Тонкая темная линия

– Вот это-то мне и интересно узнать, – заметил Ник. – Кто твой денежный мешок, Донни?

Бишон отвернулся, вздохнул и поморщился от собственного аромата – спиртное, пот, мускусный запах секса. Женщину он помнил смутно.

– Нет у меня никого. Это все блеф. Я говорил той девчонке.

– Угу, и она сейчас просматривает записи твоих телефонных разговоров, которые мы сделали, – солгал Фуркейд. – Когда закончит, эта мисс будет знать всех, кого знаешь ты.

– Я думал, тебя отстранили от дела, Фуркейд, и ты вне игры. Тебе-то какое дело, кому я звонил и зачем?

– У меня есть свои причины.

– Ты не в своем уме.

– Да, люди так говорят. Но видишь ли, мне плевать, правда это или нет. Мое существование зависит только от моего восприятия, мое восприятие – это моя реальность. Понимаешь, как это срабатывает, умник? Поэтому, когда я спрашиваю тебя, пытаешься ли ты заключить сделку с Дювалем Маркотом, ты обязан мне ответить, потому что ты сейчас передо мной в моей реальности.

Донни закрыл глаза и переступил с ноги на ногу.

– Мы будем стоять здесь, Донни, пока ты не надуешь в штаны.

– Мне нужны наличные, – покорно заговорил Бишон. – Линдсей хочет выкупить долю Памелы. Но эта дама та еще штучка, и ей доставит огромное удовольствие меня обчистить. Я просто немного сыграл, вот и все.

– Ты считаешь ее дурой? – поинтересовался Ник. – Думаешь, она не раскусит твой блеф?

– Я считаю, что она сука, и не собираюсь ее провоцировать лишний раз.

– Ты только что вывел ее из себя, Донни. И меня ты раздражаешь. Неужели ты думаешь, что я настолько глуп? Я узнаю, если ты меня обманул.

– Сегодня же выясню, нельзя ли забрать залог обратно, – пробормотал Донни, глядя в потолок. Ник потрепал его по щеке и отошел от двери.

– Извини, приятель. Этот чек уже обналичили, и кот вырвался из клетки. Надеюсь, ты об этом не пожалеешь.

– Уже пожалел, – ответил Донни, бросаясь к унитазу.

Анни свернула на подъездную дорожку, ведущую к дому Маркуса Ренара. Неплохое местечко… Только слишком уединенное. Это ей не понравилось, но, когда Анни говорила с Ренаром по телефону, она предупредила, что о ее визите к нему знают многие. Просто небольшая страховка на тот случай, если Ренар задумал расчленить и ее тоже. Она не стала упоминать, что единственный человек, которому известно о ее приезде к нему, это Ник Фуркейд.

Пока накануне вечером они с Фуркейдом заключали их весьма непростой союз, Ренар позвонил ей домой и оставил сообщение о том, что у него побывал Фуркейд. Благодаря этому звонку Анни не пришлось придумывать подходящий предлог, чтобы к нему заехать.

– Я не знаю, к кому еще обратиться, Анни. Вы единственный человек, который может мне помочь.

Предстоящий визит, так обрадовавший Фуркейда, саму Анни очень беспокоил. Она сказала Нику, что не станет играть роль приманки, но именно это и происходило. Анни уговоривала себя, что она всего лишь едет к подозреваемому, чтобы взглянуть на человека в привычной для него обстановке. Но если Ренар воспримет ее приезд как светский визит, то она все равно станет наживкой, хочет она того или нет. Восприятие – это реальность, как сказал бы Фуркейд.

Тоже тот еще сукин сын. Почему он не сказал о том, что был у Ренаров? Ей очень не хотелось думать, что Фуркейд действовал по заранее намеченному плану.

Подъездная дорожка вырвалась из-под низко нависших ветвей, и слева показалась лужайка размером с поле для поло. Это была не дань моде, а всего лишь попытка не подпустить дикую природу очень близко к дому. Анни проехала мимо старого гаража, выкрашенного под цвет дома. В пятидесяти ярдах дальше стоял особняк Ренаров, простой и изящный, цвета старого пергамента с белой отделкой и черными ставнями. Она поставила машину рядом с «Вольво» и направилась к веранде.

– Анни!

Навстречу ей вышел Маркус. С его лица почти спала опухоль, но выглядел он все равно неважно.

– Я так рад, что вы приехали. – На этот раз Маркус отчетливее выговаривал слова, хотя для этого ему требовалось приложить усилия. – Разумеется, я надеялся, что вы перезвоните мне еще вчера. Мы были так расстроены.

– Я поздно вернулась, – ответила Анни. Она различила нотку осуждения в голосе Маркуса. – Но, судя по вашему сообщению, я ничем не могла вам помочь.

– К сожалению, нет, – согласился Ренар. – Вред уже был нанесен.

– Какой вред?

– Фуркейд огорчил меня, мою мать и особенно моего брата. Потребовалось несколько часов, чтобы Виктор успокоился. Но что это мы стоим на пороге? Прошу вас, входите. Мне бы очень хотелось, чтобы вы остались с нами поужинать.

– Я приехала не в гости, мистер Ренар, – напомнила ему Анни, стараясь сохранить между ними дистанцию. Она вошла в холл, обвела его взглядом – стены цвета лесной зелени, мрачная пасторальная сцена в золоченой раме, медная подставка для зонтов. Виктор Ренар, присев на корточки, разглядывал ее сквозь белые столбики перил на площадке второго этажа. Он напоминал маленького мальчика, который думает, что его никто не заметит, если он притаится и будет сидеть тихо.

Не обращая внимания на брата, Маркус провел Анни через гостиную на веранду, выходящую на затон.

– Сегодня такой чудесный день. Я подумал, что мы сможем побеседовать на воздухе.

Он подвинул для Анни кресло к чугунному литому столу. Она осторожно села, придерживая полу куртки, чтобы не обнаружить спрятанный там магнитофон. Это была идея Фуркейда, точнее приказ. Он хотел слышать каждое слово из их разговора, уловить любой оттенок интонации Ренара. Этой пленкой нельзя будет воспользоваться в суде, но если это даст им хоть какую-то зацепку, то усилия не пропадут даром.

– Итак, вы сказали, что детектив Фуркейд нарушил судебное постановление и приблизился к вам, – начала Анни, вынимая блокнот и ручку.

– Ну, не совсем так.

– Что же тогда произошло?

– Он проявил осторожность и не пересек границу владения. Но само появление Фуркейда расстроило мою семью. Мы позвонили в офис шерифа, но к тому моменту, когда приехал полицейский, Фуркейда здесь уже не было. Полицейский даже не записал наше заявление. – Маркус промокнул слюну в уголке рта аккуратно сложенным носовым платком.

– Если не совершено преступление, то и заявление не фиксируется, – пояснила Анни. – Фуркейд угрожал вам? Он показывал оружие?

– Нет. Но его присутствие воспринималось как явная угроза. Разве это не часть закона о преследовании – явная угроза?

Анни едва удалось сохранить на лице некое подобие безразличия.

– Этот закон поддается очень широкому толкованию, – заметила она. – Как вы, должно быть, уже знаете, мистер Ренар…

– Маркус, – поправил он. – Я понимаю, что власти пользуются законом так, как выгодно им. Они не испытывают ни малейшего уважения к правде. Все, кроме вас, Анни. Ведь я в вас не ошибся? Вы не похожи на остальных. Вам нужна правда.

– Все, кто занимается этим делом, хотят докопаться до истины.

– Нет, это не так. – Ренар чуть подался вперед. – Они с самого начала отнеслись ко мне предвзято. Стоукс и Фуркейд занимались только мной и никем другим.

– Это неправда, мистер Ренар. У следствия были и другие подозреваемые, но в результате проверки вы остались единственным. Мы об этом уже говорили.

– Да, говорили, – подтвердил Ренар, откидываясь на спинку кресла. Какое-то мгновение он изучал лицо молодой женщины. – И вы сказали, что верите в мою виновность. Если так, тогда почему вы приехали, Анни? Чтобы уличить меня? Я так не думаю. Вы бы не стали беспокоиться, понимая, что ни одно мое слово не может быть использовано против меня. Вы сомневаетесь. Вот почему вы здесь.

– Вы заявили, что с вами обошлись несправедливо. Если это правда, если детективы упустили факты, которые могут снять с вас подозрения, тогда почему ваш собственный следователь, нанятый мистером Кадроу, не нашел ни единой детали в вашу пользу?

Маркус отвернулся.

– Он действовал в одиночку. Мои средства весьма ограничены.