Эта песня мне знакома

61

— Питер недвусмысленно высказал свое мнение в суде, Кей, — сказал Коннер Бэнкс, сверившись со своими пометками, и для пущей убедительности ткнул в мою сторону пальцем. — У нас есть запись, как он встает с кровати в клинике. Там есть очень четкий кадр его лица, где он смотрит прямо в камеру. На нем совершенно отчетливо видно, какой у него отсутствующий взгляд, и понятно, что он не в себе. Думаю, когда присяжные просмотрят запись, некоторые, если не все из них, поверят, что Питер в это время находился в состоянии лунатизма и, следовательно, он лунатик. Но, Кей, даже если так оно и будет, подобная стратегия защиты все равно ничего не даст. Если вы хотите, чтобы ваш муж вернулся домой, вы просто должны убедить его позволить нам оспаривать версию обвинения и отстаивать его невиновность в убийстве Сьюзен и вашего отца за недостаточностью улик.

— Совершенно согласен, — веско произнес Маркинсон.

Бэнкс с Маркинсоном снова приехали ко мне. С тех пор как сорочку Питера похитили из домика Элейн, прошла неделя. Не знаю, кого из нас двоих ее исчезновение расстроило больше.

В голову мне приходили лишь два человека, которые могли похитить ее: Гэри Барр и Винсент Слейтер. Винс мгновенно догадался, что «предмет», которым Элейн меня шантажировала, вероятнее всего, был сорочкой, а Гэри, очевидно, подслушал, как мы об этом разговаривали.

Я вполне представляла себе, что Винс мог попытаться выкрасть сорочку после того, как Элейн получила свой миллион долларов, в особенности когда она решила продолжить вымогательство, но почему он ничего не сказал мне? Я без обиняков задала ему этот вопрос и сказала, что «предмет», которым Элейн меня шантажировала, и есть пропавшая сорочка. Он категорически отрицал свою причастность к ее исчезновению. Верить ему или нет, я не знала.

Если сорочку похитил Гэри Барр, что он собирается с ней делать? Приберегает, чтобы поторговаться с прокурором примерно в таком духе: «Питер был совсем мальчиком. Мне стало его жалко. Я спрятал труп, а потом помог Питеру закопать его за забором».

Разумеется, и Винсент, и Гэри с легкостью могли проникнуть в дом Элейн. Гэри постоянно находился поблизости, Винсент регулярно наведывался в поместье. Охранник почти все время торчал у парадного входа. Периодически он обходил особняк, но любой из этих двоих мог без труда укрыться от его глаз.

Перед тем как обнаружить, что в доме кто-то побывал, Элейн провела четыре дня в своей квартире в Нью-Йорке. У того, кто похитил сорочку, было предостаточно времени для поисков. Помимо Винса и Гэри в голову мне приходил еще один возможный кандидат, хотя это было маловероятно. Когда Элейн обнаружила пропажу сорочки и сломя голову примчалась ко мне, она обмолвилась, что Ричард тоже знал о ее существовании. А вдруг это он украл ее, чтобы подстраховаться на случай новых долгов? Но, по словам Элейн, он не знал, что она не вернула сорочку назад в банковскую ячейку, где она ждала своего часа эти двадцать два года, и что он неподдельно разъярился, когда она рассказала ему о пропаже.

Все эти мысли крутились у меня в голове, пока Коннер Бэнкс один за другим выкладывал мне факторы, которые, по его мнению, были основополагающими в защите на основании недостаточности улик.

— Питер со Сьюзен были друзьями, но никому и в голову не приходило, что у них могли быть серьезные отношения, — говорил Бэнкс. — Парадная сорочка исчезла, но ни на смокинге, ни на брюках, ни на носках, ни на туфлях Питера никаких следов крови экспертиза не обнаружила.

— А предположим, что эта сорочка где-нибудь обнаружится? — спросила я. — И предположим, на ней окажется кровь Сьюзен?

Бэнкс с Маркинсоном уставились на меня с таким видом, как будто у меня было две головы.

— Если бы существовала хотя бы малейшая вероятность того, что такое случится, я советовал бы Питеру просить два тридцатилетних срока в обмен на чистосердечное признание и считал бы большой удачей, если бы судья на это согласился.

«Чем дальше, тем лучше», — подумала я.

Сам того не зная, Бэнкс ответил на мой вопрос. Если бы адвокаты узнали о существовании сорочки, они попытались бы смягчить приговор в обмен на чистосердечное признание. Но Питер никогда не согласился бы признаться, что он совершил все эти убийства, в обмен на приговор, который давал ему возможность — в самом лучшем случае — выйти из тюрьмы, когда ему исполнится семьдесят два года.

«Нашему ребенку тогда будет тридцать», — подумала я.

— Я не стану убеждать Питера избрать другую линию защиты, — заявила я. — Если он так решил, я поддержу его.

Юристы отодвинули свои стулья и поднялись, чтобы уходить.

— Тогда вам придется смириться с неизбежным, Кей, — предупредил Маркинсон. — Вы будете растить вашего ребенка одна.

По пути к выходу из столовой Маркинсон остановился перед сервантом.

— Великолепный сервиз, — заметил он.

— Да, — согласилась я, понимая, что мы сейчас просто ведем вежливый разговор, что адвокаты Питера, грубо говоря, просто-напросто сложили лапки.

Коннер Бэнкс разглядывал одно из полотен, которое я перенесла сюда с третьего этажа.

— Настоящий шедевр, — похвалил он. — Это ведь Морли, да?

— Я не знаю, — призналась я. — К стыду своему, я совершенно не разбираюсь в живописи. Просто она нравится мне больше той, которая висела на этом месте прежде.

— Значит, у вас хороший вкус, — одобрительно отозвался он. — Нам пора. Мы подберем врачей, которые имели дело с пациентами с нарушениями сна и которые могут засвидетельствовать, что во время приступа человек, страдающий лунатизмом, не отдает себе отчета в том, что делает. Если вы с Питером настаиваете на такой линии защиты, нам придется вызвать их в суд в качестве свидетелей-экспертов.

Мне нужно было в тюрьму на свидание к Питеру. Живот у меня начинал уже потихоньку округляться, и когда я одевалась сегодня утром, мне пришлось оставить верхнюю пуговицу на брюках расстегнутой. Я почти все время носила свитера с высоким воротом, чтобы скрыть, как сильно я похудела, если не считать раздавшейся талии. Меня беспокоило, что я продолжаю худеть, но врач заверил меня, что в первые месяцы беременности такое не редкость.

В какой момент все мои мучительные сомнения в невиновности Питера начали развеиваться? Наверное, это случилось, когда я взялась за разбор шкафов с документами на третьем этаже. Благодаря им мне открылось детство Питера. Его мать до самой смерти каждый год делала ему по альбому с фотографиями. Меня поразило, что на этих фотографиях почти никогда не было его отца. Питер говорил мне, что после его рождения мать перестала сопровождать отца в разъездах.

Кое-где в альбомах встречались сделанные ее рукой записи: она отмечала, каким смышленым мальчиком рос Питер, как быстро все схватывал, какой у него был чудесный характер и чувство юмора.

Все это говорило о близости между матерью и сыном, и мне стало грустно.

«У него хотя бы двенадцать лет была мама», — подумала я.

Потом я нашла снимок, сделанный корреспондентом местной газеты «Берген рекорд» в день ее похорон. На нем убитый горем двенадцатилетний Питер, пытаясь сдержать слезы, шел за гробом матери, положив на него руку.

В одном из шкафов нашлись его школьные и студенческие альбомы за все годы обучения. В одном из них о Питере было написано, что он «достойно переносит трудности», и до меня вдруг дошло, что, когда пропала Сьюзен, он только-только начал учиться на последнем курсе Принстона. В последующие несколько месяцев его постоянно вызывали на допросы в прокуратуру.

Когда я приехала в тюрьму и в комнату для свиданий ввели Питера, мы долго-долго молча смотрели друг на друга сквозь плексигласовое стекло. Он дрожал, в глазах у него блестели слезы. Потом он взял телефонную трубку и чужим голосом произнес:

— Кей, у меня почему-то было такое чувство, что ты не придешь сегодня и вообще никогда больше не придешь, что ты сыта по горло всем этим безобразием.