Страница 140 из 141
С него сорвалась и понеслась вниз, лавируя между деревьями, большая серая птица. Села, на диво храбрая, на виду у людей на берег реки. Тонко, горестно вскрикнула, потом еще и еще раз, пронзая сырую утреннюю тишь нечеловеческой, режущей сердце печалью, билась грудью о землю, трепеща крыльями, роняла перья.
На другой стороне балки, в нескольких шагах от сгрудившейся толпы бойцов, влип в матерый шершавый ствол командир Дубов, катаясь лбом по коре, рычал, давился бесслезным, страшным плачем.
Глава 36
Ствол, торчавший из брезентовой дыры, смотрел на Исраилова. Ушахов, все еще отказываясь воспринимать реально его вороненую блесткость, тем не менее машинально осознал неотвратимую прямизну траектории из него, протыкавшую сутулый торс главаря. Ствол? Из запертого, пустого катуха?
Дуло дернулось, дважды лизнуло полутьму языками огня, и все существо Ушахова потряс сдвоенный, абсолютно земной грохот. Он вытолкнул его из оцепенелости, придал действиям радиста невероятную скорость.
В бок упирался хурджин со списками. Взметнувшись над топчаном, упав грудью на этот хурджин, он крикнул телохранителям, раздиравшим воздух револьверным лаем:
– Уносите Хасана, я прикрою!
Исраилов лежал, уронив голову на пухлую тетрадь. Телохранители, выпуская пулю за пулей в дергавшийся брезент, метнулись к неподвижному вождю. Уцепив тело под мышки, выдернули из-за стола, поволокли к двери, остервенело дырявя брезентовую перегородку. Тишина за ней была грозна и непонятна, парализовала волю.
Ушахов тоже стрелял – в потолок над пологом, вышибая из него фонтаны серой пыли.
Иби Алхастов со вторым телохранителем, волоча вялое тело хозяина, вышибли дверь, вывалились во двор. Там уже нарастала, накатывала трескучей волной стрельба. Началось!
Ушахов, сотрясаясь в ознобе, все долбил пулями потолок, задыхаясь, кашляя в режущей вони пороховых газов.
– Кончай палить, – проткнул тухло-дымное пространство кунацкой знакомый голос.
Ушахов затих, зачарованно вглядываясь в провальную черноту дыр на пологе, откуда донесся этот невероятный голос. Бок полога, смятый чей-то рукой, подался к центру. Из катуха вышел человек. К Ушахову шагнул целый и невредимый Аврамов. За ним потянулись бойцы.
… Двое стояли, стиснутые неутоленным, жадным объятием. Бойцы, пристраиваясь вдоль стен, невольно затихали, оберегая сдвоенную скульптуру боевых побратимов. За окном уже в полную силу грохотал бой, сплетенный из автоматной, винтовочной трескотни, гранатных разрывов.
– Жив? – наконец выдохнул Аврамов.
– Вроде…
– Где списки?
Шамиль, отстранившись, повернул к топчану голову, и глаза его уткнулись в кожаный темный бугор хурджина.
Аврамов шагнул к топчану. Ухватил хурджин за углы, перевернул. Из кожаной пасти выпал на топчан, рассыпался с тяжелым шелестом разномастный бумажный ворох. Аврамов зачарованно присел на корточки. Взял несколько бумаг, развернулся к тусклому свету из окошка. Вглядываясь, все быстрее стал их просматривать.
Поднял к Шамилю восторженное лицо, потрясенно, как-то по-детски всхлипнул:
– Тут все… Ты понимаешь, Шамилек, все тут! Конец!
Шамиль отвернулся к стене, зарычал что-то нечленораздельное: плечи его тряслись.
Аврамов поднялся, напористо сказал бойцам:
– Ну-ка, соколы-сапсаны, передохнули, и ладно. Слабонервных просим удалиться. Марш во двор. Хохлов, занимай оборону у сакли. Исраиловцы очухаются, могут за бумагами вернуться.
– Есть, товарищ полковник! За мной!
Бойцы ринулись к двери, грохот ботинок стих.
Аврамов сел на топчан, уперся в доски руками. Плечи его поднялись. Полковник, болтая ногой над полом, глядя на Шамиля, сказал с въедливой мечтательностью:
– Интересная штука получается. Бандюги своего главаря во двор волокут, а красный капитан на пузе лежит, в потолок шмаляет. Ты че там, тараканов лупил?
Ушахов шмыгнул носом, не поворачиваясь, обиженно огрызнулся:
– А что, в тебя надо было?
– Зачем в меня? – удивился Аврамов. – Классовый враг Иби Алхастов перед тобой имелся, а также его напарник. В них бы и шмалял.
Ушахов повернулся, оторопело хмыкнул:
– Слышь, Гришка, а в самом деле, зачем это я в потолок?
– Вот и я спрашиваю: на хрена?
Долго смотрели друг на друга. Захохотали, сгибаясь, повизгивая в приступе неудержимого веселья. Долго не могли остановиться.
Ушахов заковылял на полусогнутых к топчану. Отдышался, спросил с восторгом:
– Вы что… из-под земли, что ли? Катух запертый, осматривали.
– Угу. Из-под нее, – с удовольствием подтвердил Аврамов.
– Это как?
– Поймали Осман-Губе. Нервы ему немного пощекотали, он разговорчивый стал. Я его культурно попросил припомнить место, где они с Хасаном одни были. Нашлось такое местечко. Они, оказывается, ходоки еще те: к одной жеро вдвоем ныряли. Оттого и доверие у Хасана к Осману стопроцентное вылупилось.
Дальше – дело техники: оцепление сюда подтянуть да схорон в катухе соорудить. Двое суток погребок в катухе рыли, землю в балку в мешках несли. Лючок приделали и соломкой его толстенько прикрыли. Там и ждали. Часы с оцеплением сверили, в одну минуту начали операцию.
– Ошарашили вы меня до дурноты… Как же это я Алхастова упустил? Уйдут! Гриша, я пойду, надо…
– Не надо, – осадил Аврамов.
– Как это не надо?
– Мы ведь и сами могли их. Всех троих. Однако, когда они Хасана поволокли, я стрельбу перекрыл. Об одном молился: только бы ты, со своим шалым азартом, Алхастова не шлепнул. Но ты сумочку квочкой насиживал и в потолок пулял.
– Ты бы попроще, Гриша, – попросил Ушахов, – а то я при вожде отупел за последнее время. Зачем Алхастова выпустили?
– Пусть Хасана на здоровье волокут. Объяви о его смерти мы – абреки в горах погодят верить. Там ведь самые матерые остались, сотни полторы-две. Невмоготу им верить в исраиловский конец. Атак… сами убедятся, скорее с доброявкой созреют, и нам хлопот меньше.
– Ясно, – озадаченно спросил Ушахов. – Выходит, я…
– Вот именно, – Аврамов поднялся. Стирая с лица масленое удовольствие, согнал под полушубком складки гимнастерки на спину. Выпрямился. Велел: – Капитан Ушахов, встаньте.
Сгустилась в его голосе суровая озабоченность, и Ушахов, вовремя сдержав в себе прущий наружу ернический настрой, молча и озадаченно поднялся.
– Приказом представителя Ставки на Кавказе генерал-лейтенанта Серова капитану Ушахову присвоено очередное офицерское звание – майор. За выполнение особо опасного задания в немецко-бандитском штабе майор Ушахов награжден командованием НКВД орденом Боевого Красного Знамени. Поздравляю.
– Спасибо, товарищ полковник, – не по-уставному, вяло, на глазах угасая, отозвался Ушахов: напомнили слова Аврамова об опустевшей республике, а ныне Грозненской области.
– Ну и последнее, – достал из кармана гимнастерки, развернул лист бумаги полковник. – Тут подпись Серова… Майору Ушахову разрешено дальнейшее прохождение службы в Грозном, как не подлежащему выселению.
Сколько времени цыганил у Серова, хлопотал, готовил эту сцену Аврамов. И вот теперь, разгрузившись от принесенных Ушахову благ, щедро увенчав ими боевого побратима своего, стоял и ждал Аврамов нормальной, заслуженной реакции новоиспеченного майора, которого ждала вдобавок встреча с Фаиной – легальная, под государственным теперь покровительством.
Однако что-то затягивалась пауза, не спешил ликовать боевой побратим, все заметнее каменел лицом. Спросил, отводя глаза:
– Фаину со мной отпустят?
– Куда?
– Туда, – помолчав, переведя дух, отозвался Шамиль: не повернулся язык назвать девятый круг вайнахского ада – Казахстан.
– Ты что… очумел? – брякнулся с праздничной высоты полковник, ошпаренный обидой. – Что ж ты меня за последнюю курву держишь? Чего городишь? Подпись на той цидуле не рассмотрел? Серов. Се-ров! Разрешено прохождение службы в Грозном. Дошло? Да очнись ты! Кончено все. Передых у тебя законный, заслуженный! На, возьми бумагу.