Щит на вратах

— А может быть, не так уж и страшны эти русы, как про них рассказывают, — осторожно заметил князь, прикидывая, как бы половчей отвязаться от нового знакомца. Кажется, от судьи больше не будет никакого толку. — Ты хоть знаешь, чего они хотят, Антоний?

— Нет. А ты?

— А я знаю — требуют, чтобы уважали их купцов.

— Вот как? У них есть и купцы?

— И купцы, и богатые города, и тучные нивы!

— Да ты, я вижу, знаток, — усмехнулся судейский. — Впрочем, я знаю многих, кто рассуждает так же, как и ты. Давай-ка выпьем еще! Эй, хозяин, неси вина, да побольше. Наливай, наливай, не стесняйся.

Хельги с подозрением осмотрел большой кувшин, принесенный хозяином.

— Хороши же мы с тобой будем, если все это выпьем. Уж тогда точно наши физиономии вряд ли влезут в то зеркало. — Князь показал на начищенный медный круг, висевший на стене таверны.

— Зеркало? Ты сказал — зеркало? — неожиданно встрепенулся Антоний и, внимательно взглянув на собутыльника, погрозил ему пальцем: — Э-э-э, не говори того, о чем не знаешь.

— А при чем тут зеркало? — удивился князь.

— Да так. — Судья посмотрел на него как-то странно и неожиданно спросил, как его новый друг относится к Касии.

— К какой Кассии? Танцовщице? — не понимая, переспросил Хельги.

Антоний захохотал.

— Не к танцовщице, к поэтессе, каппадоккиец! Впрочем, ты так смешно говоришь по-гречески, что можно и не спрашивать.

Как темный дом лишен услады,

Так и богатство без друзей… —

вместо ответа с улыбкой прочел князь, в который раз мысленно поблагодарив Никифора, посоветовавшего ему учить греческие стихи наизусть в целях формирования беглого произношения. Впрочем, Касия Хельги нравилась, хорошие писала стихи, в меру философские, по-хорошему злые, совсем не женские.

…В беде беседа любящих друзей

И меда сладостней, и лакомства любого! —

с чувством продолжил Антоний и хлопнул новогй приятеля по плечу. — Ну, ты даешь! Не ожидал, каппадоккиец! И куда делся твой акцент? Давай-ка выпьем!

— Охотно! — Хельги про себя усмехнулся — несмотря на то, что рассказывали о необузданном пьянстве константинопольцев, пили они вполне умеренно и вряд ли могли бы тягаться на этом поприще с князем, продолжавшим оставаться неприлично трезвым. Ну, так не медовицу и пили — ромейскую кислятину!

— Тсс! — Антоний оглянулся, приложив палец к губам. — Мыс тобой обязательно должны кое-куда пойти!

— Ну да, в уборную, — с ходу согласился Хельги. — А то через рот уже скоро польется.

Судейский засмеялся, потряс кудрями, встал, ничуть не шатаясь.

— А ну, идем… Только не в уборную, нет… Хотя туда тоже можно.

— Даже нужно, — поддакнул князь. Покинув уборную — дорогую, выглядевшую словно дворец, с кланяющимся привратником при входе, — собутыльники остановились на краю площади, и Хельги принялся прощаться.

Антоний же, еще больше запьянев, шатался, норовя упасть новоявленному приятелю на грудь, и слезно умолял немедленно отправиться с ним на заседание какого-то тайного братства, причем, явно с кем-то путая, называл князя то Леонтием, а то вообще Гиппадохом.

— Тут вовсе и недалеко, — икая, махал руками судья. — У гавани Юлиана, шестой д-дом, с-с-с… порт… с-с-с… порт… с портиком.

Порыв ветра, раздув мантию, едва не бросил Антония наземь. Хельги покачал головой. По всему, придется вести этого пьяницу туда, куда он просил. Не бросать же его на улице, тем более пили-то вместе. Придется вести. Хорошо хоть недалеко… если не врет, конечно.

Судья не соврал — шестой дом от площади в сторону Юлианской гавани и в самом деле оказался с портиком — высокое крыльцо, мраморная колоннада, треугольная крыша — все честь по чести. За оградой виднелся сад с беседкой и статуями, сразу видно было, что домишко отнюдь не бедный.

— О!!! — Антоний отвалился от плеча Хельги. — П-пришли. Эй, Пифагор, открывай! Открывай же, о недостойный служка, это я, Антоний Влер с… с… с другом.

На крыльцо портика вышел здоровенный негр в короткой тунике — по всей видимости, это и был «недостойный служка Пифагор».

— Вас я знаю, уважаемый Антоний. — Прищурив глаза, он поклонился. — А вот этого господина вижу в первый раз. Вы ручаетесь за него?

— Конечно! — Судейский с жаром дернулся к двери, только малость не рассчитал усилий и чуть было не повалился навзничь. Князю пришлось подхватить его и буквально на руках внести в дом; на этом Хельги, в общем-то, хотел и откланяться, но не тут-то было!

Вошедших окружили какие-то люди в открытых, падавших красивыми складками одеяниях и с лавровыми венками на головах.

— Ну, наконец-то, Антоний! А мы уж думали, ты не придешь. Кто это с тобой?

— К-к-к… К-к-к…

— Неужто крокодил?

— С-сам т-ты…

— К-каппакко… каппаго… Каппадоккиец… Н-наш человек. П-поклоник Кас-сии.

— А, ну раз поклонник Касии, тогда наш. Милости прошу, друзья!

Подхватив под руки, гостей повели в главную залу, просторную, отделанную мрамором и позолотой. Колонны, затянутые златоткаными шторами ниши, бронзовые подсвечники на стенах, чудесный, выложенный разноцветной мозаикой пол. На низких софах, накрытых бархатными покрывалами, сидели и полулежали люди с одухотворенными лицами. Они переговаривались, смеясь, что-то декламировали, пили вино из высоких стеклянных кубков. Были здесь и женщины, и даже юные девы в коротких хитонах, едва доходящих до бедер, кое-кто из них — с открытой грудью. Одна из таких одалисок — яркая завитая блондиночка с чувственными карими глазами — подбежала к Хельги и, чуть ли не силой усадив того на софу, с детской непосредственностью забралась к нему на колени. Князь был немного шокирован. Так, чуть-чуть… Самую малость.

— Говорят, тебе нравится Касия? — обняв Хельги за шею, защебетала дева. — Я тоже от нее без ума. Правда-правда! Хочешь, почитаю?

Не дожидаясь ответа, спрыгнула с колен, гордо вздернула подбородок. Зазвенел чистый голосок:

Как страшно выносить глупца сужденья,

До крайности ужасно, коль в почете он…

Когда невежда умствует — о, Боже мой,

Куда глядеть?

Куда бежать?

Как вынести?

А теперь — ты! — Девушка хитро уставилась на князя.

Тот пожал плечами.

— Ну, ладно… — и продолжил:

— Гораздо лучше с умными делить нужду,

Чем разделять богатство с невеждами и дураками!

— О-о-о!!! — Собравшиеся наградили чтеца аплодисментами. — А этот друг Антония и впрямь не промах! Как здорово он прочел… И несмотря на акцент… Вот есть же люди и в провинциях!

— Вы, видно, не ромей? — Один из увенчанных венками — седоваласый, толстый — подсел к гостю.

— Нет, я из Каппадоккии. Отец мой был варанг, а мать — гречанка.

— Варанг? Как мило! — Полуголые одалиски просто облепили князя.

— Тсс! — Седовласый вдруг поднялся на ноги. — Кажется, к нам еще гости…

Послышались голоса, радостные крики, звуки поцелуев — ив зал, под приветственные возгласы друзей, вошли… Диомид с Каллимахой. Девушка уже сбросила столу, оказавшись в таком же коротком хитоне, что и остальные девы, длинные волосы ее были собраны на голове в высокий узел, глаза смотрели гордо и весело — никак не скажешь, что служанка. Впрочем, бывало, что женщины самого подлого звания становились императрицами. Бывало…

— О, друг мой, и ты здесь! — Диомид подошел к Хельги. — Не думал, что встречу тебя в таком месте… Впрочем, ты, наверное, пришел с Антонием?

— Так и есть, — кивнул князь. Юноша понимающе усмехнулся.

— Думаю, он много выпил сегодня после ипподрома. На радостях, с выигрыша. С Антонием это бывает.

— Антоний уже спит, Диомид! Пытались разбудить — тщетно. Ну, ты ж его знаешь.

— Знаю. — Диомид махнул рукой и улыбнулся князю. — Что ж, развлекайся. Здесь очень недурно!