Алхимик

Теперь он видел мучения распятого. Сведенные мускулы, скрюченные пальцы, ноги, умирающие, как конечности таракана. Распятие начало содрогаться. Сначала несколько легких колебаний, а затем их становилось все больше и больше. Усилием воли Дэниел приказал колебаниям усилиться. Еще сильнее!

Внезапно, без предупреждения, распятие рухнуло со стены на пол с громким треском, словно пистолетный выстрел.

Дэниел увидел две маленькие дырки в стене от выпавших гвоздей и свежую краску в форме креста, под которым охряная стена не успела выцвести.

Наконец он ухмыльнулся.

Он смог это сделать. Он смог одним лишь усилием мысли заставить распятие свалиться со стены! Его глаза упали на Библию на столе рядом с ним. Он сконцентрировал взгляд на ней. «Вспыхни пламенем, — подумал он. — Давай же, гори!»

Он еще отчаяннее уперся в нее взглядом, изгнав из головы все посторонние мысли, собрал все силы, всю свою властность и довел их до предела. Собраться. Собраться. Гори же, черт бы тебя побрал, жуткая, ужасная книга.

ГОРИ!!!!!

Раздался гулкий звук, словно звон падающего стекла. Окно! Оно взорвалось у него на глазах, превратившись в груду обломков; сначала порхнули несколько маленьких кусков, а затем вся панель выгнулась и длинными стеклянными кинжалами рухнула на пол.

Дверь стремительно распахнулась, и в комнату ворвались его родители.

— Что за… — начала его мать, но осеклась на полуслове, когда увидела на полу разбитое окно, а потом распятие.

Отец изумленно воззрился на эту обстановку, а затем проверил ремни, которые растягивали его руки. Родители посмотрели друг на друга, и мать тоже ощупала ремни.

— Дэниел, — произнес отец, — если у тебя нет печати Бога на лбу, значит, у тебя есть отметина зверя.

— Он дитя зла и должен быть спасен, — сказала мать.

— Ты понимаешь, что это значит, Дэниел? — вопросил его отец. — «Кто поклоняется зверю и образу его и принимает начертание на чело свое или на руку свою, тот будет пить вино ярости Божией, вино цельное, приготовленное в чаше гнева Его, и будет мучим в огне и сере перед святыми Ангелами и пред Агнцем. И дым мучения их будет восходить во веки веков, и не будут иметь покоя ни днем, ни ночью поклоняющиеся зверю и образу его и принимающие начертание имени его».

— Ты этого хотел? — завопила мать. — Ты хотел получить начертание имени зверя?

Дэниел посмотрел на свою мать и ничего не сказал.

14

Лондон. Среда, 2 ноября 1994 года

«Ну до чего ты уродливое отродье!» — подумал Коннор Моллой, глядя на тусклую черно-белую фотографию, затесавшуюся в документацию по исследовательским работам. «Лягушка желудочно-родящая» — гласила надпись внизу.

«Rheobatrachus silus — редкая пресноводная лягушка, обитающая в Восточной Австралии. После оплодотворения самка проглатывает икру и вынашивает ее в желудке, пока зародыши полностью не сформируются. Вызревание зародышей имеет место в нижней и срединной частях желудка, которые расширяются, чтобы дать место подрастающему поколению», — прочитал он, удивляясь, как этот текст оказался среди научной документации Баннермана, хотя ему казалось, что труды нобелевского лауреата ничем больше не могут поразить его.

В течение последних девяти дней он чувствовал, что все лучше и глубже познает личность доктора Баннермана, хотя на самом деле он пока так и не встретился с этим великим человеком; но, едва только просыпаясь, он начинал дышать и жить им, пропуская через себя документ за документом о трудах и делах его жизни.

«Бендикс Шер» хотел получить патенты на максимально возможное количество работ Баннермана в Британии, Европе и США, и Коннор должен был резюмировать, какими патентами возможно обзавестись в США. Доктор Винсент Кроу, исполнительный директор компании, хотел увидеть перед собой этот документ через десять дней.

Коннор понимал, что он проходит испытательный срок и что его бросили на глубокое место. Заявка на получение патента стоила недешево, и рассмотрение ее требует времени. Если поданная по его рекомендации заявка получит отказ, это плохо отразится на нем. В равной мере он не имел права упустить возможность, которая обошлась бы компании в миллионы, а то и миллиарды потерянных доходов… хотя, конечно, хуже спать из-за этогоон не станет.

Чтобы получить патент, вы должны убедить эксперта патентного бюро — никто еще не публиковал достаточно подробностей данного изобретения или научного открытия и никто другой не в силах воспроизвести его. Но доктор Баннерман обильно публиковал документы, которые во всех деталях описывали буквально каждый аспект его работ, и во всем мире их могли воспроизводить. И если «Бендикс Шер» надеялся заработать на работах Баннермана, то отчеты Коннора должны были оставить у компании самое мрачное впечатление.

Коннор улыбнулся. «Я еще не встречал вас, доктор Баннерман, — подумал он, — но вы мне нравитесь. Вы мне очень нравитесь».

Внезапно в проеме его двери показалась голова Чарли Роули.

— Как дела?

— Думаю, что о'кей.

— Хотел узнать, свободен ли ты в пятницу вечером? Устраиваю небольшой дружеский обед… и подумал, что ты мог бы встретить нормальных людей.

Коннор увидел выражение его глаз и все понял. Несколько раз во время ланча он бывал в пабе в компании Роули и отметил бросающееся в глаза отсутствие всяких социальных контактов между членами группы патентов и соглашений. Роули объяснил ему, что так принято не только в этом отделе — такие же отношения существуют и во всей компании. Политика эта сознательная: сотрудники избегают неформальных отношений между собой в рабочие часы и не испытывают желания общаться с коллегами в свободное время. «Это полный отказ от понятия корпоративной солидарности, которое существует во многих крупных компаниях. Все включает в себя тайны, секретность», — сказал Роули. «И паранойю», — едва не подхватил Коннор.

— Конечно, я свободен в пятницу. Идея хорошая.

Коннор был свободен каждый вечер. Он еще не был знаком практически ни с кем в компании, хотя знал многих в лицо и по именам и обменивался с ними вежливыми приветствиями. Большую часть своего свободного времени он проводил над бумагами Баннермана, перемежая их изучение редкими и неудачными поисками квартиры.

— Значит, примерно в восемь? — уточнил Роули. — Я пришлю тебе письмо по Интернету с адресом и направлением — как раз по ту сторону реки в Вэндсуорте.

Коннор как раз пытался припомнить по той карте, которую ему оставила агент по размещению, что это за район — тот ли, в котором у него не будет никаких хлопот?

— Найти легче легкого. Часть этого района даже одобрена «БШ», — насмешливо сказал Роули. — К счастью, к моей улице это не относится, так что ты окажешься в трущобе с отщепенцами.

— Если там разрешено курить, то, не сомневаюсь, она меня устроит, — ухмыльнулся Коннор. Идея встречи его вдохновила; он уже мечтал, как бы пробить брешь в стене его одиночества, а Роули, похоже, был из тех ребят, у которых всегда есть на примете достойные и свободные женщины.

Роули быстро просмотрел пачку журналов на столе Коннора. Они пришли с утренней почтой, и хозяин их еще не открывал. «Монитор уикли», «Доктор», «Рецепт», «Новости генной инженерии», «Новости генома человека».

— Ну, этим ребятам не потребовалось много времени, чтобы завалить тебя почтой.

Большую часть вчерашней почты Коннор уже запихал в пластиковый мешок и спустил в мусоропровод.

— Представить себе не могу, что у кого-то есть время читать все это.

Роули внезапно посерьезнел.

— Ты собираешься согласиться с конечным сроком доктора Кроу?

— Не волнуйся. У меня еще остался небольшой задел от работы над псориазом. Чтобы разобраться с доктором Баннерманом, мне придется посидеть несколько часов — без этого не обойтись.

— Этот хитрец может отколоть тебе еще тот номер, — предупредил Роули. — Не пытайся оправдать практику патентования — если ты застанешь его в плохом настроении, он взорвется, как атомная бомба. И вообще с ним не так легко договариваться — лучше всего иметь дело с его дочерью.