Навстречу судьбе

Дженна приняла решение еще до прихода Глина. Она никуда не поедет. Ей незачем встречаться с фран­цузом, написавшим такое настоятельное письмо. Она ничего не должна отцу, не обязана даже избавлять его от чувства вины перед смертью. Она не будет раска­иваться из-за какого-то письма.

Глин считал иначе: неторопливо, бесстрастно и ло­гично он обращал внимание Дженны на факты, о ко­торых она старалась не думать.

— Так просто тебе не отделаться, Дженна, — заме­тил он. — Если ты не поедешь, то всю жизнь будешь возвращаться мыслями к этой несостоявшейся встрече. В конце концов, он теперь даже выглядит иначе. Он стар, болен, умирает… и как-никак он приходится тебе отцом.

Дженна вскинула голову. Они пили кофе в гости­ной, еще сохранившей следы безупречного вкуса ее матери. Глин был серьезным. Он никогда не говорил, не подумав, — Дженна полагала, что к этому его при­учила работа, впрочем, и по натуре своей он был че­ловеком уравновешенным. Глин спокойно оглядывал ее сквозь очки в темной оправе, и Дженна почувство­вала внезапное раздражение.

— Это только еще одна причина отказаться от по­ездки. Он даже не помнит меня. Мне не о чем жалеть. У меня никогда не было выбора, он не нуждался во мне. Почему сейчас я должна спешить во Францию к человеку, которого я не знаю, который за шестнадцать лет ни разу не пожалел о своем поступке?

— Откуда ты можешь знать? — резонно возразил Глин. — Как ты можешь судить, что мучило его все эти годы?

— Оттуда, что он никогда не пытался встретиться со мной. Никогда не помогал нам. Во времена моего дет­ства мы постоянно скитались — переезжали из дома в дом, из района в район в поисках жилья подешевле.

— В самом деле? — Глин оглядел освещенную пла­менем камина комнату. — Здесь мебель не из деше­вых. Да и по твоему виду не скажешь, что в жизни тебе пришлось испытать какие-нибудь лишения, не говоря уж о твоей матери. Помнится, Имоджин всегда выглядела блестяще.

— Просто она умела скрывать свои чувства и была хорошей хозяйкой. — При упоминании о матери Джен­на ощутила растущее раздражение, и Глин предпочел сменить тему, будучи слишком хорошо воспитанным, чтобы спорить.

— Неважно. Думаю, ты должна поехать — не ради него, а ради самой себя, Дженна. Кажется, в вашей школе через два дня начинаются каникулы?

— Через день — по сути дела, завтра.

— Значит, ты лишаешься веского предлога. Мы не поедем в Италию. Тебе будет гораздо полезнее прове­сти каникулы во Франции и встретиться лицом к лицу с призраком прошлого.

Призраки… Да, Глин прав — Дженна действитель­но заселила свое прошлое призраками. Время от вре­мени в ее голове всплывали все былые тревоги и со мнения. Письмо снова воскресило их, и теперь они ранили больнее, чем когда-либо прежде.

Уходя, Глин вдруг подозрительно взглянул на нее.

— Откуда он узнал твой адрес?

— Я уже задавала себе этот вопрос, — призналась Дженна, но была награждена еще одним подозритель­ным взглядом.

— Может, ты писала ему?

— Ты спятил? — возмутилась Дженна. Она впер­вые по-настоящему рассердилась на Глина — впрочем, этим вечером многое случилось «впервые». — Откуда я знала, куда писать? Отец ни разу не вспомнил обо мне с тех пор, как мне исполнилось восемь лет. Мне никогда не пришло бы в голову самой написать ему. Он меня просто бросил!

— Прости. — Глин выглядел сконфуженным. — Впрочем, все это выглядит забавно, правда?

Дженне ситуация совсем не казалась забавной. Слова Глина не принесли ей облегчения, только силь­нее встревожили Дженну. Он ушел, а она вновь оста­лась наедине со своей проблемой, желая посоветовать­ся с кем-нибудь помудрее. Глин был юристом, партне­ром юридической фирмы Раштона и Кларка, которая вела дела семьи Дженны уже несколько лет, с тех пор как они с матерью перебрались в эти места, наконец-то покончив с постоянными переездами. Отец Глина два года назад вышел в отставку, и Глин занял его место, начав работать вместе с Недом Кларком. Джен­на всегда немного побаивалась строгого, чопорного Неда, поверенного ее матери.

Старшим партнером фирмы он стал благодаря воз­расту, и это не совсем устраивало Дженну. Она счита­ла Неда напыщенным и занудным. Когда мать Джен­ны умерла, он занялся делами дочери, и, несмотря на то, что знал в них толк, будь у Дженны выбор — она предпочла бы обращаться к Глину. Однако устав фир­мы этого не допускал, как со смехом сообщил ей Глин, когда они только начали встречаться.

В этом году Дженна собиралась провести каникулы вместе с Глином — соседка Ширли многозначительно щурилась, слыша об этом. Но что бы там ни думала Ширли, любовниками они не были, и Дженна долго размышляла, прежде чем согласиться провести каникулы вдвоем. Она еще не была готова доверить свою жизнь мужским рукам. Мать Дженны когда-то решилась на та­кой шаг, и в результате пострадали два человека.

Тем не менее, советом Глина пренебрегать не годи­лось. Готовясь ко сну в тишине пустого дома, Дженна пришла к заключению, которое отвергала с тех пор, как прошел первый шок после получения письма. Она должна, а главное, хочет поехать. Она не признавалась себе в этом желании, но желание все-таки было, и Глин помог ему всплыть на поверхность.

Причесываясь, Дженна внимательно разглядывала себя в зеркало. Как восприняла бы все это ее мать, будь она сейчас жива? Может, остатки привязанности к мужчине, женой которого она когда-то была, заставили бы ее отправиться во Францию и в последний раз уви­деться с ним? В отличие от матери у Дженны никаких приятных воспоминаний не осталось, она не могла вы­звать в памяти лицо отца, но знала, что чувство вины будет мучить ее, если она откажется от поездки.

Интересно, узнает ли ее отец? Она выросла высо­кой и стройной, с нежной, светлой, как у матери, кожей и пепельными волосами, спадающими на плечи прямыми прядями. Ее глаза были темно-синими, опу­шенными длинными, неожиданно темными ресница­ми. Дженна знала, что она выглядит слишком серьез­ной — такое выражение лица она приобрела в то время, когда окончила колледж и решительно взялась за работу.

Глин был под стать ей — серьезный, деловой, от­ветственный. В его жизни не могло быть посторонних женщин и пагубных увлечений. Их ожидало спокой­ное, размеренное, хорошо спланированное будущее. Они уже начали присматривать себе дом — нет, не искали его, просто обсуждали здания, мимо которых проезжали. От уверенных замечаний Глина Дженну словно обдавало теплом: «Здесь понадобилось бы кое-что перестроить», «Здесь можно разбить отличный сад». Будущее не обещало ни крутых поворотов, ни крупных ссор. Дженна будет заниматься своей рабо­той, Глин — своей. Совместная жизнь станет удобной и безоблачной.

А насколько удобной была жизнь ее матери? Дженна оглядела дом, словно увидела его впервые, словно за­мечания Глина помогли ей прозреть. Действительно, она не могла припомнить каких-либо лишений. Лише­нием была только разлука с отцом, постоянные рас­ставания с друзьями и знакомыми. Материально они были обеспечены, и, несмотря на частую смену адре­сов, Дженна не ощущала, что они скатываются вниз по общественной лестнице. Во всяком случае, дома и кварталы, где они проживали, дешевыми не назовешь.

Так или иначе, умирающий требовал отдать ему последний долг, и Дженна приняла решение. Завтра она позвонит незнакомому французу — во время обе­денного перерыва. Дженна надеялась, что Лемаршан говорит по-английски так же хорошо, как пишет, и воздержится от проповеди, встречая ее в Париже. Письмо, в котором сквозил тайный упрек, вызвало у Дженны легкий боязливый трепет, и, вспомнив об этом, она вновь взглянула на конверт, лежащий на туалетном столике.

Дженна не решилась снова взять письмо в руки. Оно уже достаточно встревожило ее, и, даже если скрытый упрек существовал только в ее воображении, она не собиралась проверять свое предположение. Еще раз с беспокойством взглянув на конверт с француз­ской маркой, надписанный размашистым почерком, она потушила свет и легла в постель. Завтра ей пред­стоит услышать голос написавшего ей француза, и эта перспектива ее отнюдь не радовала. Дженна понимала, что ей понадобится собраться со всеми силами, чтобы набрать указанный в письме номер.