Страница 130 из 134
Князев.Мир не судим.
Дробадонов (уныло качая головою). Мир не судим, и Фирс не судим. Они друг друга создали и друг другу работают. (Князеву.)Вам нет еще суда, ума и совести народной расточителям.
Марина (в предсмертных мучениях, поднимается на локоть. Дробадонов ее поддерживает). Тссс!.. Пчела жужжит… Господний вестник смерти… (Строго.)Молчите все!.. Она меня зовет… домой… к судье небесному… от вас, судей ничтожных. (Умирает.)
Дробадонов.Умерла!
Набат.
Голос за сценой. Никитья церковь занялася.
Квартальный (солдатам). К церкви! (Убегает со всеми полицейскими.)
Другой голос за сценой. Дом Фирса Князева горит!
Князев (вздрагивая, мещанам). Ко мне на двор!
Один из мещан (указывая на Молчанова и на Марину). А их теперя, Фирс Григорьич, как?
Князев (убегая). Покинь!
Голоса, и все мещане суетливо убегают.
Дробадонов (вслед Князеву). Покинь! (Вздохнув.)Не лопает Фирс Князев мертвечины.
Занавес падает.
Конец
26 мая 1867 года.
С. — Петербург.
Примечания
В первом томе собрания сочинений Лескова печатаются его произведения шестидесятых годов: рассказы, очерки, повесть «Житие одной бабы» и драма «Расточитель». Это ранние вещи Лескова, рисующие русскую провинциальную жизнь «эпохи реформ». Нарисованные здесь картины отличаются мрачным колоритом: люди гибнут жертвами крепостнического «уклада», полицейского режима, семейного деспотизма. Чем крупнее натура, чем сильнее характер, тем более неизбежна и трагична гибель. Герой рассказа «Овцебык», страстный искатель народной правды, кончает самоубийством, потому что «некуда идти»; Катерина в «Леди Макбет Мценского уезда», ожесточившись, идет на преступление; в крестьянском романе рассказано полное горя и кончающееся сумасшествием «житие одной бабы»; в драме «Расточитель» собраны все ужасы купеческого самодурства. Этот мрачный колорит подчеркнут Лесковым в сборнике рассказов, изданном в 1869 году: один раздел сборника озаглавлен — «За что у нас хаживали в каторгу», другой — «Отчего люди сходили с ума» (на обложке — иначе: «На чем ума лишались»). В первом разделе напечатаны рассказы из крестьянской жизни, во втором — рассказ из жизни чиновника.
Художественное своеобразие первых произведений Лескова, отличавшее его от других писателей шестидесятых годов и тогда же отмеченное критикой, заключается прежде всего в необычной яркости красок — в их сгущенности или «чрезмерности» (как выражались критики). Это относится одинаково и к сюжетам его произведений, и к характерам изображаемых им лиц, и к языку. Сам Лесков приписывал эту особенность своей манеры влиянию польско-украинской литературы, с которой основательно познакомился еще в юности, когда жил в Киеве. Лесков утверждал, что яркость и сгущенность художественных красок — необходимое условие для проникновения в глубь описываемых явлений. Исходя из этого принципа, он не боялся доводить драматический сюжет до мелодраматического (как в «Расточителе»); или сообщать иной раз повествованию характер лубочного сказа (как в «Леди Макбет Мценского уезда»). Изображая крестьянскую жизнь, Лесков пользуется резкими контрастами света и тени. Характерно, что в полемике с писателями-народниками (в очерке «Русское общество в Париже», 1863) он называет рассказы Григоровича «пейзанскими», а Н. Успенского, наоборот, упрекает в том, что в его рассказах все крестьяне — «дураки».
Полемика с современными писателями скрывается иногда и в художественных произведениях Лескова — в самих сюжетах и персонажах. Так, Катерина в «Леди Макбет Мценского уезда» противопоставлена Катерине в «Грозе» Островского как более сильный русский характер. Драма «Расточитель» представляет собой своего рода реплику на пьесу Островского «Пучина» (1866), которая кончается поражением смирившегося хищника — купца Боровцова; не таков лесковский хищник Фирс Князев — «расточитель ума и совести народной». Если главной художественной задачей Островского в «Пучине» было — добиться сильнейшего драматического воздействия на зрителя без применения резких мелодраматических эффектов, то Лесков, наоборот, пользуется этими эффектами в полной мере. Он не занят психологической мотивировкой поступков своего героя, поскольку этот герой — не бытовая фигура, не «тип»: самодурство Фирса Князева выходит далеко за пределы быта и психологии и приобретает «демонический» характер. Совершая проделку с купчей на дом, Князев говорит, что на самом деле он «душу человеческую и всю совесть мирскую под ногами затоптать собирается» (действие I, явление 8). Это язык не простого купца-самодура, а озлобленного циника, потерявшего веру в добро, разрушителя общественных и нравственных устоев. В целом образ доведен до такой же мелодраматической яркости, как и Катерина Измайлова.
Другая особенность ранних вещей Лескова (сохраняющая свое значение и в позднейшие годы) заключена в их жанровой окраске. Начав свою литературную деятельность с очерков и корреспонденции, он и в дальнейшем сохранял связь с этими свободными жанрами, предпочитая формы мемуара или хроники традиционным формам романа или повести. «Разбойник», «Язвительный», «Овцебык», «Воительница» — все эти вещи написаны от лица свидетеля или участника событий, вспоминающего о них в той последовательности, в какой они происходили, — со всеми подробностями, но без объединяющей их фабулы. Недаром Лесков очень интересовался вопросом о литературных жанрах. На статью Ф. И. Буслаева «О значении современного романа и его задачах» (1878) он откликнулся большим письмом, в котором приветствовал попытку «произвести обстоятельный разбор» вопроса, так как «в наше время критического бессмыслия в понятиях самих писателей воцарился невообразимый хаос. (…) Писатель, который понял бы настоящим образом разницу романа от повести, очерка или рассказа, понял бы также, что в сих трех последних формах он может быть толькорисовальщиком с известным запасом вкуса, умения, знания» («Литературная газета», 1945, № 11). Сам Лесков предпочитал «писать мемуаром» (по его же выражению). «Форма эта, — говорит он в том же письме к Ф. И. Буслаеву, — мне кажется очень удобною: она живее или, лучше сказать, истовее рисовки сценами, в группировке которых и у таких больших мастеров, как Вальтер Скотт, бывает видна натяжка».
Характерно, что, давая своим ранним вещам жанровые подзаголовки, Лесков иногда колебался между такими обозначениями, как «рассказ» и «очерк». Повесть «Овцебык» названа «рассказом», а «Леди Макбет Мценского уезда» — «очерком», хотя никакой резкой жанровой разницы между этими вещами нет; притом вторая вещь гораздо менее связана с жанром очерка, чем первая. Сборник 1867 года назван — «Повести, очерки и рассказы», а следующий сборник (1869) называется просто «Рассказы», хотя большая его часть занята «Старыми годами в селе Плодомасове», которые снабжены подзаголовком «Три очерка». Впоследствии Лесков изобретал для своих произведений такие оригинальные обозначения, как «маленький жанр», «рассказы кстати», «рапсодия», «пейзаж и жанр».
Большинство вещей, вошедших в первый том, появилось сначала в журналах, а затем переиздавалось при жизни автора три раза: 1) в издании: «Повести, очерки и рассказы М. Стебницкого (Н. С. Лескова)», т. I, СПб., 1867 и «Рассказы М. Стебницкого (Н. С. Лескова)», т. II, СПб., 1869; 2) в издании: «Сборник мелких беллетристических произведений Н. С. Лескова-Стебницкого», СПб., 1873 и 3) в «Собрании сочинений Н. С. Лескова», СПб., т. V, 1889 и т. VI, 1890. Второе из этих изданий не имеет текстологического значения: оно составлено из нераспроданных экземпляров предыдущего издания и снабжено только новой обложкой, новым титульным листом и предисловием «От издателя», где ясно сказано: «Лица, имеющие очерки и рассказы Лескова-Стебницкого, вышедшие в 1869 году в двух отдельных томах, не найдут в этой книге ничего для себя нового. Этот сборник сложен из двух томов прежнего издания. <…>Цель выпуска этого сборника заключается в удешевлении книги для тех, кому приобретение ее по прежней цене было неудобно».