Белая гвардия

— Вот только есть один нюанс… — сказал Мазур.

— Я понимаю, — кивнул Леон.

На каждую хитрую задницу есть известный предмет с винтом… Давным-давно путчисты придумали нехитрые, но действенные меры: на ближних подступах к посольству располагаются солдаты и без церемоний расстреливают тех, кто собрался попросить политического убежища. Чем неприкосновенность посольства нисколечко не нарушают…

— Боюсь, во французское не пробраться, — сказал Леон. — Уж там-то наверняка ждут… — он невесело рассмеялся. — А вот ваше, уж простите за откровенность, с давних пор рассматривается как игрок незначительный, в нем никто как-то даже и не пытался скрываться, так что и у мятежников нет на него условного рефлекса…

— Готовы к нам в гости? — хмыкнул Мазур.

— Да хоть к самому черту, — серьезно ответил Леон. — Перед вашимиу нас грехов нет, в розыске не числимся. Скажи мне кто лет двадцать назад, что однажды придется прятаться у красных…

— Перестройка, мон шер, — фыркнул Мазур. — Ну, пошли?

Приняв на себя командование, он действовал привычно, без промедления: выслал вперед двоих в качестве боевого охранения, по одному — вправо и влево, выстроил цепочкой, и они двинулись в путь, подальше от грохотавшего в резиденции боя. Сам он с Принцессой поместился посередине колонны, время от времени безжалостно ее погоняя.

Прилегавшие к столице леса, слава богу, были похлипче джунглей, не такие густые, без переплетения лиан и высоких папоротников, к тому же освещенные полной луной. Однако змей и здесь водилось немало, так что шагал, до рези в глазах таращась себе под ноги. Все поголовно были в тяжелых армейских ботинках — кроме них с Лавриком, отправившихся на прием в легоньких туфлях. Если случайная гадюка вцепится в щиколотку… Никто с собой не тащит походную аптечку, так что противозмеиной сыворотки нет, если что, тут и придется отдавать концы. Выйдет невероятно обидно и нелепо: на четырех континентах озоровал, от всех супостатов и опасностей ушел, что твой Колобок, и если окажется, что помирать придется из-за какой-то паршивой ползучей гадины…

В общем, это оказался самый поганый марш-бросок в его отнюдь не бедной на невзгоды жизни. Они двигались не особенно и быстрым шагом — подобно тому, как караван кораблей равняется на самого тихоходного, приходилось равняться по Принцессе. Леон пару раз на нее оглядывался с неприкрытой злостью, но свои соображения благоразумно держал при себе. Вполне возможно, на месте Мазура он бы тоже попытался вытащить Натали — из гораздо более меркантильных побуждений. И цену бы заранее назначил, продукт загнивающего буржуазного общества…

Довольно скоро они удалились настолько, что грохот боя утих. Двигались метрах в пятидесяти от широкой асфальтированной дороги, по которой за все это время не проехала ни одна машина. Топографию этих мест Мазур не знал, и карту никогда не смотрел, знал лишь, что до городской окраины от резиденции — километров тридцать. Ничего, главное — двигаться вдоль дороги, и с пути ни за что не собьешься… И никаких привалов с передышками — что бы эта холеная кукла, чего доброго, не раскисла. Пока что чапает старательно, хоть и спотыкается частенько, и ноги давно должна натереть, оттого что ботинки велики… Вот уже рассветает помаленьку, должны добраться…

— Стоп! — распорядился он, увидев, что шагавший впереди всех остановился и поднял руку — но оружие на изготовку не взял, так что впереди не противник…

Он добежал до передового дозорного — одного из людей Леона — спросил тихо:

— Что там?

— Вон там, полковник… Видите?

Мазур присмотрелся. На краю дороги, задними колесами оставшись на ней, а передними съехав на обочину, косо стоял школьный автобус. Не крашенный в защитный цвет, а именно что светло-синий, ага, вон и надпись с эмблемой на боку. Передняя дверь распахнута, вокруг ни души… Колеса.

— Пойдем посмотрим, — сказал он. — Дайте-ка на минутку…

И бесцеремонно забрал «клерон» у второго дозорного.

Оказавшись у крайних деревьев, они осмотрелись и прислушались еще раз, потом безбоязненно вышли на обочину. Что здесь произошло, понятно было с первого взгляда: справа, посередине шоссе, вытянувшиеся в цепочку стреляные гильзы, одни целехонькие, другие смяты в лепешку колесами тяжелых машин…

Классический американский школьный автобус, здоровенный, с большим капотом. Года два назад янкесы, решивши внести свой вклад в помощь здешнему образованию, с превеликой помпой подарили Папе двадцать новехоньких автобусов. Папа халяву, разумеется, принял с благодарностью, как любой на его месте. Вот только здесь вам не Америка, здесь нет привычки возить детишек в школу на специальных автобусах — сами доберутся, не барчуки, чай… Поэтому Папа, не особенно и заморачиваясь, два автобуса передарил лицею святой Женевьевы, а остальные — своему элитному парашютному батальону. Американцы, конечно, об этом прослышали, но дареное назад не отбирают — да и отбери у Папы, попробуй…

Так что дело ясное, судя в первую очередь по гильзам, водитель то ли втихомолку подкалымить решил, то ли ездил к родне за город — подобное обращение с казенным транспортом тут в большом ходу, в точности как у советских шоферов. Возвращаясь в столицу затемно, наткнулся на выдвигавшихся к резиденции путчистов. Кто-то из солдатиков, завидев характерный силуэт автобуса, пустил длинную очередь — наверняка у него автобусы эти в первую очередь ассоциировались не с лицеем, а с Папиными «пара». Добрая половина стекол в кормовой части где выбита, где продырявлена пулями, но покрышки не задеты. Поскольку ни внутри, ни рядом не наблюдается даже пятен крови, водила, тут и думать нечего, остался целехонек. Съехав на обочину, выпрыгнул и припустил в лес, спасаясь от сложностей жизни. Вряд ли он сюда вернется, иначе давно бы объявился. Наверняка ключ зажигания оставил в замке — но даже если унес с собой, не проблема…

Обернувшись к лесу, Мазур призывно свистнул, махнул рукой. Не дожидаясь, когда остальные подойдут, уселся на водительское место, огляделся. Рычаг стоит на передаче, ключ в замке, бензина хоть залейся… Перекинув рычаг на нейтралку, он с замиранием сердца повернул ключ. Мотор чихнул, рыкнул, заработал размеренно. Прикрикнул:

— Живей, живей, лицеисты!

А впрочем, тот, кто увидит их на улице, издали разберет, что пассажиры мало похожи на благородных девиц-женевьевок. Но тут уж ничего не поделаешь…

Люди пробегали по салону, хрустя подошвами по битому стеклу, проворно сбрасывали осколки с сидений, рассаживались, благо места хватало. Лаврик усадил Принцессу на переднее сиденье, поставил рядом свой драгоценный мешок. Мазур мельком покосился на девушку. Она, оказавшись в относительной безопасности, расклеилась мгновенно: полулежала на сиденье, закинув голову, зажмурившись, тяжело отдуваясь, вытянув ноги, с нешуточным страданием на лице. Посочувствовать можно: в одночасье да мордой в грязь, из наследниц престола в беглянки. Интересно, есть у нее доступ к Папиным счетам? Свои, конечно, тоже имеются, но по сравнению с Папиными закромами, это семечки. А, не до того…

Отыскав нужный рычаг, он захлопнул с шипением дверь, врубил задний ход, полицейским разворотом выскочил на дорогу, крутанул руль, перекинул передачу и поехал к столице, из предосторожности не особенно и выжимая газ: начиналась опасная неизвестность, черт его знает, что творится в городе, но, заранее предсказать можно — ничего хорошего, окромя плохого. Никогда еще здешние перевороты и мятежи не ограничивались культурными локальными перестрелками противоборствующих сторон…

Стоявший с ним рядом Лаврик наклонился, включил приемник и покрутил ручку настройки. Ворвался истошно вопивший голос:

— Шалонте ихода роченга, шалата олохо ванчуто ассели! Датабо ухуре рабуто асалани! Интоте вакунта, ассели катару, очунта вото! Махонга уболо датабо, асамани камдоте!

Судя по четкости и громкости, это работала столичная радиостанция. Перевести тарабарщину смогла бы только Принцесса, но она пребывала в совершеннейшей горестной отключке. Морщась, Лаврик вертел ручку. Когда раздалась столь же громкая французская речь, наклонился, напряженно вслушиваясь.