорфа, отмечалось, что «обеспечение безопасности оставшимися силами больше невозможно». Цит. по: Arnold K.J. Die Weh
49
Абрамович Иван Егорович — начальник Трубчевского РО НКВД, начальник оперативно-чекистской группы штаба объединенных партизанских отрядов Сабурова. — Примеч. ред.