Смерть понтифика

С тех пор он ничего о кардинале не слышал, и абсолютно точно знал, что Фиренци уже нет в живых. Он чувствовал смерть друга. Словно каким-то шестым, свойственным его духовному сану, чувством. Ведь задача священника — не только нести слово Божие, но и чувствовать те послания, что приходят свыше. А он всегда умел читать знаки. Понимал, что означает разбитая тарелка, собачий лай, внезапное торможение машины, и не сомневался, что именно в момент гибели Фиренци ему, близкому другу, был послан особый знак.

Он был погружен в утреннюю молитву, преклонив колени перед небольшим алтарем, установленным на квартире для служения мессы в дружеском кругу или вместе с соседями и верующими, приходившими к нему в гости. И вдруг погасла свеча. Пламя огромной свечи, всегда горевшей на подсвечнике с левой стороны алтаря, погасло в тот самый миг, когда он молился о своем друге-кардинале. Он еще некоторое время продолжал молить Бога о милости к Фиренци, о том, чтобы кардиналу представился второй шанс, но все было тщетно.

В тот день свечу так и не удалось зажечь — как будто на нее кто-то постоянно дул. На следующий день, когда воля Божья исполнилась, он обратился ко Всевышнему: «Да свершится воля Твоя!» и свеча с легкостью зажглась.

Он знал, почему умер Фиренци. Его убили из-за переданных на хранение бумаг. Разумеется, он не знал, способен ли кто-нибудь из преследователей, ищущих документы, выяснить, какова его роль и этих событиях. Вполне возможно, что в конце концов расправятся и с ним, но замысел Господа неведом никому. То, что предопределено, необходимо принимать, будь то зло или добро, нужно идти навстречу событиям с полной готовностью принять любую судьбу.

Кроме того, оказалось, что поговорить с братом Фелипе из Мадрида и Пабло Ринконом из Буэнос-Айреса уже не представляется возможным. Оба они получили письма от Фиренци с указаниями о том, что необходимо предпринять, но было уже слишком поздно. Два дня спустя после того, как была произнесена последняя молитва о душе Фиренци, выяснилось, что один из священников скончался, а второй убит.

Как бы там ни было, он верил в то, что Бог решил исполнить свою волю, и если воля Всевышнего заключалась в том, чтобы бумаги остались у него на руках — да будет так. Если воля Всевышнего изменится — значит, и ситуация станет иной.

«Бодрствуйте! Бдите неустанно!» — сказал ему кардинал во время последнего разговора, но возраст уже не позволял ему участвовать в погонях и приключениях. Он жил так же, как раньше: размеренно, подчиняясь распорядку, посещая службы и молебны, наведываясь в театры и музеи. Если кто-то и разыскивал его или следил за ним в этот самый момент, то этот человек сохранял терпение. Место хранения документов остается в тайне, да никто о них ничего и не знает…

Такси выезжает на Шестую авеню и проезжает несколько километров, до пересечения с Сорок Восьмой стрит. Старик выходит из такси, платит по счетчику. Входит в здание. Одетого в синюю униформу консьержа не видно. Он не появляется ни для того, чтобы открыть дверь, ни для того, чтобы вызвать лифт.

«Куда же подевался Альфред?» — думает старик. Место консьержа редко пустует, да и оставлять дом без присмотра небезопасно. Несмотря на изысканный роскошный костюм, консьерж у входа стоит не только для удобства жильцов и не для того, чтобы произвести на них впечатление. Консьерж — это еще и гарантия безопасности, он следит, чтобы внутрь не проникли непрошеные гости. Вновь оглядев стойку с рабочим столом, старик собирается открыть дверь в помещение для консьержей, где они обедают или переодеваются, но вход закрыт.

Будучи педантичным человеком, он закрывает входную дверь на собственный ключ, чтобы никто из случайных прохожих не смог воспользоваться отсутствием охраны. Если кто-то из жильцов захочет войти или выйти, он воспользуется своим ключом.

И вот человек заходит в лифт. Поднимается на седьмой этаж, и на ходу, в коридоре, достает ключи от квартиры.

Поворот в замочной скважине. Дверь закрыта лишь на защелку.

«Как странно, — произносит он про себя, — готов поклясться, что закрывал замок на два оборота».

Заходит в квартиру, направляется в гостиную к телефону, берет трубку. Чувствует: что-то не так. Все издания Нового Завета сброшены на пол, выложены в ряд, точно указывая путь. Тропинка ведет в другую комнату. Отложив телефон, старик идет по обложкам. Заходит в комнату с алтарем, но и свет, и свечи погашены, так что ничего не видно. Нашарив выключатель, зажигает лампу под потолком. И видит на полу консьержа: руки и ноги связаны, на голове — мешок. Потом замечает и троих человек, вольготно устроившихся перед алтарем: маэстро, прислужник и помощник.

— Мариус Феррис, — твердым голосом произносит магистр, легко постукивая тростью о подоконник.

— Кто вы такие? Как вы вошли сюда? — спрашивает ошеломленный старик магистра, обратившегося к нему, хозяину, по имени.

— Я снизошел к тебе с небес, — шутливо отвечает посетитель.

— Но кто… кто вы такой?

— Зови меня Джей-Си.

ГЛАВА 51

Кардиналу Вийо было невмоготу спокойно сидеть в рабочем кресле. А потому он встал и принялся нервно расхаживать из стороны в сторону, держа в руках сигарету. И снова кардинал превысил самим себе же установленный лимит, ведь неоднократно говорил себе, что ни под каким предлогом не должен выкуривать больше двух пачек в день. Табачный яд медленно убивал его. Но отказаться от привычки было сложно. Дым утолял желания, рассеивал тревогу, снимал напряжение. Но, к сожалению, ускорял его приближение к вечной славе. Вместе с дымом кардинал исторгал из своего горла яростные хрипы. Он впервые заметил, сколько бумаг скопилось на его массивном письменном столе. Это была очень долгая антикварная мебель; ценность ее подтверждалась документами, веками сопровождавшими работу за столом. За этой древней доской в свое время трудились десятки Государственных секретарей, вершивших судьбы святого учреждения. Если бы письменный стол был наделен даром речи и мог откровенно высказаться, то поведал бы немало тайн и раскрыл бы такие заговоры, интриги и манипуляции, от которых застыла бы кровь в жилах. Над письменным столом роем вились желания, мечты, надежды и грезы. Здесь же — неощутимо, но неизменно — присутствовало и плохо скрываемое желание воссесть на папский престол. К чему еще стремиться, если удалось занять место второго по значимости человека?

Но в тот момент кардинала Вийо терзали отнюдь не отринутые мечты. Прошло уже немало времени с тех пор, как он смирился с тем, что ему уже никогда не суждено удостоиться чести стать преемником первого среди апостолов. И все силы своего неистового характера кардинал направил на то, чтобы возвести на папство человека, более удобного и сговорчивого, чем его руководитель.

Не далее как час тому назад кардинал получил документы, направленные к нему из офиса Альбино Лучиани. Документация содержала приказы, распоряжения и решения о кадровых перестановках. Перемены были кардинальными, и некоторые из них вступали в силу в ближайшие часы или на следующий день. Вийо собрал документы с письменного стола и вновь перечитал текст, знакомый ему наизусть.

«Бенелли — вместо меня? — мысленно переспрашивал Вийо. — Более дерзкого вызова и придумать нельзя!».

— Ваши планы слишком рискованны, Святой Отец, — произнес кардинал, едва ознакомившись с документами, где излагались первые постановления понтифика. — Что останется от Церкви — такой, какой мы ее знаем, если осуществить эти…

— Чистота, кротость и человеколюбие Церкви пребудут неизменны! — отрезал Альбино Лучиани.

Вийо скомкал бумаги в одной руке, а другой поправил кардинальскую шапочку, в который раз перечитывая глупости, изложенные человеком, из чьих уст, казалось бы, должны исходить озарения христианской мудрости. И желание смягчить позицию Церкви в отношении контроля за рождаемостью было лишь одной из множества прочих несуразиц.

— Но Святой Отец… Ваши планы противоречат вероучению! Сказанному остальными понтификами! — голос Государственного секретаря заметно дрогнул.