Соблазн в жемчугах

Окрестности показались ему тихими и безопасными, и он решил все же уехать, предварительно послав кучера сказать Верити, что вернется через два часа.

Лосфорд-Холл был расположен на холме в конце дороги, проходившей по лесу. Хоксуэллу понравился особняк, но его местоположение придавало дому загадочный облик. Впрочем, это вполне подходило человеку, жившему сейчас в нем.

Джонатан Олбрайтон принял его в библиотеке, доверху набитой книгами и всевозможными бумагами. Не все это досталось нынешнему хозяину вместе с домом. Об этом свидетельствовали кипы каких-то брошюр и непереплетенных книг, соседствовавших рядом с аккуратными томами в кожаных переплетах, которые были обычны для подобных особняков.

– Рад, что ты заехал. Я очень на это надеялся, – сказал Олбрайтон.

Хоксуэллу он показался немного похудевшим, но манера держаться все еще говорила одновременно и о почтительности, и о высокомерии. Его длинные волосы были забраны в старомодный хвост, а темные глаза и вся внешность, как всегда, располагали к доверию и желанию поделиться секретами. Однако Хоксуэлл знал, что, сколь долго на него ни смотри и сколь часто с ним ни разговаривай, никогда не узнаешь, о чем думает этот человек.

– Значит, ты знал, что я приехал. – Это был не вопрос, а утверждение. – В деревне слухи распространяются быстро, не так ли? А как мировому судье, тебе все становится известно раньше, чем многим другим.

– Твой приезд просто подтвердил то, чего я ожидал. Ты, в конце концов, должен был приехать хотя бы для того, чтобы узнать о наследстве твоей жены.

Они оба сидели в удобных креслах – таких, в которых чувствуешь себя уютно и можешь читать много часов подряд. Этот человек, несомненно, так и делал. В университете Олбрайтон был весьма прилежным студентом, и все считали, что он станет профессором. Вместо этого он избрал жизнь кочевника, путешествуя по свету, а в Лондоне никогда не задерживался надолго.

Такой образ жизни, а также доход непонятного происхождения, привели Хоксуэлла, Саммерхейза и Каслфорда к выводу, что Олбрайтон занимается какими-то полулегальными делами – возможно даже, по поручению правительства.

– Значит, ты стал сельским джентльменом, – сказал Хоксуэлл, с нескрываемым восхищением оглядывая библиотеку. – Хотя это и соответствует твоим интеллектуальным интересам, я как-то не представляю себе, что тебе удастся задержаться здесь надолго. Правда, служба мирового судьи дает тебе достаточно пищи для твоего неуемного любопытства.

– Это было неожиданным назначением. Но я стараюсь честно выполнять свой долг.

– Я уверен, что ты прекрасно со всем справляешься. И надолго ты намерен остаться в Англии?

– Посмотрим. – Олбрайтон улыбнулся. Глубина его темных глаз притягивала, но, как всегда, была непроницаемой.

– Мне все уши прожужжали всякими историями о подрывной деятельности в этом регионе. Дама, к которой я приехал с визитом, убеждена, что грядет революция. Она рассказала какую-то чепуху о том, что Клебери купил пушки. Я сегодня не видел ничего такого, что могло бы спровоцировать такие страхи.

– Слухов всегда больше, чем оснований для них. Я, правда, стал более осмотрительным, разговаривая с людьми, которые, возможно, разжигают недовольство, чтобы их не провоцировать. А что касается Клебери… он никогда не был особенно умен, не так ли?

– Многие в парламенте считают, что министерство внутренних дел больше возбуждает недовольство, чем гасит его. Говорят даже, что здесь работают провокаторы, находящиеся на службе у министра. Тебе что-нибудь об этом известно?

Олбрайтон просто посмотрел на него, но на его губах и в глазах заиграла усмешка.

– А я-то думал, это визит вежливости. Тебя что, пэры послали, чтобы ты проверил слухи? Если так, ничем не могу помочь. Я не встречал ни одного агента-провокатора, если они вообще существуют.

– Меня никто не посылал. Мне просто самому любопытно. – Больше всего ему хотелось знать, почему Олбрайтон здесь. Конечно, с окончанием войны работы для шпионов стало меньше, так же как упал спрос на железо. Должен же человек чем-то заняться, если перестал быть востребованным.

Хоксуэлл встал и выглянул в окно. Оно выходило в небольшой сад, за которым начиналась дикая природа.

– Ты давно вернулся в Англию? Странно, что в городе никто об этом не знает.

– С год уже. Я в Лондоне не задержался, и у меня не было времени встретиться с друзьями.

Хоксуэлл не считал себя близким другом, с которым хотел бы встретиться такой человек, как Олбрайтон. Да и были ли у него друзья?

– У тебя прекрасное поместье. Получил в наследство?

– Я тоже считаю, что поместье прекрасное. Спасибо.

Хоксуэлл рассмеялся.

– Тайн тебе не занимать, не так ли?

– Это не тайна, а моя личная жизнь.

– Сомневаюсь, что Клебери не вмешивается в твои дела, если вы стали с ним друзьями.

– Я не стал бы называть лорда Клебери своим другом.

Хоксуэлл обернулся.

– Так для чего же ты здесь поселился? Не для того же, чтобы дышать целебным деревенским воздухом.

– Ты бы хотел, чтобы я тебе солгал, Хоксуэлл? Придумал историю, которая соответствовала бы твоим представлениям обо мне? Если настаиваешь, так и будет. Но я предпочитаю этого не делать. Мы знаем друг друга достаточно долго и в прошлом приятно провели немало времени. Ты и некоторые другие заслуживают лучшего.

Да, у них было что вспомнить. Было в жизни их четверки и хорошее, и плохое. Правда, они не всегда шли по жизни плечом к плечу. Олбрайтон всегда оказывался немного в стороне, и его окружала какая-то тайна. Сейчас он назвал это личной жизнью.

Хоксуэлл вернулся в кресло.

– Нет, не надо лгать. Расскажи лучше, как обстоят дела в Париже. Я уверен, что ты был там совсем недавно.

– На сегодня у тебя больше не намечено визитов? – спросил Хоксуэлл, когда Верити вышла из домика Кэти.

– Больше нет. – Они сели в карету. – А где ты был?

– Осматривал окрестности.

Верити посмотрела на него – и вдруг пересела к нему с сиденья напротив. Он обнял ее за плечи.

– Мой кузен вернется через день. Нэнси сообщила своей домоправительнице, что они возвращаются.

– Я и не думал, что он задержится в Лондоне после того, как ты уехала. Так что ничуть не удивлен.

– Я намерена поговорить с ним о Кэти, но он не станет меня слушать. Он будет отрицать, что лгал мне и давал ложные обещания.

Она немного повозилась и умудрилась сесть ему на колени. Потом поцеловала его таким же образом, как он потребовал от нее утром. Он был в восторге.

– Ты уверена, что хочешь начать все здесь и сейчас? – Он уже не мог оторвать от нее рук.

– Уверена, – ответила она и опять поцеловала его, как бы подтверждая свое твердое намерение.

Поощрения ему уже не требовалось, а она так ерзала у него на коленях, что все соображения по поводу времени и места куда-то испарились.

Он спустил ее ноги на пол кареты. Она склонилась над ним, уперев руки в спинку сиденья у него за спиной.

Он высоко задрал ей юбку и подол сорочки и приказал:

– Держи так.

Она еще выше подняла одежду и прижала ее к груди. Она стояла, раздвинув ноги, и эта поза показалась ему невероятно эротичной. Ему захотелось взять ее именно такой, но…

Не сейчас. Не здесь. И время не то. Подняв голову, он начал рукой ласкать влажные завитки у нее между ног, потом погрузил пальцы вглубь и ласкал до тех пор, пока она не начала вскрикивать от каждого прикосновения.

Тогда он усадил ее на колени лицом к себе. Раздвинув ее колени, он вошел в нее более сильным толчком, чем намеревался, так что она вскрикнула.

Он на мгновение остановился, чтобы ее тело приняло его. Ему не раз приходилось так делать, но сейчас это почему-то далось ему особенно трудно. Стиснув зубы, он подождал, пока ее плоть успокоится, а потом снова вошел в нее. Обхватив ее за ягодицы, он направлял ее движения, позволив пламени страсти выйти из-под контроля.

Верити лежала, положив ему голову на грудь и не двигаясь. Подол платья немного опустился, но ее соблазнительные ягодицы белели в полутьме кареты.