Убийственное совершенство

У Салли не было бойфренда, и она доверительно сообщила Джону, что встретить достойного мужчину в этом городе практически невозможно – все они либо самовлюбленные павлины, либо полные придурки. Вдобавок ее поза и жесты очень ненавязчиво, но все же давали понять, что Джон ей симпатичен.

Сама она тоже казалась ему все более и более привлекательной. Осознав это, Джон мгновенно насторожился. За восемь лет брака с Наоми он ни разу не изменил ей. Да, иногда он флиртовал с кем-нибудь на вечеринке, но до большего никогда не доходило. С этой юной леди нужно быть осторожнее; можно слегка заигрывать, но поощрять ее – ни в коем случае.

Кружка как-то внезапно опустела.

– Заказать вам еще вина, Салли? – предложил Джон, оглядываясь в поисках официантки.

Она посмотрела на свой почти полный бокал:

– Нет, спасибо, пока не надо.

От пива приятно шумело в голове, все проблемы с беременностью Наоми казались не такими уж и страшными и легко решаемыми. Врачи постоянно ошибаются. Розенгартен торопился, он был невнимателен, и с его стороны было слишком самонадеянно заявлять, что он может определить пол ребенка на таком маленьком сроке. Сейчас Джон жалел, что не расспросил его подробнее прямо тогда же, на месте, не узнал, почему же он так уверен. Но и он, и Наоми были в таком шоке, что едва могли вымолвить и слово.

– Ладно. А я, пожалуй, возьму еще пива. – Улыбнувшись, он постучал себя пальцем по лбу. – Нужно слегка подзаправиться, чтобы мозг заработал. Мне же предстоит интервью. – Ему показалось или на лице Салли и вправду мелькнула тень неодобрения?

– У вас небольшой акцент, – заметила она. – Совсем легкий.

– Шведский.

– Ну да, конечно.

– Вы когда-нибудь бывали в Швеции?

– На самом деле у меня только что появилась реальная возможность. Может быть, я поеду в Стокгольм на церемонию вручения Нобелевской премии.

– Вы получили Нобелевскую премию по журналистике?

Она засмеялась:

– Было бы неплохо.

– Это красивейший город. Практически построен на воде. Я дам вам пару названий ресторанов, которые вы просто обязаны посетить. Вы любите рыбу?

– Люблю.

– Там великолепная рыба. Лучшая в мире.

– Лучше, чем здесь, в Лос-Анджелесе?

– Вы что, шутите?

– Здесь прекрасная рыба, – возразила она.

– Вот когда попробуете рыбу в Стокгольме, позвоните мне и посмотрим, что вы скажете тогда.

Салли посмотрела на него в упор. Отвези меня туда, говорил ее взгляд.

Джон улыбнулся и торопливо отвел глаза. Он наконец заметил официантку, сделал ей знак и заказал еще одну кружку бочкового пива.

Салли включила диктофон.

– Начнем, пожалуй. Вы не против?

– Конечно. Давайте, – кивнул Джон. – Я изо всех сил постараюсь не скомпрометировать себя. – Пиво подействовало, и даже слишком, понял Джон. Он выпил две кружки слишком быстро. Надо замедлиться. Сделай всего пару глотков из следующей, и ни капли больше.

Она выключила диктофон и отмотала назад. «…Постараюсь не скомпрометировать себя», –услышал Джон свой голос.

– Просто проверяю запись, – объяснила Салли и снова нажала на кнопку. – Итак, доктор Клаэссон, мой первый вопрос. Что повлияло на ваше решение заняться наукой?

– Я думал, вы хотите поговорить о нашем отделе и проектах, над которыми мы работаем.

– Я просто хочу, чтобы вы сначала немного рассказали о себе. Подойти к теме, так сказать.

– Конечно.

Салли ободряюще улыбнулась:

– Может быть, кто-то из ваших родителей занимался наукой?

– Нет, в нашей семье ученых нет. Мой отец работал в торговле.

– Он интересовался наукой?

Джон покачал головой:

– Вообще не интересовался. Он обожал ловить рыбу и играть в азартные игры – такие у него были увлечения. Здесь он был просто ходячей энциклопедией. Знал все об удочках, лесках, грузилах, наживках, поплавках, приманках, покере и беговых лошадях. Он мог сказать, в какой именно части реки собралась в данный момент рыба, и назвать поименно всех лошадей, участвующих в скачках почти по всему миру. – Он улыбнулся. – Наверное, можно сказать, что он серьезно изучил науку рыбной ловли и игр на деньги.

– Вам не кажется, что есть некое сходство между рыбной ловлей и методами научных исследований? – спросила Салли.

Джону хотелось одновременно и угодить журналистке, и направить разговор в нужное ему русло.

– Я думаю, моя мать оказала на меня куда большее влияние, – ответил он. – Она была учительницей математики – и всегда интересовалась абсолютно всем на свете. И при этом она была очень практичной женщиной. Сегодня могла, например, разобрать на части электрический двигатель, чтобы показать мне, как он работает, а завтра обсуждать со мной теологические сочинения Эммануила Сведенборга. Мне кажется, именно от нее я унаследовал такую любознательность.

– Похоже, от матери вам досталось больше генов, чем от отца.

Джон тут же подумал о Детторе.

– Возможно, – бесстрастно произнес он.

Как, черт возьми, Детторе мог ошибиться? Как? Как?

– Ну хорошо, доктор Клаэссон, а теперь не могли бы вы вкратце описать – ну, в общих чертах – проект, которым занимается ваша лаборатория?

– Да, разумеется. – Джон задумался на пару секунд. – Что вы знаете о структуре человеческого мозга?

Ее лицо на мгновение напряглось. Совсем чуть-чуть, но Джон сумел уловить посыл. Не разговаривай со мной так покровительственно.

– Моя диссертация была посвящена природе сознания.

Джон изумился:

– Вы защитили диссертацию? Где вы учились?

– В Тулейнском университете.

– Я впечатлен. – Даже больше – Джон был поражен. Он никак не ожидал, что она обладает какими-то познаниями, кроме общих.

– Мне просто не хотелось, чтобы вы думали, будто разговариваете с безмозглой курицей.

– Я ни на минуту…

– Подумали-подумали. – Салли широко улыбнулась. Ее глаза снова потеплели. – Я заметила.

– Ну ладно, сжальтесь надо мной! У меня и так выдался тяжелый день – не надо разделывать меня под орех.

Официантка принесла пиво. Не дав ей даже поставить кружку на стол, Джон принял пиво у нее из рук и тут же сделал большой глоток.

– Итак. Ваш вопрос. Мы изучаем человеческие органы, и в частности человеческий мозг, пытаясь понять, как они эволюционировали до нынешнего состояния и каких изменений можно ожидать в будущем.

– Вы надеетесь, что результаты позволят вам определить, что такое человеческое сознание?

– Именно.

– Можно ли сказать, что в ваших программах моделирования используется принцип нейродарвинизма?

– Это термин Эдельмана. – Джон глотнул еще пива. – Нет, не совсем так. Даже совсем не так. – Одно из стекол в очках было чем-то запачкано, и это раздражало Джона. Он снял очки и протер их носовым платком. – Вы же наверняка это проходили. Нейродарвинизм подразумевает, что, если вы создаете робота и не закладываете в него программу, он должен научиться всему из собственного опыта, как происходит у людей. Такой подход должен привести к созданию думающих машин путем копирования человеческого мозга. Мы этим не занимаемся, у нас другая задача.

Он рассмотрел очки на свету – стекло все равно было каким-то мутным. Джон вытер его еще раз.

– Наша задача – смоделировать на компьютере то, что происходило за миллионы лет эволюции, воссоздать примитивный мозг, поместить его в условия естественного отбора и посмотреть, как он будет меняться, достигать того уровня развития, на котором находится наш мозг сейчас. В то же самое время мы создаем виртуальные модели современного человеческого мозга и смотрим, как он будет эволюционировать в будущем.

– Тогда у меня есть еще вопрос, доктор Клаэссон.

– Называйте меня просто Джон.

– Хорошо, Джон… спасибо. Вы сказали, что воссоздаете примитивный мозг, верно?

– Да, совершенно верно.

– Насколько примитивный? Как далеко вы возвращаетесь? К палеолиту? Юрскому периоду? Кембрийскому?