Страница 20 из 29
Прилетел министр угольной промышленности СССР Щадов, повертел ультиматумом в руках: «Этот пункт посмотрим. Ну, а этот вы загнули». Он и дальше отделывался шуточками и ничего не решил. В назначенный день шахта встала. Примерно такие же требования были у других горняков. И тоже остались без удовлетворения. Как тут не поверить в спланированные действия!
Авалиани улетел домой и Попал с корабля на бал. К середине июля уже бастовало 166 шахт— 181 тысяча человек. Теймураза Георгиевича избрали председателем забастовочного комитета Кузбасса.
Недели через две я встретился с первым секретарем Киселевского горкома партии Юрием Торубаровым — тоже знакомым по прежним командировкам. Киселевск был одним из главных стачечных центров. Газета «Вашингтон пост» написала, что правительство Горбачева хочет руками шахтеров развалить СССР. Я спросил Юрия Дмитриевича, как он относится к этому заявлению. Мысли других он читать не умеет, ответил Торубаров, но расскажет, как все происходило.
Забастовки начались в Междуреченске, Киселевск пока не качало. Прилетели иностранные журналисты — им рекомендовали поехать туда службы Александра Николаевича Яковлева. Расположились в гостинице и стали ждать, как ждут намеченную посадку космонавтов. Торубарову позвонили из ЦК КПСС, распорядились организовать митинги в поддержку междуреченцев, обеспечить транспорт и питание для забастовщиков. «Но забастовок-то еще нет!». «Будут, куда вы от них денетесь». Горком выполнил рекомендации ЦК. Киселевск тоже встал.
— Что вы делаете? — сказал Торубарову корреспондент французской газеты «Монд». — Вы же страну разваливаете.
Так-то оно так, но партийная дисциплина превыше всего!
Горняцкие забастовки перекинулись на Воркуту, Караганду и Донбасс. Но все-таки эпицентром стачечного движения был Кузбасс.
Невозможно было не поддержать стремление горняков к нормальной жизни. В том числе и через забастовки. И мы болели за шахтеров. Бывая в Кузбассе, я видел, как живут многие семьи: в бараках-засыпухах постройки 30-х годов, перекошенных от времени и проседания грунта на выработках. Водопроводы порваны из-за обрушения почвы, висят угольная пыль и газ. А тут еще очищенные жучками от политики полки магазинов.
Жадность власти часто толкала шахтеров на групповое самоубийство. В 77-м году я был включен в правительственную комиссию, которая расследовала причины взрыва на шахте «Сокурская» в Караганде. Погибло 72 человека. Расценки низкие, и горнякам надо было пахать без остановки, чтобы заработать на хлеб. А датчики автоматов все время реагировали на высокое содержание метана и останавливали технику. Нужна была предварительная дегазация угольных пластов — бурение шпуров-отверстий для выпуска газа из метановых мешков и проветривания забоев. Но это же для начальства лишняя трата денег — как-нибудь пронесет. И шахтеры, вспомнив о нуждах семьи и перекрестясь, залепляли датчики хлебными мякишами. Достаточно было одной искры от удара металл о металл — и взрыв.
Это был типичный случай с катастрофами на высокопроизводительных участках угольных предприятий. Мы выяснили, что с внедрением мощных добывающих комплексов старая система проветривания забоев не справлялась с удалением метана даже при дегазации. А новую не придумали. И наша комиссия порекомендовала отрасли уменьшить суточную нагрузку на лавы, то есть снизить производительность, подняв расценки, чтобы шахтеры не теряли в зарплате. Ради сохранения их жизней. В Караганде и Донбассе пошли на это. А «самостийный» Кузбасс проигнорировал рекомендации.
И когда сегодня показывают телесюжеты об авариях на шахтах, чаще всего просматривается та же причина — жлобы-олигархи, завладев собственностью, плюют с колокольни как прежде на безопасность рабочих и думают только о своем брюхе. Как бы ни прикрывали их подельники-губернаторы неудобоваримыми объяснениями.
К чести шахтеров Кузбасса, они выбрали в стачкомы здравомыслящих людей, типа Авалиани. Приехала на переговоры комиссия ЦК, Совмина и ВЦСПС — Слюньков, Воронин, Шалаев, а с ними налетела из Москвы целая стая экспертов-стервятников. Все тех же, кто помогал Кремлю готовить концепцию экономических преобразований. Они стали рекомендовать усилить требования шахтеров пунктами о создании при предприятиях кооперативов-посредников и праве шахтеров продавать весь уголь по своему усмотрению, прежде всего за рубеж. Это означало нанести по внутреннему рынку новый удар — оставить без сырья тепловые электростанции и коксовые батареи на металлургических комбинатах.
Представители ВЦСПС хотели руками шахтеров урвать для себя пару домов отдыха на берегу Черного моря, чтобы поживиться ими при приватизации. Добавок к политическим требованиям не предлагали. — их вполне устраивали порядки. Правда, звучали предложения об экономическом обособлении области.
Но шахтеры отмели поправки представителей кремлевской власти: они не рвачи. Хотят и будут работать на государство, но и государство должно давать им все, что положено. А положено — это безопасный труд, нормальные заработки, приемлемые условия жизни. Обо всем договорились с московской комиссией, но мало что впоследствии получили. И не могли получить. Не с этой же целью раздувался шахтерский пожар и закладывалась новая порция динамита под основание единства страны.
Разными причинами объясняли тоща, мягко говоря, неадекватное поведение власти. Кто-то считал, что одни группы в КГБ и Политбюро решили с помощью шахтеров тряхнуть другие. Но стоило ли ради интриг ставить на уши всю страну. Это тупая политика. А тротиловый эквивалент тупости верховной власти тоже очень большой — может разнести вдребезги все вокруг.
А если не хватало запалов для достижения разрушительных целей, решили добавить Кузбасс, Воркуту, Донбасс и Караганду? Добавили — не получилось. Пока. Попробуют в другом месте. При сверхдоверчивом народе у наперсточников от власти широкое поле возможностей. Только для чего им это? И куда они собирались девать свои коммунистические идеалы? Наш социализм с человеческим лицом, который полагалось строить по призыву властей?
А их, идеалов, давно не было и в помине. Это марксисты Плеханов с Ульяновым и догматики в раннем советском правительстве грезили мировой революцией и верили в коммунизм. Начиная со Сталина, поклоны коммунизму приобрели значение ритуала, не больше — обязательного, но несущественного, как восклицание на чих приятеля: «Будь здоров!». Сталин уже не был догматиком и с марксистской теорией обращался вольно, без пиетета. Как вспоминал Милован Джилас, бывший вице-президент Югославии, он сказал однажды Иосипу Броз Тито: «Даже при английской монархии возможен социализм».
Национализация жизнеобеспечивающих отраслей экономики и социальная справедливость — вот, на его взгляд, устойчивая база народного государства. Он считал, что, национализировав часть экономики, Рузвельт построил в Америке полусоциализм и вытащил страну из Великой депрессии. Как державник Сталин заботился об укреплении государства и создании вокруг него пояса безопасности, а идеологическое оформление этого процесса шло по инерции ленинских лозунгов. Диктатор сам был непритязательным в быту и не давал разгуляться чиновникам: власть не должна выделяться!
Еще меньше был марксистом Никита Хрущев. Но по другим причинам. Марксизм для него был прикрытием собственной непорядочности. В довоенные годы — он один из самых заметных активистов репрессий. По подсчетам доктора исторических наук М.Качанова, в 1935–1938 годах Хрущев подписал около 160 тысяч смертных обвинений в Москве и Киеве («ЛГ» № 48 Об г.) А должность руководителя государства использовал для очистки своего окровавленного мундира, фальсифицируя историю и спекулируя марксистскими постулатами. Он под корень вырубил в стране частный сектор («Коммунизм накормит всех»?), подтолкнул наступление дефицита, но процесс огораживания номенклатуры особыми льготами еще сдерживал. Хотя из-за расхождения слова и дела блеск власти стал тускнеть в глазах общества.
Тотальное огораживание и чиновничью вольницу, как я упоминал, разрешил генсек Брежнев. По натуре своей мещанин, он поднял мещанство в номенклатурной среде до уровня нормы жизни. Мир переживал потребительский бум, глобальная война уже невозможна — взаимное сдерживание ядерным паритетом. Никто не хотел сгорать в атомной топке. Но надо было говорить о природных напастях, чтобы народ не требовал большего. И надо было зудеть по-прежнему людям о коммунизме — пусть надеются, как раньше, на завтра. А при этом надо было обустраивать собственное благополучие. И власть начала жить по своим особым законам, все дальше отдаляясь от общёства.