Страница 72 из 91
— Десять баксов? Это же грабеж средь бела дня!
— Инфляция, что поделаешь.
Сэм высовывает локоть в открытое окно.
— А если я заплачу за твое мороженое?
Он везет нас полакомиться мороженым по дороге на пруд, где мы можем искупаться. Джоли, Ребекка и Хадли сидят в кузове на футболках, чтобы не обжечься о горячий металл, и во весь голос орут песни.
— Думаю о том, как объяснить Ребекке, почему мы неожиданно перестали ссориться, — признаюсь я.
— Не понимаю, каким образом ее это касается.
— Это потому, что у тебя нет детей. Я обязана ей объяснить. Иначе она перестанет мне доверять. А если она перестанет мне доверять, перестанет меня слушаться, все закончится очередной беременной пятнадцатилетней дурочкой, которая курит крэк.
— Оптимистичная картинка. Почему бы тебе просто не признаться ей, что ты наконец-то не устояла перед моим обаянием? — Он растягивает рот в улыбке.
— Да. Очень смешно.
— Скажи ей правду. Скажи, что мы вчера поговорили и достигли перемирия.
— А мы достигли?
— В некотором роде. Разве нет?
Я высовываю голову из окна. Ребекка замечает меня и отчаянно машет рукой. Неожиданно я вижу Хадли и Джоли у противоположной стороны кузова. Я отворачиваюсь.
— Но между нами что-то большее, — произношу я, не уверенная, что должна говорить дальше. А что, если я все это придумала?
Мы останавливаемся у знака. Сэм молчит секундой дольше, чем нужно.
— Джейн, — говорит он, — ты же понимаешь, почему мы так яростно ссорились, верно?
Я чувствую, как жарко в грузовике. Лоб покрывает испарина.
— Знаешь, — быстро отвечаю я, облизывая губы, — я где-то читала, что если на улице тридцать пять градусов, но влажность семьдесят процентов, то кажется, что на улице все семьдесят. Так писали в «Таймс». Они опубликовали невразумительную таблицу.
Сэм смотрит на меня и улыбается. Потом усаживается так, чтобы быть от меня как можно дальше.
— Ну ладно, — негромко произносит он.
У витрины с мороженым я издали наблюдаю за Сэмом. Он стоит, прислонившись к телефонному столбу, рядом с Хадли и Джоли, и говорит о преимуществах вездеходного велосипеда. Когда мы с Ребеккой остаемся наедине, она избегает смотреть мне в глаза.
Я решаюсь поговорить начистоту.
— Ребекка, насчет Сэма… — начинаю я. — Ну и что скажешь? Только честно. — Ребекка удивленно округляет глаза, как будто меньше всего ожидала, что я сама затрону эту тему. — Как видишь, мы утрясли разногласия, и мне кажется, что это тебя удивляет.
— Я его плохо знаю. На вид он довольно милый.
— Довольно милый для чего?
Я становлюсь прямо перед ней, чтобы она не смогла отвернуться, когда она говорит:
— Если ты спрашиваешь: «Можно ли с ним переспать?» — мой ответ: если хочешь, то переспи.
— Ребекка! — Я хватаю ее за руку. — Не знаю, что на тебя нашло, но иногда мне кажется, что ты уже не та девочка, которую я привезла с востока.
Я качаю головой, и когда она поднимает глаза, я опять это вижу: отражение Оливера.
Делаю глубокий вздох.
— Я знаю, что ты думаешь, что я предаю твоего отца.
Правда в том, что когда я с Сэмом, то совершенно не вспоминаю об Оливере. И мне это нравится. Впервые с тех пор, как мы уехали из Калифорнии, я чувствую себя по-настоящему свободной. С другой стороны, я никогда не задумывалась, на чем основана супружеская верность. Мне не приходилось об этом задумываться. Считается ли, что я изменяю Оливеру, если провожу время с мужчиной, который заставляет меня забыть о существовании мужа?
— Я понимаю, что все еще замужняя женщина. Неужели ты думаешь, что я каждое утро, видя тебя, не думаю о том, что оставила в Калифорнии? Целую жизнь, Ребекка, я оставила там целую жизнь. Бросила мужчину, который, по крайней мере в каком-то смысле, зависит от меня. Именно поэтому я иногда задаюсь вопросом, что я здесь делаю, на этой богом забытой ферме… с этим…
Я замолкаю, завидев вдали Сэма. Он подмигивает мне.
— С кем этим? — негромко уточняет Ребекка.
— С этим совершенно невероятным мужчиной. — Эти слова просто срываются у меня с губ, и с этой секунды я понимаю, что попалась.
Ребекка пятится, потирая подбородок, как будто бы ее ударили. Она отворачивается, и я пытаюсь представить выражение ее глаз, когда она повернется ко мне лицом.
— Как бы там ни было, что происходит между тобой и Сэмом?
Я чувствую, как заливаюсь краской от шеи до бровей. Обхватываю пылающие щеки руками, стараясь остановить этот процесс.
— Ничего, — шепчу я, обидевшись, что она могла такое обо мне подумать. Моя собственная дочь. — Абсолютно ничего! — Но у меня блуждают безумные мыслишки.
— Не думала, что вы двое сможете поладить.
— Я тоже. Но мне кажется, сейчас речь не о совместимости характеров.
Так мне кажется. Тогда о чем речь? Джоли стоит в голове очереди, жонглирует несколькими стаканчиками с мороженым.
— Нужно возвращаться, — говорю я, но не двигаюсь с места.
— Мне кажется, тебя влечет к Сэму, — констатирует Ребекка.
— Да брось ты! Я же замужем, забыла?
Слова слетают с губ автоматически. Замужем…
— А ты еще помнишь?
— Разумеется, я не забыла. Мы с твоим отцом женаты уже пятнадцать лет. Разве замуж выходишь не по любви?
— Это ты мне ответь, — говорит Ребекка.
Я прищуриваюсь.
— Конечно, по любви.
А там посмотрим, сможешь ли ты продолжать любить того, за кого вышла замуж. Но сейчас речь не об этом.
— Сэм для меня просто друг, — многозначительно говорю я. — Мой друг.
Если постоянно это повторять, и сам поверишь.
Среди зарослей, словно из ниоткуда, возникает пруд. Он квадратный и мерцающий, с трех сторон окруженный короткой, опаленной солнцем травой, а с четвертой — самодельным пляжем. Сэм говорит, что дно тут песчаное.
— Мне все равно, — весело отвечаю я. — Я плавать не собираюсь.
— Держу пари, ты передумаешь, — уверяет он.
— А я держу пари, что нет, — говорит Джоли. — Я двадцать лет пытаюсь затянуть ее в воду. — Он кладет укулеле, на котором играл, на полотенце и снимает футболку. На нем выцветшие полосатые плавки. — Я уже иду! — кричит он Хадли и Ребекке, которые ждут у воды.
Я начинаю аккуратно расстилать полотенца. Делаю это так, как мне больше всего нравится: чтобы все полотенца прилегали друг к другу, чтобы на них не попадал песок.
— Пойдем хотя бы к воде, — зовет Сэм.
Я поднимаю глаза и успеваю увидеть, как Хадли красиво ныряет головой вниз с одного из двух пирсов, доходящих до середины пруда.
— Ладно, — соглашаюсь я. Половину полотенец я расстелить не успела. — Но я только постою на берегу.
Хадли с Ребеккой на мелководье. Он подплывает под нее и усаживает себе на плечи, а потом встает — моя дочь возвышается над озером, как великанша. Она ныряет, всплывает на поверхность и убирает волосы с лица.
— Еще раз! — кричит она.
Я не успеваю заметить, как Сэм завел меня по щиколотку в воду.
— Не так уж и страшно, верно?
Вода теплее, чем я ожидала. Я киваю. Вглядываюсь в подкрашенную голубизну воды и замечаю их.
Если бы я не знала наверняка, то подумала бы, что мои ноги окружают миллионы скрюченных сперматозоидов. Я чуть ли не выпрыгиваю из воды, но Сэм тянет меня назад.
— Это всего лишь головастики, понимаешь? Из них вырастают лягушки.
— Я не хочу, чтобы они плавали вокруг меня.
— А у тебя нет выбора. Они тут раньше поселились. — Он опускает руки в воду. — В детстве, мальчишками, мы носили головастиков домой в ведре. Пробовали кормить их салатом, но они всегда погибали.
— Я не люблю лягушек, — признаюсь я.
— Только червей?
— Только червей, — улыбаюсь я.
— Лягушки удивительные создания, — говорит Сэм, беря меня за руку. — Умеют дышать и воздухом, и под водой. Ученые говорят, что лягушки — недостающее звено в эволюции. Утверждают, что люди произошли из океана, а лягушки — переходная стадия между водой и сушей.
— Откуда ты все знаешь?